Сейчас - это всегда - Томас Диш

Диш Томас М

Сейчас - это всегда

Томас Диш

СЕЙЧАС - ЭТО ВСЕГДА

В сумерках Чарльзу Архольду фасад нравился больше всего.

Июньскими вечерами, похожими на этот (а был ли это июнь!?), солнце опускалось в темноту Максвелл-стрит и выхватывало из нее скульптурную группу на фронтоне: полногрудая Коммерция простирала аллегорический рог изобилия, из которого высыпались фрукты в протянутые руки Индустрии, Труда, Транспорта, Науки и Искусства. Он медленно проезжал мимо (мотор "кадиллака" что-то барахлил, но где, черт возьми, найдешь сегодня хорошего механика), задумчиво разглядывая дымящийся кончик своей сигары, как вдруг заметил, что Коммерция была обезглавлена. Он резко затормозил.

Это же нарушение закона, нанесение ущерба, просто оскорбление. Хлопнула дверца машины, и в тишине Максвелл-Стрит гулко раздался одинокий крик Архольда: "Полиция!" - Стая голубей взлетела от подножия Индустрии, Труда, Транспорта, Науки и Искусства и рассеялась по пустынным улицам. Раздосадованный президент банка вымучил улыбку, хотя ему и не от кого было скрывать свое смущение. Приобрести хорошие манеры и нарастить изрядное брюшко также трудно, как и избавиться от них.

Где-то в лабиринте улиц финансового квартала слышался шум приближающейся процессии тинэйджеров. Трубы, барабаны, пронзительные крики. Архольд торопливо запер на ключ дверцу машины и поднялся по ступеням ко входу в банк.

Бронзовые ворота были распахнуты, стеклянные двери не заперты. Портьеры так же закрывали окна, как и семь или около того месяцев назад, когда он и трое оставшихся служащих запирали банк. В полумраке Архольд попытался оценить ситуацию. Столы и оборудование свалены в одном углу; ковры сорваны с паркетного пола; из кабинок кассиров сооружено нечто вроде сцены у задней стены. Архольд щелкнул выключателем, зажегся тусклый голубой свет. Он увидел барабаны. Банк превратили в танцевальный зал.

В подвале с урчанием ожил кондиционер. Казалось, машины жили собственной жизнью. Архольд шел, испытывая неуютное чувство от звука собственных шагов по голому паркету, в сторону служебного лифта, расположенного за построенной на скорую руку эстрадой. Он нажал кнопку ВВЕРХ и подождал.

Мертвая тишина. Да и вряд ли можно было ждать иного. Он поднялся по лестнице на четвертый этаж. Пройдя через приемную, смежную с офисом, он обратил внимание на диванные подушки, разбросанные вдоль стен. Дорогостоящая стенная роспись, изображающая разностороннюю деятельность НьюЙоркского Банка, была уничтожена, и на ее месте красовалась плохо нарисованная обнаженная парочка гаргантюанских размеров. Тинэйджеры!

Его офис не подвергся вторжению. На пустом столе лежал толстый слой пыли. Паук соткал (и давно оставил) паутину среди книжных полок. Карликовое деревце, стоявшее в горшке на окне (подарок от его секретаря на Рождество), превратилось в скелетик, где паук также развесил свои паутинки.

Одна из первых моделей Репростата (5-летней давности)

стояла у стола. Архольд так никогда и не осмелился разломать его, хотя, видит Бог, у него часто возникало такое желание.

Ему стало любопытно, работает ли все еще эта машина. Он нажал кнопку. На управляющей панели красным светом вспыхнула надпись: НЕДОСТАТОК УГЛЕРОДА. Стало быть, работает. Надпись вспыхнула снова. Архольд вытащил из ящика своего стола карбоновую плитку и вставил ее в приемный карман у основания Репростата. Машина заурчала и выбросила блокнот.

Архольд сел на стол, подняв облачко пыли. Ему захотелось выпить или (он и так выпил слишком много) выкурить сигару, последнюю он выкурил на улице. Если бы он был в машине, то для этого ему было бы достаточно нажать на кнопку, но здесь...

Ну конечно! Его Репростат был также задуман для изготовления сигар собственной марки. Он нажал на другую кнопку; машина вновь заурчала и выплюнула одну сигару с ровно тлеющим кончиком. Как можно в принципе сердиться на бездумные машины? Не их вина, что мир развалился. Вина людей, неправильно их использовавших, жадных, ограниченных, не заботящихся о том, что случится с Экономикой или Нацией, пока у них на столе омары каждый день, подвалы полны вина, палантин из меха горностая к открытию театрального сезона и...

Но может ли он вообще кого-то винить, если сам потратил 30 лет жизни на обеспечение себя и Норы. Разница состоит в том, думал Архольд, наслаждаясь привычным ароматом сигары (до появления репростатов он не мог себе позволить этот сорт сигар - они стоили полтора доллара за штуку), что некоторым людям (как он, например) можно доверить владение лучшими вещами в расчете на их благоразумие, в то время как другим, большинству, нельзя доверить вещи, которые они не способны оплатить собственным усердием. Слишком много товаров. Власть размазалась - просто исчезла. Моральные принципы отмирали на глазах. Молодые люди, как ему говорили (когда-то он знал таких, кто мог и хотел ему что-то рассказать), более не утруждали себя вступлением в брак, а их родители не утруждали себя получением развода.

В рассеянности он нажал кнопку Репростата еще раз, хотя предыдущая сигара еще дымилась в пыльной пепельнице. Он поспорил с Норой этим утром. Они оба чувствовали себя не в своей тарелке. Может быть, снова пили на ночь (а пили они много последнее время), он что-то не мог вспомнить. Спор принял неприятный оборот, Нора съязвила по поводу его выпирающего брюшка. Он напомнил ей, что брюшко есть следствие упорной работы все эти годы в банке, необходимой для приобретения дома, ее гардероба и прочих дорогостоящих, но устаревающих товаров, без которых она не могла жить.

- Дорогостоящих, - фыркнула она, - что сейчас дорого стоит?

Даже деньги не стоят ничего.

- Это моя вина?

- Тебе 50 лет с хвостиком, Чарли мальчик, а я пока еще молода (ей было 42 года, если быть точным), и у меня нет большого желания терпеть твое кружение вокруг меня альбатросом.

- Альбатрос - символ вины, дорогая. У тебя есть в чем повиниться?

- Хотела бы, чтобы было!

Он ударил ее, и она заперлась в ванной комнате. Затем он уехал, не намереваясь в общем-то, проезжать мимо банка, но сработала привычка и привела его сюда.

* * *

Дверь офиса открылась.

- М-р Архольд?

- Кто? - О, Лестер, входи. Ты меня напугал.

Лестер Тинберли, бывший старший щвейцар банка, робко вошел в офис, бормоча что-то вроде "Счастлив-видеть-Вас-вдобром-здравии-сэр", кивая головой с такой самоуничижительной сердечностью, что казалось, его разбил паралич. Как и его бывший шеф, одетый в строгий серый костюм, произведенный этим утром Репростатом, Лестер носил униформу его старого места службы: комбинезон из грубой хлопчатобумажной ткани в бело-голубую полоску, полинявший от многих стирок.