История Рай-авеню - Дороти Уннак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один только Чарли О’Брайн из всех друзей понимал его. Он был свидетелем того, что происходило там. Он вместе с Беном пытался внести свою лепту в дело восстановления справедливости.
Чарли принял собственное решение — он сам разберется с тем, что видел и что узнал там. Данте учился в юридической школе. Он был героем, награжденным на войне и повышенным в звании. Перед ним открывалось прекрасное будущее. Данте был самым умным из них и самым тщеславным. Он пойдет далеко. Даже Меган выиграла от этой войны. Ей было практически невозможно поступить в высшую медицинскую школу, если бы всех способных молодых людей не забрали в армию. Но все было бы по-другому, если бы не война.
И только на Юджине все это никак не отразилось. Во время войны он находился в Ватикане, в самом сердце фашизма, не имея при этом никаких контактов с фашистами. Бена интересовало, знал ли Джин о том, какую роль играл Ватикан в деле переправки военных преступников в места, где их уже никто не мог заставить отвечать за совершенные злодеяния, но где им была гарантирована безопасная жизнь и процветание. Он знал, что Джин ко всему этому не имеет никакого отношения, но тот был священником в церкви, которая занималась таким позорным делом.
Все это было странно, иррационально и непонятно, но, вернувшись в Германию, Бен чувствовал, что прибыл к себе домой, чтобы закончить начатое дело. Такова была его судьба.
Бен Херскель работал следователем-переводчиком и имел дело с десятком свидетелей, которые давали показания против обвиняемых в Нюрнберге. Он проводил многие часы со свидетелями, успокаивая и уговаривая их, пытаясь убедить в том, что они не должны проявлять на суде никаких эмоций, кроме сострадания. Сам он видел конечный продукт этого ужаса — горы трупов и едва живых людей в концлагере. Он сам беседовал ежедневно с теми, кто остался в живых. Все это было мучительно.
Он записывал то, что они говорили. Это были отчеты о жестокостях, совершенных по отношению не к безликим миллионам, а к индивидуумам — отцам и матерям, сынам и дочерям. Когда оставшиеся в живых жертвы концлагеря говорили об облавах, то они имели в виду, что немцы охотились именно за ними, за их родственниками, их соседями. Когда они рассказывали о том, как их перевозили в вагонах для скота и как при этом умирали старые и слабые и к ним нельзя было прикасаться до самого места назначения. Они рассказывали о том, как разлучали семьи, как младенцев вырывали из рук матерей и убивали у тех на глазах, как мужья, которых, как более крепких физически, отправляли на работу, должны были наблюдать, как замучивали до смерти их жен. Бен Херскель понимал, что речь идет об индивидуумах, у каждого из которых была своя жизнь до начала холокоста.[7]
Но те же опустошенные люди, с которыми он беседовал часами, сами были запуганы до такой степени, что становились бесчувственными. Их голоса были невыразительны и лишены эмоций, лица ничего не выражали, их рассказы были похожи один на другой. Военные психологи консультировали следователей, переводчиков, представителей международного Красного Креста, чтобы помочь им в их работе и дознании. Однако среди сотрудников были такие, кто не выдерживал всего этого. Они ненавидели себя за слабость, но не могли выполнить возложенную на них работу.
Бен Херскель мужественно выслушивал эти ужасные рассказы, которые походили больше на плоды чьей-то фантазии, чем на реальность. Он берег свои эмоции для будущего. Он не нуждается в помощи психологов. Он задавал необходимые вопросы, записывал нужные факты. Сотрудничал с организациями, которые вели поиски пропавших членов семей и иногда находили некоторых. Радость тут мешалась с большой печалью.
Вечером Бен вел дневники, куда записывал кое-что из рассказанного жертвами концлагеря. Эти рассказы не должны были быть услышаны в судах, не должны попасть в печать, где сообщалось только о количестве жертв. На руках у Бена не только цифры, это жизни живых людей. Он считал своим долгом предать эти рассказы гласности в память о замученных людях.
Когда была закончена сложная подготовительная работа, наконец-то начался процесс. Бен часто присутствовал в зале суда. Глядя на людей, сидящих на скамье подсудимых, с трудом представлял себе, как эти пожилые люди с посеревшими лицами, больными желудками, кашлем, с их жалобами на то, что в камерах днем и ночью горит свет, с их просьбами давать им мыло получше, как эти жалкие люди могли планировать и совершать самые чудовищные преступления в мировой истории. Они выглядели как учителя, продавцы, бухгалтера, пекари, водители автобусов. В своей мешковатой одежде, в наушниках, кивающие, скучающие, с гневом и ненавистью, застывшими во взглядах, они были похожи на простых обывателей. Некоторые из них проклинали судей и своих жертв. Другие умоляли: мы ведь делали то, что нам приказывали, мы не знали, ничего не знали.
Бен хотел бы, чтобы монстры выглядели как монстры, но они выглядели как обычные люди. После суда он не захотел присутствовать на казни. Подумаешь, повесили нескольких преступников. Что это изменило? Ведь убитых ими уже не вернуть. И уроков из всего этого никто не извлек.
Он не мог ехать назад, домой. Не в силах продолжать прежнюю жизнь. Он был опустошен, страдал, он не закончил то, что начал здесь. Когда к нему обратился представитель американо-еврейской благотворительной организации, помогающей уцелевшим узникам концлагерей, с предложением работать у них, он согласился, даже не спросив, какова будет его зарплата.
Ему важна его жизнь, а не работа. Лагеря беженцев были переполнены прибывшими из Польши, где произошли новые еврейские погромы. Громили евреев, освобожденных из концлагерей. Благотворительные организации могли лишь снабжать беженцев едой, одеждой да предоставлять им медицинскую помощь, которой явно было недостаточно: люди умирали от тяжелых и запущенных заболеваний. А также от отчаяния.
Бен помогал тем, у кого были родственники в Соединенных Штатах. Они могли эмигрировать туда в любую минуту. Квот для них не существовало. Иногда он даже помогал доставать поддельные документы. По его подсказке они вводили в заблуждение власти рассказами о якобы живущих в Америке родственниках. Совсем немногие стремились, вернуться на родину, где их сгоняли в гетто и отлавливали знакомые и соседи. В их дома вселялись другие люди, у них отнимали собственность. На родине их не ждали, и если бы они туда вернулись, то встретили там только смерть.
Бен обратил внимание на молодую женщину, которая вроде бы не принадлежала ни к одной из организаций, но проявляла очень большую активность и появлялась то там, то здесь. Ее звали Ева Файн, и она не была похожа на других женщин.
За годы работы в лагерях, во время процесса, общаясь с выжившими узниками, Бен видел только изнуренных, потерянных женщин с мертвыми лицами. Большинство женщин, работающих в различных благотворительных организациях, были пожилыми, стойкими, мужественными — им нужно быть твердокаменными, чтобы переносить весь этот ужас.
Еве Файн было двадцать три, и она только на несколько лет моложе его. Она была высокой, длинноногой, пышущей здоровьем девушкой. У нее густые каштановые волосы. Она не пользовалась косметикой, кожа у нее чистая, цвет лица естественный и здоровый. У нее карие глаза, большие ресницы, она смотрит прямо в глаза собеседнику.
— У вас есть список имен, о котором я говорила с вами вчера? — спросила она Бена. Ее слова звучали почти как приказ: не заставляйте меня ждать. Она требовала список имен пятидесяти здоровых людей в возрасте от восемнадцати до тридцати лет, у которых во всем мире не было крыши над головой. Таких людей вообще-то сотни тысяч, но ей нужны именно эти пятьдесят человек. Их нужно было найти в лагерях, расположенных на расстоянии пяти миль от штаб-квартиры. Их нужно привезти сюда для беседы с ней и теми, кто работал с ней. И как можно скорее.
— Куда вы намереваетесь отвезти этих людей? — спросил он.
Она отвечала уклончиво — не доверяла ему:
— Мы подыскиваем им место для проживания.
Что-то было подозрительное в ее требовании общаться только с самыми здоровыми и крепкими. На ум приходило слово «отбор». Наконец он спросил ее, уж не отбирает ли она людей определенного рода.
— Да, у меня есть список. Из тех, кого вы отобрали. Это люди, которые соответствуют вашим требованиям.
Ева быстро отреагировала на его слова, на лице появилось враждебное выражение:
— Как вы смеете?! Как вы смеете говорить со мной в таком тоне и делать какие-то намеки?
— Но ваша заявка так необычна. Скажите точно, кто вы такая и какую организацию здесь представляете? Куда вы устраиваете всех этих людей? Что за цель преследуете?
Ева Файн, не моргая, глядя прямо в глаза, ударила его по лицу тыльной стороной ладони. Удар был так неожидан и так силен, что Бен упал. Когда поднялся на ноги, она была готова защищаться.