Поющие Вечности - Алексей Глушановский

— Подсказка. — Видя его печальную физиономию, смилостивилась Лина. — Два раза в год, в ночи весеннего и осеннего равноденствия, с членов ордена снимаются почти все запреты. И тогда, — мы выходим на охоту, и горе тем, кто встретится нам в эти ночи. Смерть и горе!

— Дикая Охота? — Изумленно спросил Артур, наконец-то припомнивший эту старую и страшную легенду. Так это вы?!

— Да. — Горделиво отозвалась девушка.

— Но при чем здесь эта история? — Все еще не понимал бард. — И чего мы здесь ждем?

— Не «чего», а «кого». — Снисходительно ответила Дини Ши. — Ладно, уж, скажу прямо. Разве ты где-нибудь, хоть раз слышал, чтобы Дикая Охота проходила пешком? Все охотники — всадники. И я — тоже! — И словно в ответ на её слова, с холма, где располагался сид, донеслось громкое ржание.

Конь был прекрасен. Стройный, великолепно сложенный вороной жеребец, настолько высокий, что макушка Артура, едва доставала ему до седла. Впрочем, помимо роста, у Мунина (названного так в честь ворона, принадлежавшего предводителю асов) имелись и другие важные отличия от человеческих лошадей. Его хвост и грива, казалось, не имели ничего общего с материальным миром, и более походили на клочья темного дыма, неведомо как сохраняющие свою форму поблизости от тела и расплывавшиеся длинным, полупрозрачным шлейфом, тянущимся на несколько метров за скакуном.

Как горделиво пояснила Лина, грива Мунина, помимо своей красоты, являлась еще и очень неплохим щитом, укрывавшим наездника от практически любых физических и большинства магических атак, а прикосновение хвоста рассеивало практически любые, в том числе и защитные заклинания.

Да и глаза коня, тоже были отнюдь не просты. По крайней мере, Артур, заглянув один раз в то, что наполняло глазницы этого создания, поспешно отвел глаза, и в дальнейшем, внимательно следил за тем, чтобы не встречаться с Мунином взглядом. Не надо это было барду. Совершенно не надо.

В общем и целом, конь был идеалом. Идеалом прекрасным и недостижимым. И идеальность данного образца магического животноводства была подтверждена немедленно по появлении Мунина в непосредственной близости от барда. Ну не складывались как-то у Артура отношения с идеалами… И сам он был далеко не красавец, и женщины, что возносились им на пьедестал Идеала, не шибко-то интересовались потрепанным молчаливым Бардом, и, как выяснилось, хорошей дружбы с прекрасными конями у него не получилось тоже.

Для начала, ворвавшийся на полном скаку жеребец, стремящийся на зов своей хозяйки, не нашел ничего лучшего, как остановиться правым передним копытом точно на нежно любимой левой ноге барда. Немного обшарпанный, но все еще прочный и надежный ботинок из жесткой кожи спас Артура от перелома костей стопы, но вот от острого приступа головной боли, увы, уберечь не смог.

Причем здесь головная боль? Просто, в тот момент, когда тяжелое копыто этого «мерина не кастрированного» опустилось на ногу парня, он на одно ослепительное мгновенье, напрочь позабыл о своей бардовской сущности, ненадолго превратившись в простого русского человека. И этот простой русский человек, простыми русскими словами выразил всю степень своего негодования подобными действиями четвероногого диверсанта.

Это был длинный и подробный рассказ. Краем сознания, Артур понимал, ругань, — это просто глупость, но — наболело. Мучительная смерть и странное воскрешение, навешенная на него ответственность за чужую жизнь почти совершенно ему неизвестной туаты-полукровки объявленной его телохранителем, информация о нависшей над Землей угрозе, которую следовало как-то устранить, странное, и совершенно непонятное «выпадение времени», из-за которого он из начала лета две тысячи восемнадцатого года, переместился в конец осени, причем неизвестно которого года… Отдавленная нога явилась маленьким камешком, стронувшим лавину, последней каплей, переполнившей чашу терпения, и разум Артура инстинктивно выбрал самый безопасный и безобидный способ разрядки.

В его громком и эмоциональном рассказе было все. Артур вспомнил о родословной попавшего под горячую руку жеребца, прошелся по его сексуальной ориентации и пищевым предпочтениям. Затем кратко помянул о блестящих перспективах карьеры Мунина на заводе по производству конской колбасы. Не забыл бард и старозаветного, прославленного во множестве былин «волчья сыть, травяной мешок», отдельно оговорив, что именно в те давние времена, близко контактировавшие с этими четырехкопытными тварями люди, наиболее точно выразили их внутреннюю сущность.

Затем, на прощанье, он вернулся к современности, пожелав жеребцу осчастливить собой какой-нибудь ветеринарный институт, где его смогли бы использовать наиболее подобающим образом, для острых опытов, или, хотя бы для производства сыворотки от змеиных укусов…

Выразить свои эмоции, не сдерживаясь в словах и не выбирая выражения, оказалось искренним счастьем и принесло большое облегчение. Правда, спустя всего пару мгновений, Артур уже жалел о своей несдержанности, так как, в результате, к не такой уж сильной боли в ноге, добавилась куда более сильная головная боль, но было уже поздно. Да и… Оно того стоило! Впрочем, стоило оно того, или нет, но голова все равно болела просто зверски, а привычной аптечки со спецпрепаратами, всегда находившейся в специально перешитом кармане камуфляжа, сейчас на месте не было.

Когда и как он её потерял, — Артур просто не знал. Когда он забегал в Феерию, спасаясь от преследующего по пятам оборотня, — аптечка у него была. Когда же он, сегодня утром обнаружил свой выстиранный и зашитый камуфляж на нижней полке стоящего в его комнате шкафа, то никаких аптечек, равно как и других небольших, но весьма полезных вещиц, полученных от «органов», в карманах не наблюдалось.

Так что оставалось только терпеть. «Масла в огонь» добавляло то, что, из-за спины пострадавшего, где находилась хозяйка этой «идеальной сволочи» доносились не слова поддержки и утешения, а какие-то весьма подозрительные звуки, очень напоминавшие с трудом сдерживаемое ржание, но Артур великодушно сделал вид, что ничего не слышит.

Следующей проблемой, оказалось взобраться на спину данного транспортного средства. Мунин — был ОЧЕНЬ высоким жеребцом. И, хотя, легкоатлетическая подготовка никогда не курившего и немало времени уделявшего бегу парня, была довольно неплохой, — Артур справедливо полагал, что ему, как барду, стоит качественно натренировать хотя бы знаменитый «сто первый прием карате», — взобраться на коня с первой попытки ему не удалось. Равно как и со второй, и третьей.

Вроде бы неподвижно стоящий, взятый Лаурелин под уздцы Мунин, делал совсем небольшой, буквально-таки крошечный шажок в сторону всякий раз именно в тот момент, когда Артур, неэстетично задирал свою ногу почти до уровня плеча, ловя носком ботинка болтающееся стремя… И после этого, барду приходилось совершать просто чудеса акробатики, чтобы только не загреметь носом в холодную и мокрую дорожную грязь.