Семья Усамы бен Ладена - Наджва бен Ладен

И я пролежал там три дня, часто теряя сознание. На моей стороне была молодость, и я медленно поправлялся, хоть и сильно ослаб после болезни. Еще до моего полного выздоровления отец приказал, чтобы меня привезли назад в Тора-Бора. Оказавшись там, я с трудом дополз до ближайшей подстилки и рухнул. В тот же день болезнь вернулась с новой силой. И вскоре пришлось повторить бешеную гонку до больницы Джелалабада.

Я совсем не помню вторую поездку вниз по склонам гор. Но помню, что в больнице меня опять принял тот юный врач. Он был невысоким и худеньким, с жидкой бородкой. Поскольку я совсем ослаб, он позвал более опытного врача проконсультироваться. Но тот лишь назначил мне еще какие-то лекарства. И снова я оказался под тем же деревом возле старого дворца.

Думаю, всех удивило, что я не окончил там свои дни и не был похоронен в песках Афганистана, завернутый в саван…

Отдельного упоминания заслуживает здоровье отца. Я слышал много глупых предположений о том, что отец страдал от серьезной болезни почек; высказывались даже утверждения, будто его почки были в таком плохом состоянии, что пришлось привезти на спине мула аппарат для диализа. Все эти измышления далеки от истины. Единственное объяснение глупым слухам об отце — тот факт, что, как и многие его родственники из семьи бен Ладен, он страдал от камней в почках. Эти камни причиняли ему жуткую боль, пока наконец не вышли, но почки его при этом были сильными и работали нормально.

Хотя русские применяли против отца и его солдат отравляющие газы, оставшимися надолго последствиями были только редкие приступы кашля. Потом он заболел малярией в Судане, и, как у многих жертв малярии, у него случались рецидивы, но он всегда быстро выздоравливал. В целом отец был физически вполне здоров и мог без труда посостязаться в быстроте и выносливости с сильными мужчинами вдвое моложе его.

Когда мы жили в Тора-Бора, отец решил, что без труда сможет пройти по горам до границы Пакистана. К моему ужасу, он решил взять меня с собой, заявив:

— Омар, мы не знаем, когда может разразиться война. Нам нужно изучить все проходы в горах на тот случай, если придется бежать.

Он не успокаивался, не исследовав каждый поворот и каждую тропку. Отец настойчиво твердил:

— Надо запомнить каждый камень. Нет ничего важнее, чем знать секретный путь к отступлению.

Он мог без предупреждения разбудить меня в любое время дня и ночи и сказать, что мы отправляемся на территорию Пакистана. И хотя граница была не так уж далеко, наш маршрут все время менялся, а время похода отец никогда не ограничивал. Мы могли шагать по семь часов без передышки, а однажды весь путь занял у нас четырнадцать часов. Как-то раз я шел впереди и исследовал новые участки, поднявшись чуть выше тропки, по которой двигался отец. Плохо зная рельеф этой местности, я оступился и покатился по жесткой земле, чуть не свалившись вниз с уступа. Отец, как всегда, сохранял спокойствие, наблюдая за моими судорожными попытками уцепиться за склон. Он терпеливо ждал, пока я не вскарабкался наверх и не вернулся на ту же тропинку. А потом спокойно зашагал дальше. Когда я спросил его, что бы он стал делать, разбейся я насмерть, он невозмутимо ответил:

— Я бы похоронил тебя, сын.

Добравшись до Пакистана, мы укладывались спать на голой земле. Несколько раз, рискуя вызвать его гнев, я брал с собой небольшое одеяло. Отец совсем не изменился с тех дней в Судане, когда брал нас в пустыню и велел накрываться травой и землей.

Я столько раз участвовал в этих походах до границ Пакистана, что и припомнить страшно. Когда несколько месяцев спустя к нам присоединились мои братья, им, разумеется, тоже пришлось подвергнуться этому нелегкому испытанию. Мы с братьями ненавидели эти изнурительные переходы по горным тропам, а отцу они, похоже, казались приятными прогулками.

В конце июня или начале июля 1996 года, примерно через два месяца после нашего приезда в Афганистан, к нам прибыл гонец с грустной вестью. Низко склонив голову, он произнес:

— Уважаемый принц Усама, я принес дурные вести. Разрешите ли вы мне говорить и сообщить их вам?

Лицо отца побелело, но он сделал гонцу знак продолжать.

— Уважаемый принц Усама, мулла Нуралла убит.

Губы отца сжались, но он не произнес ни слова, ведь оплакивая друга, он выразил бы недовольство волей Господа, решившего, что мулле Нуралле пришло время отправиться в рай.

Мы все были потрясены, узнав от гонца подробности этой неожиданной смерти.

— Я был с ним в тот день, уважаемый принц. Мы ехали по делам из Джелалабада в Пакистан. Мы уже были на полпути, когда из засады выскочили враги, вооруженные автоматами Калашникова. Они начали расстреливать всех, кто сидел в машинах. Поскольку красный грузовик муллы Нураллы было видно издалека, его застрелили первым. Я думал, что скоро окажусь в раю вместе с ним, но Господь решил иначе. Когда пули начали свистеть над головой, я споткнулся о большой камень. У меня под рукой не было оружия, и я остался лежать, притворившись мертвым, пока нападавшие не скрылись. Тогда я вскочил на ноги и стал оказывать помощь выжившим… Позже нам удалось выяснить, что убийцами были брат и другие члены семьи того самого головореза, которого мулла Нуралла приговорил к смерти год назад, — он покачал головой. — Мулла Нуралла уже лежит в могиле.

Я помню, как отец и другие люди не раз просили муллу Нураллу беречь свою драгоценную жизнь. Но он был не из тех людей, кто беспокоится о том, что не в его власти изменить. Возможно, он чувствовал, что его судьба — погибнуть под градом пуль, ведь такова была участь большинства афганских солдат. Убийства были привычным делом в Афганистане, где малейшая обида не оставалась безнаказанной, даже если месть разрушала жизнь всех членов этого племени.

Отец сел. Он был так потрясен, что не мог говорить.

Я слышал за это время достаточно разговоров и знал, почему он так обеспокоен. Мулла Нуралла был нашим могучим покровителем в этой стране, где на тот момент царило полное беззаконие. Находясь под его защитой, мы не боялись, что кто-то осмелится причинить нам обиду, решив, что арабам не место в Афганистане. Теперь, оставшись без поддержки его сильной личности, прикрывавшей нас, как щит, стоило опасаться любых неприятностей.

Люди отца собрались вокруг него и печально молчали, ожидая, что он скажет. Однако впервые в жизни он не знал, что сказать, у него не осталось никаких планов действий. Так странно было видеть, как он сидит, безмолвный и безучастный ко всему, что происходит вокруг, устремив взгляд в пустоту.

Но в нашей земной жизни печальные новости всегда сменяются радостными. Всего через несколько часов молчание было нарушено. Портативный радиопередатчик отца передавал сигнал тревоги от его часовых, наблюдавших за проходами в горах: «Мы видим приближающийся автомобиль с тремя людьми. Они одеты как талибы. Что мы должны делать?»

Талибов нетрудно отличить в стране, где важно уметь определить по внешнему виду, к какому племени или группировке принадлежит стоящий перед тобой человек. Члены «Аль-Каиды» — весьма консервативные мусульмане-сунниты, но взгляды талибов еще строже: они запрещают музыку и пение, воздушных змеев, разведение голубей, телевидение, кино и образование для женщин. Им не разрешено бриться, и у взрослых мужчин бороды такой длины, что они не могут достать пальцами до их кончиков.

Их автомобили обычно черного цвета с тонированными стеклами.

Организация «Аль-Каида», основанная отцом, опиралась на взгляды ваххабитов — одного из движения мусульман-суннитов. И хотя ваххабиты тоже чрезвычайно консервативны и руководствуются предписаниями исламской веры во всех аспектах своей жизни, они во многом отличаются от талибов. Ваххабиты уничтожают могилы святых людей, считая, что истинные верующие должны поклоняться только Богу, а не чтить мертвецов, талибы же придерживаются иного мнения. Мусульмане из «Аль-Каиды» не верят в сны, а талибы часто основывают на них свои решения.

Отец без колебания ответил:

— Пропустите их. Окажите им радушный прием и приведите ко мне.

Вскоре отряд охраны сопроводил этих людей к отцу. Они были одеты как талибы — на голове тюрбаны из двух полотнищ, один конец свободно свисал до плеч. Традиционный для пуштунов наряд состоял из рубах с длинными рукавами из грубого хлопка, доходивших почти до колен и перетянутых на талии поясом, поверх рубах были темного цвета жилеты. Дополняли костюм свободные брюки и распространенные в той местности ботинки, сшитые из шкуры яка.

На второй месяц нашего пребывания в Афганистане мы с отцом отказались от традиционных саудовских тобов и тоже стали носить одежду пуштунов — она лучше подходила для этой местности, к тому же отец полагал, что жить нам здесь будет проще, если не выделяться в толпе. Мы редко носили тюрбаны, поскольку требовалось много сноровки, чтобы обвязать вокруг головы длинный кусок ткани, но иногда надевали небольшие шапочки, вроде тюбетеек, которые часто носят пуштуны.