Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

От этой нежданной похвалы и награды светлейшего поручик покраснел — он-то думал, что его ждет жестокий разнос за отрыв от полка. Но и в военной службе встречаются свои метаморфозы, и петушок по воле светлейшего скакнул за свое удачное появление в ставке сразу в ротмистры.

На совете же господа генералы порешили: дать отпор шведу, укрывшись у местечка Головчино за рекой Бабич.

— Бабич — речка, конечно, не чета Березине, ее швед и вброд перейдет, но что делать, ежели все переправы через Березину и Друть драгуны прозевали! А меж тем есть повеление его царского величества биться со шведами на переправах. И та речка Бабич — последняя перед Днепром. Так что возвращай с Днепра свои эскадроны, Александр Данилович. Выполним царскую волю! Дадим шведу баталию, — важно заметил Борис Петрович. Приставленные к ставке министры — Головкин и Шафиров — и посол в Речи Посполитой Григорий Долгорукий одобрительно закивали головами, а Александру Даниловичу деваться было некуда — супротив царской воли не пойдешь!

— К тому же, — как бы успокаивая светлейшего, продолжил фельдмаршал, — Левенгаупт, по всем донесениям, с королем еще не соединился, грабит Курляндию и Литву, тако что резервной силы у шведов нет, а у нас ныне все пятьдесят тысяч супротив его тридцати пяти наберется. Авось, — Борис Петрович перекрестился на святой угол, — и раздавим супостата множеством. — На том на генеральном консилиуме и порешили.

Добрый знак при Добром

Известие о поражении дивизии Репнина и конницы фон дер Гольца под Головчином застало Петра I в пути, кода он несся в своей двуколке в действующую армию.

На постоялом дворе возле Смоленска царь повстречал майора Девиера, спешившего в Петербург с печальным известием о неудаче под Головчином. Правда, доклад господ генералов, написанный по просьбе Шереметева и Меншикова вице-канцлером Шафировым, был составлен так ловко, что вроде никакого поражения и не было, а так, выдала, мол, под Головчином частная стычка, после чего русские войска с согласия фельдмаршала и господ генералов в стройном порядке отступили за Днепр и стали лагерем в селе Горке на крепкой позиции.

— Читал сию бумаженцию? — жестко спросил Петр Девиера. — И что скажешь?

Хитрый португалец, прошедший на русской службе Путь от простого матроса до майора, был великим физиогномистом. По суровости царского взгляда и подергиванию щеки он сразу сообразил: соврет — быть беде! И сказал всю правду: и о потери пушек Репнина, о нестройном отступлении его дивизии через лесную чащобу, и о ретираде кавалерии фон дер Гольца, боле похожей на бегство.

— Генералы, мать вашу… — выругался Петр, трясясь рядом с Девиером в двуколке. — Полки вооружены, обучены, солдаты одеты и обуты к этой кампании, как никогда прежде! Казалось, только бери полки и веди их к викториям. Так нет, разбросали все войско по болотам, переправы упустили, а затем укрылись яко страусы за речушкой Бабич и того не подумали, что речонку ту швед вброд перейдет. Я тебя спрашиваю: отчего они такую великую реку, как Березина, не удержали, а отошли к самой неудачной позиции? Отчего?! — Голос Петра сорвался на такой крик, что оливковое лицо португальца-наемника еще более пожелтело от страха. Но царь все же удержался, не схватился за свою дубинку, понял, что с гонца спрос невелик, а спрашивать надобно с самих господ генералов. И весь остальной путь до Горок Петр пребывал в мрачном молчании.

Царский правеж над генералами в штаб-квартире в Горках Петр начал с приглашения светлейшего князя Меншикова в уединенную палатку, где келейно ознакомил фаворита со своей дубинкой.

— За что, мин херц, за что! — Вопли светлейшего неслись по всему Лагерю, так что у многих господ генералов волосы под париком дыбом встали.

— За то, что Березины не удержал, за то, что под Головчином все твои драгуны разбежались! Аль того мало! — в бешенстве ревел Петр.

Но на той расправе с Меншиковым царская буря не кончилась. Дале Петр решил поступить с виновниками по всей строгости военного суда. По царскому приказу было создано две комиссии, коим и надлежало разобрать действия под Головчином генералов Репнина и фон дер Гольца.

А дабы суд был справедлив, во главе комиссии, судившей пехотных генералов, царь поставил кавалериста Меншикова, а судить кавалерийских генералов-немцев определил фельдмаршала Шереметева.

Но если Борис Петрович с судом не спешил, то светлейший, памятуя о царской дубинке, повел дело споро. Уже 4 августа 1708 года комиссия вынесла грозное определение, что за потерю десяти пушек, амуниции и полковых знамен и отступлении «в неудобное, тесное, болотное и лесное место» генерал Репнин «во всем виноват и наказания достоин! И быть ему разжалованным из генералов в простые солдаты!».

В приговоре помощнику Репнина генералу Чамберсу язвительно указывалось, что поскольку оный генерал за четыре дня, пока дивизия окапывалась за Бабичем, позицию не осмотрел, пароля на ночь не дал, приказов никаких не ведает и не упомнит, а в сражении поступил «худо и сопливо», то тако ж, как и Репнина, лишить генеральского чина и команды публично. С Чамберса сняли также и орденскую ленту. Приговор под рокот барабанов был оглашен перед строем всех войск.

Князь Михайло Голицын хотя и подписал приговор, как член царской комиссии, но все же почитал его несправедливым. Хотя во время сражения под Головчином он с гвардией стоял далеко от сражения на правом фланге, где швед и не думал атаковать, разбирая потом всю эту несчастную головчинскую акцию, Михайло пришел к выводу, что боле Репнина виноваты светлейший князь Меншиков, оказавшийся не среди драгун, а среди пехоты, и фон дер Гольц, который со своей многотысячной конницей сразу не поспешил на выручку Репнина, хотя и стоял с ним рядом.

Однако Меншиков как председатель комиссии особое мнение Михаилы Голицына отклонил, а потом и вообще увел своих немецких генералов от суда и наказания.

На руку светлейшему оказалась и неторопливость Шереметева, а главное, пришедшее в Горки известие, что шведы перешли Днепр и идут на Смоленск. При таких обстоятельствах суд над кавалерийскими генералами так и не состоялся.

Карл XII был чиновником судьбы и во всем боле полагался на случай, нежели на разработанный заранее стратегический план. После победы под Головчином он целый месяц простоял в Могилеве, поджидая двигавшегося от Риги генерала Левенгаупта с его огромным обозом, который составлял как бы подвижную базу шведской армии. Но Левенгаупт не спешил, а спокойно выполняя приказ короля, подчистую грабил Литву и Белоруссию, разбросав отряды фуражиров по всем дорогам, и непрестанно пополнял свой обоз.

Между тем в Могилеве в главной армии шведов кончились запасы провианта, у тамошних жителей выгребли из потайных ям все зерно, а у брошенных в подземелье Могилевских евреев выбили все потаенное золото, и королевской рати ничего не оставалось, как маршировать дале!

В сущности, шведскую армию вела не воля, не великая стратегия короля, а жестокий голод. Правда, встал вопрос — куда идти?

Любой осторожный генерал, беспокоящийся о своем войске, вроде Бориса Петровича Шереметева, естественно, повернул бы назад, дабы соединиться с Левенгауптом и обрести все нужные припасы в его огромном обозе, но Карл XII не был обычным генералом и ведал только слово «вперед». А там — «война войну кормит!». И вот в начале августа шведская армия по приказу короля перешла у Могилева Днепр и двинулась к Смоленску, единственной сильной крепости, закрывавшей дорогу на Москву.

— По пути мы найдем и провиант и фураж, а Левенгаупт соединится: с нами уже у Смоленска! — заявил король Гилленкроку.

— Но, ваше величество, на пути мы встретим и главную русскую армию! — заметил осторожный генерал-квартирмейстер.

— Ах, Гилленкрок, ничего бы я так не желал, как встретить сейчас всю царскую армию и устроить ей вторую Нарву! — искренне вырвалось у короля.

— А ежели русские не дадут генеральной баталии, а по-прежнему будут опустошать все при своей ретираде? — высказал сомнение начальник штаба.

— Царь не будет жечь все в собственной стране! А ведь там, за Днепром, если я не ошибаюсь, лежит коренная Россия! — Карл XII указал за широкую реку. — Так вперед, на Смоленск и Москву! — И король лихо, в сопровождении молодых и веселых драбантов, поскакал к переправе.

«Не командующий армией, а какой-то необузданный бродяга-викинг, всюду ищущий добычу и приключения!» — неодобрительно подумал Гилленкрок о своем венценосце. Но что поделать, он был только генерал-квартирмейстером своего повелителя и его удел — исполнять королевскую волю. Гилленкрок со всем штабом двинулся вслед за королем.

В русской ставке решили сначала дать сражение в укрепленном лагере у Горок, но король обошел Горки и двинулся сперва не на Смоленск, а на Мстиславль. Так что русским пришлось оставить подготовленную позицию. Король по-прежнему держал в своих руках нити кампании. У Петра I и у Шереметева впервые даже появилась мысль, что король от Мстиславля может пойти на Украину. Но Карл XII сделал вдруг крутой оборот на Смоленск. И здесь случилось то, что и предсказывал Гилленкрок и чему не верил король: царь приказал жечь деревни в собственной стране! Теперь русская армия отступала прямо — перед шведами, и дымы от пожарищ протянулись от русского рубежа до самого Смоленска.