Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

Спокойно, на глазах двух армий — своей и подходившей шведской — гренадеры Голицына переправились через реку и перенесли на руках все пушки. Рейтары Крейца так и не решились их преследовать. Генерала Рооса и полковника Понятовского драбанты короля отыскали средь грядок капусты, где скрывались оба отважных воителя вместе со своим штабом.

А за Белой Натопой выстроенная в строй русская армия виватами приветствовала усталых, грязных гренадер Голицына, чьи лица и руки были черными от пороха.

Потери в отряде Голицына составили 1566 человек, каждый третий гренадер был убит или ранен, но шведы потеряли вдвое больше, а русским в трофеи досталось шесть знамен и шесть пушек. Петр I был в восторге от этой первой виктории в кампании 1708 года, поспешил отписать адмиралу Апраксину, оборонявшему в тот час Санкт-Петербург: «Надежно вашей милости пишу, что я, как начал служить, такого огня и порядочного действия от наших солдат не слыхал и не видывал (дай боже и вперед так) и такого еще во всей войне король шведский ни от кого сам не видел».

Карл XII и впрямь ходил после Доброго по своему лагерю туча тучей. Гораздо больше, чем поражение Рооса, что он почитал частной неудачей, случившейся из-за того, что этот старый дуралей Роос не выполнил вовремя его королевский указ, короля угнетало пламя, бушевавшее на горизонте — русские беспощадно сжигали свои деревни и посевы, путь к Смоленску шел через обугленную пустыню, где нельзя было найти ни провианта для солдат, ни фуража для лошадей.

«Голод в армии растет с каждым днем, — писал вступивший в Саксонии на шведскую службу один французский шевалье. — О хлебе больше не имеют понятия, войска кормятся только кашей, вина нет ни в погребах, ни за столом короля; король, офицер и солдат — все в равной степени пьют сырую воду».

Князь Михайло за Доброе был награжден орденом Святого Андрея Первозванного, а всем участвовавшим в баталии батальонам по приказу царя был дан дневной роздых. Новгородцев отвели в небольшое лесное сельцо со славным названием Угощи. Угостились здесь новгородские гренадеры на славу. Вернувшиеся в свое село из леса мужики и бабы, спроведав, что швед отогнан и в Угощи уже явно не явится, привели из лесов укрытую там скотину, вскрыли потаенные ямы с зерном и мукою, и скоро во всех дворах весело затрещали костры, на которых жарились на вертеле бараны и поросята, утки и куры.

Из заветных углов появились бутыли первача и бочонки с пивом. Принарядившиеся девки начали водить веселые хороводы с песнями.

— Не рано ли празднуют викторию твои гренадеры? — с видимой суровостью спросил князь Михайло командира новгородцев Бартенева.

Но почтенный майор только рукой махнул:

— Солдату после виктории непременно роздых нужно заиметь, княже. А не то как вспомнят, что потеряли каждого третьего товарища в том бою, так и затоскуют. А сейчас гляди, Васька Увалень, что свои мокроступы в болоте потерял, экие фортели в трофейных офицерских ботфортах отплясывает!

— Да, он, Васька, не токмо сапоги с неприятеля снял, но и из их штабной поварни целый бочонок с целительной романеей на спине уволок. Не желаете попробовать, господин генерал? — смело обратился к Голицыну сержант Фрол Медведев, голову которого венчал сейчас трофейный шлем графа Линара со страусиными перьями.

— А что, Петр Иванович, выпьем с солдатушками за нечаянную и славную викторию! — обратился князь Михайло к Бартеневу и соскочил с лошади. Был князь в то утро чрезвычайно рад, и не токмо царской наградой доволен — ведь сам, без всякой подсказки выиграл целую баталию! Услужливый Медведев быстро поставил два табурета у костра для господ офицеров. Балалайка перестала тренькать, и солдаты дружно окружили костер.

— Ну что, камрады, почитаю, под Доброй дали мы добрый знак всей русской армии. Выпьем за первую викторию в сей кампании! — И Голицын весело опрокинул чарку с крепкой романеей, которую генералу Роосу доставили купцы аж из самого Кенигсберга. У князя Михаилы сперва даже горло от такой романеи перехватило, а Ванька Увалень стоит перед ним и знай улыбается как бес, видать, не одну чарку хватил.

— Молодец, Увалень, ловко ты Рооса со всем штабом из избы выкурил! Государь повелел сделать медали в память виктории под Доброй. Получишь и ты ту медаль непременно!

— Да ведь и вы, господин генерал, первейший в России орден из царских рук получили. И мы вами гордимся! — Увальню сегодня и море было по колено.

Голицын улыбнулся: «Да ведь не царь, вы, гренадеры, мне орден достали в том бою!» Но и, садясь о конь, строго наказал Бартеневу:

— Смотри, майор, чтоб дружина твоя не перепилась нынче. Романея адская, матросская, а вам завтра опять в поход!

— Не беспокойтесь, Михайло Михайлович, я сейчас же велю Медведеву в ту романею колодезной воды плеснуть! Оно и полегчает!

На другой день батальон новгородцев нагнал армию, отступавшую за реку Городню, и встал в общий строй.

Поворот Карла XII на Украину

Шведский «северный лев», как льстиво величали Карла XII европейские газеты, в войне более всего полагался на внезапность. Под Смоленском в сентябре 1708 года такой счастливой внезапности в атаке у шведской армии явно не получалось. Русские медленно отходили и при отступлении сжигали после себя все. Надежда короля и его советников, что русские перестанут жечь, отступив из владений Речи Посполитой в Россию, не оправдалась.

Загорелась первая русская деревня Стариши. Драбанты короля поймали в перелеске возле деревни двух поджигателей, и, к удивлению короля и его штаба, это оказались не царские солдаты, а обычные мужики из Старишей, которые, отослав своих баб и ребятишек в леса, подожгли собственные избы, дабы не достались ворогу. Когда же после ожесточенного боя с русскими драгунами под Раевкой шведы вступили в обугленное пожаром местечко Татарск, то с крутого холма на Смоленской дороге король и его генералы увидели, по словам маркиза де Трувиля, что впереди «вся местность стояла в огне; горизонт окаймлялся горящими селами, а воздух был так полон дымом, что едва ли можно было видеть солнце; опустошение распространилось уже до Смоленска». А за речкой Городней вновь гарцевали русские драгуны, готовые дать новый отпор шведскому авангарду.

— Царь приказал жечь собственную страну, Гилленкрок! — тем же вечером хмуро сообщил король своему генерал-квартирмейстеру.

— Вижу, ваше величество, языки пламени стоят на всем горизонте. А в нашей армии меж тем солдаты уже неделю как питаются сырым зерном, едва перемолотым ручными мельницами! — прохрипел в ответ генерал, подхвативший простуду на сентябрьской погоде.

— Что же делать, Гилленкрок?

— Но ведь у вашего величества есть свой план! — напомнил генерал-квартирмейстер свои споры с королем еще на зимних квартирах о предстоящем походе.

«Да тогда, в Сморгони, все было иначе», — подумал король. Из России приходили хорошие вести о Булавинском бунте, волнениях среди башкирцев, о боярском недовольстве царем в самой Москве. В те дни казалось, что стоит нанести прямой удар в сердце России, и Московское государство само собой развалится. Он даже назначил генерала Шпара комендантом Москвы. Но вот войско уже четвертый месяц в походе, а русская армия по-прежнему маячит перед глазами и огни пожаров охватывают весь горизонт!

— Эти русские — настоящие скифы, Гилленкрок. Мы идем по выжженной земле! И, признаюсь, у меня нет плана, как выбраться из этой скифской войны! — вырвалось у короля.

О, как жалел сейчас Карл, что не принял совет своего канцлера графа Пипера и не пошел сначала под Ригу, где соединился бы с корпусом Левенгаупта и получил бы на своем левом фланге поддержку мощного шведского флота. Он ведь хотел создать из своей армии дружину варягов, а варяги всегда были связаны с морем. Да, с помощью флота он бы мог выдернуть эту русскую занозу в устье Невы: Санкт-Петербург, парадиз царя Петра.

Там он соединился бы с финляндским корпусом генерала Либекера и навис бы над Москвой с севера. По вместо этого благоразумного плана он двинулся прямо по московской дороге и оказался на пожарище, где у солдат нет хлеба, а у лошадей — фуража.

— Соберите совет, Гилленкрок! Пригласите вечером в мою палатку господ генералов! — сухо и раздраженно приказал король. — Будет совет!

Гилленкрок закашлялся, пораженный королевским приказом. Ведь Карл XII не собирал военный совет со времен нарвской виктории, насмешливо отвечал своему начальнику штаба, что советы ему теперь дает только сам Господь Бог. И вдруг совет!

Гилленкрок поспешил прежде всего сообщить фельдмаршалу Реншильду и канцлеру графу Пиперу, что в нынешних конъюнктурах король просто не знает, куда дальше вести свою армию.

— Прежде всего надобно соединиться с Левенгауптом и его обозом и накормить солдат! — сердито пробурчал фельдмаршал Реншильд. — Когда я воевал в Нидерландах против французов в союзе с голландцами, я никогда не вел войска в поход без доброго обоза с запасами. Признаться, в Брабанте и Фландрии это понимали. Какие мы там ели окорока, Гилленкрок! И всегда запивали их добрым голландским пивом! — Реншильд даже причмокнул при сем приятном воспоминании.