Корсары Балтики - Дмитрий Морозов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всем назад! — кричит он, и вовремя. Поперек тропы спереди и сзади от авангарда начинают валиться подпиленные деревья, загораживая проход. Вертясь в седлах и отмахиваясь саблями, берберийцы уносятся прочь, оставив на траве несколько трупов.
Уже на выходе из лощины ливень стрел вновь настигает улепетывающий авангард, седла пустеют одно за другим.
Свою главную задачу они выполнили — уберегли главные силы от коварного удара, и самое главное — нащупали местоположение баронской дружины. Теперь конец бесконечным засадам и изнуряющим погоням, длительным переходам и мелким стычкам. Неуловимые летучие отряды последних защитников Ан-далузии прижаты к скалистому хребту и неминуемо будут растоптаны воинством халифата.
Барон выходит из-за дерева и подходит к мертвым воинам халифата. Его рука тянется к дивному дамасскому клинку. Рукоять витого рога унизана драгоценными камнями, ножны расшиты серебряными и золотыми нитями. По сравнению с этим оружием, собственный баронский скрамасакс кажется именно тем, чем он и является — заточенной с одного края грубой железякой, кое-как закаленной и вставленной в простую деревянную рукоять с парой медных накладок. Некоторое время барон колеблется, намереваясь взять себе саблю мертвеца, но потом хмурится и с проклятьем отбрасывает ее в сторону. По клинку бежит арабская вязь. Конечно же, сура из Корана, письмена дьявола!
Наступив ногой на трофей, барон кричит своим людям, добивающим раненых:
— По коням! Отступаем, пока сюда не явился сам халиф или эмир со всей своей адской сворой!
Эмир поднимает глаза на сумбурно докладывающего Резателя. Тот, понимая, что понес неоправданно большие потери, пытается оправдаться.
— Где они? — лениво выплевывая слова, вопрошает эмир.
— Заняли позицию над ручьем, на холме.
— Эти дети шайтана не пытаются скрыться? Отлично, хвала Всевышнему, он отнял у врага остатки разума!
Бербериец, косившийся на молчаливых и грозных телохранителей эмира, несмело улыбается, блестя белоснежными зубами. Кажется, прославленный полководец доволен.
«Все, сопротивлению христиан пришел конец, — думает эмир, — я преподнесу этот край властелину в Гранаде на острие сабли! А дальше воинство под зелеными знаменами устремится к Пиренеям, в мягкое подбрюшье прогнившей державы Каролингов!..»
Тут его взгляд, как бы случайно, падает на Резателя.
— Ты доставил мне удовольствие, — цедит слова эмир. — Нашел противника, но потерял многих… Слишком многих. Впрочем, я тебя прощаю. Для эмира ты оказался хорошим воином…
Бербериец переводит дух.
— Но недостаточно хорошим — для Всевышнего! Не успевают отзвучать слова приговора, как один из телохранителей делает короткое, неуловимое движение рукой, и под пляшущей на губах Резателя улыбкой острый кинжал прочерчивает еще одну, от уха до уха. Испуганно всхрапнув, конь отпрыгивает в сторону, с него в андалузскую пыль соскальзывает тело мертвого командира авангарда.
— Иди сюда, Шем, — подзывает эмир заместителя провинившегося, — обойди с отрядом холм и отрежь им пути к отступлению! Чтобы мышь не проскочила!
Короткая и беспощадная расправа придает прыти и без того стремительной легкой кавалерии. Берберийцы, словно голодные степные волки, серыми тенями рассыпаются в тылу баронской дружины, добив нескольких малодушных, начавших разбегаться с холма.
Ловушка захлопнулась, и эмир улыбается своим мыслям, отдавая короткие приказы.
Стальная змея приходит в движение, рассыпаясь на отдельные сотни, дугой охватывая пологий участок последнего убежища изгоев.
Эмиру становится скучно. Он грузно сползает с коня и начинает теребить подкрашенную охрой вьющуюся бороду. Ему исход битвы очевиден. Сегодня ничто не спасет христиан от карающего клинка Всевышнего.
Нет нужды вносить коррективы в обычное расположение войск. Этот порядок непобедимая арабская армия пронесла сквозь многовековую войну с Ираном и Византией, сквозь города Египта и пустыни Северной Африки. Волна за волной, словно гонимые ветром песчаные смерчи, пойдут на неверных «Утро псового лая», за ним «День помощи», потом — «Вечер Потрясения». Вряд ли придется бросать в бой личных телохранителей или отборный отряд чистокровных выходцев из Аравии, закованных в пластинчатые доспехи, — «Меч Пророка». Такой натиск сломил бы и более серьезного врага, нежели слабо организованное ополчение Андалузии и отряд баронской дружины.
«Христиане сильны порывом, — улыбается в бороду эмир, видевший десятки, если не сотни сражений на своем ратном веку. — Они словно солома — быстро вспыхивают и так же стремительно превращаются в пыль. Нет в них упорства детей Востока. А о дисциплине они вообще не слыхивали — каждый род сам за себя. Всякий рыцарь со своим оруженосцем и парой лучников ведет свое собственное сражение, нимало не заботясь о приказах главного вождя. Мы сомнем их и растопчем. Не сразу, но уже вечером я поднимусь на вершину холма…»
Звучит на вершине холма пастушья свирель, и эмир морщится. Он множество раз слышал этот звук, созывающий испанцев на битву. Топот коней, звон брони и дикие крики атакующих заглушают сигнал.
Эти кельтские дудки слышали в лесистых холмах римские завоеватели, ненавидели их и боялись как предвестников смерти. Невзлюбили свирели и карфагенские наемники, когда здесь застряла армия Ганнибала, рвавшаяся к Пиренеям. Потом пришла очередь готов. И вот и мавры очень быстро научились втягивать головы в плечи и бормотать суры, когда раздается противный писк деревянных дудок, а за ними — змеиный шип безошибочно находящих живую плоть белоперых стрел.
Мавры хлынули на холм, но барон, не надеясь на стойкость своей пехоты, повел горстку всадников в контратаку. Ему удалось совершить невозможное — расколоть волну штурмующих надвое.
Эмир не без восхищения следит за тем, как схватка начинает перемещаться к подножью холма. Потом удовлетворенно улыбается, и зевает.
Наступательный порыв рыцарей иссяк, они застряли, словно колун в сыром дереве. Обтекая их, к беззащитной испанской пехоте ринулись новые сотни мавров. Баронская дружина от нападения перешла к обороне, сгрудившись вокруг своего неистового, но не очень расчетливого вожака.
И тут пронзительно закричал заместитель Резате-ля, примчавшийся к эмиру с каким-то донесением. Бербериец указывал рукой на реку и дико вращал глазами.
— Что такое?
И тут эмир замер, словно увидел призрак.
По реке, словно соткавшись из легкой дымки над водой, неслись низкопалубные корабли, похожие на атакующих морских змеев. Весла гнулись от напряжения, ветер едва не рвал полосатые паруса. На судовых носах хищно смотрели в сторону холма резные деревянные чудовища.
— Они пришли, — завывает дервиш, приплясывая, словно одержимый. — Люди из сна! Аллах отвернулся от тебя, Бич Андалузии!
Эмир, словно сомнамбула, медленно вытаскивает саблю, приподнимается в стременах и наносит страшной силы косой удар. Дервиш, предсказавший нашествие, словно подрубленный, падает на траву. Словно не слыша неодобрительного гомона в рядах своих воинов, Бич Андалузии смотрит, как корабли, уткнувшись в берег, начинают высаживать отряды врагов.
Не зря эмир слыл любимцем халифа, выиграл множество битв. Замешательство прошло, и он уже вновь презрительно кривил губы, наблюдая за нестройной ватагой викингов, двинувшейся в тыл его армии.
— Лучники, засыпьте их стрелами! Но не очень усердствуйте, иначе они успеют сбежать к кораблям! Как только они покинут топкий берег, пусть берберий-цы и мои телохранители втопчут их в землю!
В сторону холма военачальник даже не смотрел. Хотя там все еще упрямо терзала слух правоверных пастушья свирель, судьба баронского летучего отряда была решена уже давно.
— Кто они, Шем? — спросил эмир, указывая на толпу бородачей, бесстрашно катившуюся навстречу собственной неминуемой гибели. — Какие-то союзники андалузцев? Кастильцы? Люди из герцогства Леон? Сумасшедшие франки, решившие бросить вызов Полумесяцу?
Ему ответил ветеран войны с Византией, одноглазый Гурхан:
— Я встречал подобных им. В Константинополе они служат императору, там их величают варангами. Стойкие и сильные воины, неистовые в наступлении и упорные в обороне.
— И тем не менее сейчас они полягут, увеличив значимость моей сегодняшней победы! — воскликнул эмир, когда мимо него пронеслась разворачивающаяся для удара тяжелая мавританская кавалерия.
Хлопнула тетива первого лука, потом еще одного, и еще. Стальной ливень хлестнул по пришельцам, расчищая путь конной лавине.
На эмира произвели большое впечатление пришельцы, суетящиеся на берегу. Даже умирая под стрелами, они продолжали снимать с кораблей носовые фигуры. Таков был обычай викингов — не оскорблять богов чужой земли.