Прошу, найди маму - Син Гёнсук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько лет назад, когда муж был пьян и у него спросили, где он живёт, он ответил: «В Йокчхоне». Уже двадцать лет прошло с тех пор, как Хёнчхоль уехал из того дома в районе Йокчхон, а он всё его не может забыть. Я и то плохо помню тот район. Муж редко выражал чувства. Но когда Хёнчхоль купил себе свой первый дом в Йокчхоне, муж очень гордился. Наверное, поэтому, когда был пьян, забыл свой настоящий адрес и назвал район, в который приезжал погостить на пару дней несколько раз в год. Мне хотелось, чтобы ты так же относился к нашему дому. По углам и на заднем дворе каждый год зацветали разные цветы, даже если я их не сеяла, они необыкновенно цвели отведённое им время, потом опадали. Во дворе, у крыльца, в амбаре, за домом – везде что-то вырастало, собиралось, засыхало и умирало. Иногда даже на верёвки для сушки белья садились птицы и начинали щебетать между собой, как будто они сами – говорящее бельё. Всё-таки дом становится похожим на того, кто в нём живёт. Потому что иначе утки, бродившие по двору этого дома стайками, не откладывали бы яйца, чуть только заметив свободное место. Иначе так чётко не вспоминалась бы картина, когда в солнечную погоду я брала сушёную редьку и варёные таро, складывала в плетёную тарелочку и ставила на глиняный забор. Так чётко не вставало бы перед глазами, как дочка выставляла под лучами солнца свои начищенные кроссовки просушиться. Старшая дочка любила смотреть на отражение неба в колодце. Кажется, что вот и сейчас она подошла набрать воды и стоит, положив подбородок на край колодца.
Счастливо…. Я теперь ухожу отсюда.
Когда прошлым летом я осталась одна на станции метро «Сеульский вокзал», я могла вспомнить только то, что было со мной в двухлетнем возрасте. Позабыв всё, я могла только идти, куда глаза глядят. Я не помнила, кто я. Я ходила и ходила без конца. Всё было будто в белой дымке. Мне чётко представился двор, по которому я бегала в два года, когда мой отец вернулся домой, после того как работал то на добыче золота, то на добыче угля. Я ходила, пока могла. Я ходила и ходила между высокими жилыми домами, по холмам вдоль травяной дорожки, по футбольному стадиону. Куда же я хотела прийти? Может быть, в тот двор, по которому я бегала, когда мне было два года? Вернувшись домой, отец каждое утро ходил пешком за четыре километра на строительство железнодорожной станции. Что же это была за авария, в которую он попал? В какой аварии он потерял свою жизнь? Говорят, что, когда люди пришли сказать маме о случившемся, я в это время играла, бегала по двору. Глядя на то, как мама с бледным лицом, шатаясь, пошла с помощью соседей к месту аварии, я продолжала играть. Проходя мимо, кто-то шлёпнул меня: «Ты всё смеёшься, не зная, что отец погиб. Несмышлёная!» С одними лишь этими воспоминаниями я ходила и ходила, пока, обессилев, не села на землю.
Вон там.
Мама сидит на крыше дома, где я родилась.
Подняв голову, она посмотрела на меня. Говорят, до моего рождения бабушка видела сон, в котором корова с блестящей рыжей шерстью встала на ноги и потянулась. Бабушка сказала: «Раз этот ребёнок родился, когда корова собрала свои силы и встала, он будет полон энергии и принесёт много улыбок, поэтому берегите его». Мама смотрит на мои ноги, израненные шлёпанцами. В глубине раны виднеется кость. Мамино лицо перекошено от печали. Это лицо – такое же, какое я увидела в зеркале, родив мёртвого ребёнка. «Дочка моя». Мама распростёрла руки. Будто поднимая только что умершего ребёнка, мама просунула свои руки мне под мышки. Она сняла с меня синие шлёпанцы и положила мои ноги к себе на колени. Мама не улыбается. Она и не плачет. Знает ли она… что всю жизнь она мне была так нужна.
Эпилог. Розовые чётки
Шёл девятый месяц с тех пор, как исчезла мама.
Ты сейчас в Италии. Сидя на мраморных ступеньках на площади Святого Петра, ты смотришь на Ватиканский обелиск, который, как сказал гид, привезли в Рим из Египта. «Пожалуйста, пройдите сюда», – крикнул гид, на лбу которого выступили капельки пота. Он предлагал всем перейти в тень к подножию лестницы и встать рядом с большой мраморной шишкой. «Внутри храмов и музеев громко разговаривать запрещено, поэтому хочу заранее рассказать вам о важных моментах. Сейчас я раздам вам наушники, наденьте их, пожалуйста». Ты взяла наушники, но не надела их. «Если вы меня не слышите через наушники, значит, вы стоите слишком далеко. Тут слишком много людей, я не могу уследить за каждым. Поэтому старайтесь сами быть на таком расстоянии, чтобы слышать меня и не пропустить важную информацию». Повесив наушники на шею, ты решила пойти умыться. Ты внезапно встала и как ни в чём не бывало пошла в сторону уборной, остальные туристы из группы удивлённо провожали тебя взглядом. Помыв руки, ты открыла сумочку, чтобы достать носовой платок и вытереть руки, и вдруг заметила на дне смятое письмо младшей сестры. Это письмо ты достала из почтового ящика за три дня до отъезда из Сеула. Держа в одной руке чемодан с колёсиками, ты увидела в графе «отправитель» имя сестры. Ты впервые за всё время получила от неё письмо. Причём это была не электронная почта, а письмо, написанное от руки. Ты задумалась, вскрывать его или нет, после чего положила в сумочку нераспечатанным. Тебе показалось, что если прочтёшь письмо, то, возможно, уже не сможешь сесть в самолёт и улететь в Рим вместе с молодым человеком. Вернувшись обратно к группе, ты села рядом. Но ты не вставила в уши наушники, а достала письмо сестры, немного подержала его в руках, после чего вскрыла.
«Сестра.
Когда, вернувшись из Америки, мы поехали к маме, она дала нам молодой саженец хурмы, он был высотой ниже колена. Мы тогда поехали к ней, чтобы забрать свои вещи. Приезжаем – мама лежит в кладовой рядом с амбаром, где мы как раз оставляли свою газовую плиту, холодильник и кухонный стол. Она
