Восьмая тайна моря - Михаил Белов

— Хватит, Холостов, паясничать, — нахмурился Суровягин. Последний акт вы доиграете в тюрьме.

— Не остроумно, юноша, — Холостов рассмеялся коротким смехом. — Боже мой, как несерьезны люди в жизни! Или слишком серьезны? Вот вы, например, переживаете, волнуетесь, ночь не спите… Ради чего? Взгляните на приборы, аппаратуру, которые окружают вас. Они несут и жизнь и смерть. Мне достаточно разбить вон тот кварцевый колпак, и вы…

— Банальный финал, Холостов, — сказал Парыгин. — Я думал, вы придумаете что-нибудь более оригинальное.

— Угадали, мальчуган!

— Что ж, подождем, — добродушно произнес Парыгин. На губах Холостова появилась жесткая улыбка, но в глазах его мелькнуло что-то вроде недоумения. Суровягин подошел к двери.

— Выходите, — скомандовал он. — Предупреждаю, Холостов: при первой же попытке к бегству буду стрелять.

Но в это время в проеме двери показалась мощная фигура Чака. Холостов рассмеялся. Парыгин остался на месте. Он был бледен. Накал достиг максимума. Сейчас наступит развязка. Зачем он пошел на этот риск?

— Вот вам и долгожданный финал, мальчуган, — сказал Холостов, и в глазах его блеснуло безумное веселье. — Чак, милый Чак! Ты все-таки пришел.

Голова робота медленно вращалась. Наконец кварцевые объективы замерли на Парыгине.

— Чак, я тебе приказываю! — топнул ногой Холостов и бросил яростный взгляд на Парыгина.

— Чак сл-лушает, кап-питан.

Парыгин шумно выдохнул.

— Чак — это враг, — сказал он, показывая на Холостова.

Робот молниеносно выбросил членистые манипуляторы, обвил ими Холостова, как щупальцами, и приподнял.

— Отпусти его, Чак! Вот так. Сидите, Холостов.

Парыгин вытер пот со лба и нервно рассмеялся. Закурив, долго разглядывал Холостова. Тот сидел, откинувшись на спинку кресла. Лицо у него пожелтело. На высоком выпуклом лбу проступили морщины. Тонкий рот плотно стиснут. В рисунке губ затаилось что-то злое.

— Ради бога, коньяку! — прошептал он. — Там, в шкафу…

Суровягин по знаку Парыгина принес бутылку. Дрожащей рукой Холостов взял граненый стакан и залпом выпил. Постепенно его лицо порозовело.

— Вы не ожидали такого финала, Холостов? — спросил Парыгин.

Холостов молчал.

— Хорошая постановка, правда? Моя режиссура.

— Как вам удалось?

— Очень просто. Я переставил «капитанские пуговицы».

— Какой я кретин! — простонал Холостов. — Какой кретин!

— Я тоже думаю, что вы настоящий кретин. Разве нормальный человек будет использовать такую умную машину, как Чак, для охоты за каланами? Похищать каланов1 Это же мелко, Холостов. У вас даже размаха не хватило. А еще суперменом себя называете. Впрочем, что кретин, что супермен — один черт.

— Я просто недооценил ваши силы, — с горечью сказал Холостов.

— Нет, не мои силы, Холостов, — задумчиво проговорил Парыгин. — Вы когда-то переоценили свои силы и недооценили силы жизни. Пошли против течения и, как видите, потерпели крах… Истина старая, но от этого она не перестает быть истиной. Не так ли?

Дом Холостова стоял на окраине поселка. Фундаментом из крупных камней он глубоко уходил в воду. Веранда была пристроена к передней стене дома и являлась как бы обширным балконом с двумя дверями — из кабинета и спальни. Металлическая лестница спускалась к морю. Справа от нее висели тали для подъема яхты.

Соседи сказали, что Холостов ушел в море недавно, часа полтора назад. Но куда он направил свой путь? Успеют ли пограничники перехватить его, прежде чем он уйдет в чужие воды?

В море выходили рыболовные суда. Ливень кончился. Еремин заглянул в спальню Холостова. Разобранная постель. Разбросанные тряпки. На полу валялась улыбающаяся фотография яркой блондинки. Рядом бумажка. Еремин поднял ее. В телеграмме было всего несколько слов:

«Кончай дело. Срочно выезжай. Аня лежит в больнице».

Телеграмма была отправлена накануне. Значит, кто-то из сообщников Холостова еше остался на свободе и предупредил его.

В кабинете послышались шаги.

— Это вы, капитан?

— Я, Алексей Васильевич.

— Послали шифровку в отряд?

— Так точно.

— Хорошо.

К дому подошел катер. Таню Еремин встретил на веранде.

— Садитесь и рассказывайте, товарищ Чигорина. Где сейчас Суровягин и Парыгин?

— Там, на острове, — кивнула Таня в море.

— Вы Холостова не видели?

— Сегодня он был у нас. Странный такой…

— Дальше?

— Спросил про Парыгина. Я ответила, что Максим собирался на остров Туманов.

— Потом что было?

— Ушел на яхте.

— В каком направлении?

— В том-то и дело, что и он направился к безымянному острову.

Еремин нахмурился.

Через несколько минут катер с Ереминым и несколькими пограничниками уже мчался к безымянному острову.

Рядом с Ереминым стояла взволнованная Таня.

Глава двадцатая

ФИНАЛ

Холостов продолжал сидеть словно в оцепенении. Суровягин поднялся первым, протянул Максиму пистолет:

— Держи.

— А ты что намерен делать?

— Обеспечу нам обратный путь. Пойду проверю, где выход из пещеры.

Максим понял друга:

— Ладно, иди. Пистолет мне не потребуется.

Суровягин быстро отыскал выход. Вскоре он уже стоял у водопада. В заливе полоскался на ветру парус яхты Холостова. В мореходном училище Суровягин увлекался этим спортом, умело водил яхту. Он подошел к ней. Легкое, стройное суденышко. Сделано на совесть. Наверняка хороший ход.

К отдаленному шуму водопада прибавился какой-то новый звук. Суровягин прислушался. Мощный рокот мотора. К острову приближался катер — может быть, за Холостовым. Кто это? Возможно, пограничники.

Суровягин решил встретить их. Он взошел на яхту.

— К вам не так-то легко попасть, — сказал Еремин, оглядываясь по сторонам. — Да тут целое хозяйство! Для чего все это понадобилось вам, Холостов?

Холостов не ответил — вблизи находился Чак. Еремин ходил от стола к столу, подолгу останавливался у приборов, потом подошел к Чаку.

— Все в порядке, товарищ полковник. Считайте, что вы видите швейную машину, — сказал Парыгин.

— Не возражаю. Пусть будет швейная машина. Но все-таки уберите ее.

— Есть убрать. Чак!

— Д-да, кап-питан, — медленно проскрипел Чак и поднялся.

— Наша миссия тут кончилась. Пойдем.

Еремин молча проводил их взглядом, потом повернулся к Холостову. Тот приподнялся с дивана.

— Никогда не чувствовал себя так отвратительно, как эти два часа в обществе Чака, — сказал Холостов и с облегчением вздохнул. — Ни шевельнуться, ни вздохнув… А ведь я его сотворил. Я! Понимаете? Такая неблагодарность…