Мерфи - Сэмюел Беккет

Кунихэн обладала способностью думать плохое о своих любовниках, прошлых, нынешних и даже просто еще только предполагаемых, при этом о себе самой думая лишь только хорошее. Эту способность должны развить в себе молодые люди, и женщины, и мужчины, вступающие на арену половых игр.

Всем, кроме Силии, эмоциональные механизмы души которой словно приостановились и замерли, казалось, что они уже присутствуют на похоронах и едут в машине ближайших друзей и родственников усопшего, настолько сильным было чувство освобождения от того, что давило на них. И в самом деле, жизнь на Пивоваренной улице сделалась просто невыносимой. Там продолжала раскручиваться старая цепочка любви, терпимости, безразличия, омерзения и отвращения.

Ниери и Вайли, после того, что произошло, разместились наверху, в комнате, которую когда-то занимал старик, а Кунихэн – прямо под ними, вместе с Силией. Кунихэн была бы не прочь подняться в комнату к Вайли при условии, что Силия не возражала бы против того, чтобы Ниери спустился к ней в комнату. Вайли же никоим образом не возражал бы против того, чтобы спуститься к Силии, если бы Кунихэн наотрез не отказывалась подняться к Ниери. И Ниери, возможно, был бы только рад спуститься вниз или принять даму у себя в комнате, если бы и та, и другая безо всяких обиняков не выказывали полное нежелание общаться с Ниери ни вверху, ни внизу.

Вследствие всех этих желаний, нежеланий и отвращений Силии и Кунихэн пришлось размещаться в одной (поскольку единственной) кровати в большой комнате. Кунихэн рассказывала Силии такие вещи о Мерфи, которые не делали ей чести и не сообщали Силии ничего нового. Ниери и Вайли поочередно спали в кровати в той комнате наверху, в которой когда-то обитал старик, и каждый из них думал о Силии, причем каждый из них, вызывая перед своим мысленным взором образ Силии, делал это сугубо по-своему, в зависимости от своих индивидуальных наклонностей.

Итак, постепенно и Ниери и Силия начинают терять свою потребность в Мерфи. Он переносит свою потребность на Силию, а она жаждет отдохнуть от своей потребности.

В довершение ко всему надо было где-нибудь разместить Купера, и ему устраивали импровизированную постель на полу в кухне. Подглядывая в замочную скважину, Кэрридж наблюдала за тем, как Купер укладывается спать, в носках, в брюках из плотной ткани, в рубашке. Не снимал Купер даже шляпы. Разве интересно подсматривать за человеком, который укладываясь спать, остается практически полностью одетым? Да, Купер разочаровал Кэрридж.

В течение двух дней и трех ночей они не выходили из дому. Ниери не выходил из дому потому, что не доверял своим сообщникам, ни Вайли ни Кунихэн, ни ей, ни ему по отдельности, ни им двоим вместе, особенно теперь, когда они сошлись под одной крышей; к тому же он опасался того, что Мерфи может объявиться, по закону ехидства, именно в его отсутствие.

Вайли и Силия не выходили по приблизительно тем же причинам, с той только разницей, что они, каждый по отдельности, и он, и она вместе взятые, не доверяли Ниери. Купер не выходил из дому просто потому, что ему запретили это делать. Силия не выходила на улицу потому, что ей и в голову не приходило это сделать. А Кэрридж не выходила потому, что на это у нее не было времени. Казалось, никто из них вообще никогда уже из дома не выйдет, но тут пришло спасение в виде записки от доктора Ангуса Убифсиха, из которой стало ясно, что, по крайней мере, одна причина, удерживавшая всех в доме, отпала: опасаться того, что Мерфи может нежданно нагрянуть, уже не приходилось. А раз так, то они уже могли спокойно отправиться подышать свежим воздухом безо всякого опасения, что во время их отсутствия может объявиться Мерфи…

Когда они выходили из дома и шли к машине, никто не проронил ни слова. То немногое, что они знали о правильности своих предчувствий, не заслуживало ни того, чтобы искать этим предчувствиям подтверждений, ни того, чтобы пытаться их опровергнуть. Силия, откинувшись спиной на сиденье и склонившись лицом к окну, ничего не замечала вокруг себя, кроме цветных полос, несущихся за окном, убегающих в прошлое, и ничего не чувствовала, кроме сиденья, толкавшего ее в спину. Кунихэн прижимала грудь к тому, кого считала меньшим из двух зол, и делала это со смутным удовольствием, хотя и не без некоторой горечи. Прежде, пока вероятность того, что Мерфи все-таки может вернуться к ней, не исключалась полностью, сохранялся и риск того, что Мерфи покинет ее просто так, без ухода к какой-нибудь другой женщине; было бы ужасно, если бы он окончательно и бесповоротно ушел от нее к Силии или к какой-нибудь другой шлюхе – последнее не было бы столь ужасно, как первое, но тоже было бы достаточно неприятно. А теперь ничего такого можно было не опасаться… В некотором роде подобное же облегчение испытывал и Ниери, для которого созерцание Силии превратило желание общения с Мерфи из цели в себе в ощущение того, что Мерфи сделался в некотором смысле препятствием. Да, вполне можно было испытывать удовлетворение от того, как все повернулось… А у Вайли, которого трясло на всех ухабах и бросало из стороны в сторону на всех поворотах, крутилась в голове одна и та же фраза: а разве я вам всем не говорил, что она так или иначе приведет нас к нему?

Вежливость и чистосердечие обычно идут бок о бок, и если в той или иной ситуации вежливость неуместна, неприменимо и чистосердечие, и соответственно наоборот. В такой ситуации следует просто молчать, воздвигать стену молчания между собой и другими, эту на самом-то деле тонкую перегородку между тем, что плохо скрываемо, и тем, что плохо высказываемо, между ложью неловкой и ложью вынужденной.

В М.З.М. их принял доктор Ангус Убифсих, магистр всяческих наук (получивший свое магистерское звание на Внешних Гебридах), большой авторитет местного масштаба, благочестивый моттист.[226] Гебридский магистр был большим костлявым мужчиной, сутулым, розовощеким, грубовато-равнодушным, его украшали бакенбарды такой конфигурации, которую можно увидеть у старомодных продавцов в антикварных лавках; его руки, покрытые странным розовато-рыжеватым пушком, были в пятнах, какие бывают у садовников; глаза у него были красными, очевидно, от постоянного и напряженного всматривания в пациентов для выявления у них симптомов регресса. Убифсих, пригладив бакенбарды, обратился к Силии:

– Госпожа Мерфи?

– Видите ли, – ответила за нее Кунихэн, – боюсь, что мы все… просто его очень хорошие друзья.

Убифсих вытащил из кармана конверт, который выглядел так, словно он побывал в огне, но его успели вовремя вытащить. Убифсих поднял руку, державшую конверт, с видом фокусника, вытащившего из колоды карт заказанного туза. На конверте можно было ясно прочитать, что содержимое адресовано «г-же Мерфи», проживающей по такому-то адресу на Пивоваренной улице. Буквы, выведенные карандашом, выглядели и шатко и валко.

– Вот и все, что мы имеем, – сообщил собравшимся Убифсих. – Если у него и были какие-то иные бумаги, боюсь, оне все пагыбли в охне (последние слова Убифсих произнес, надо думать, на гебридский манер).

Ниери, Вайли и Кунихэн, словно сговорившись, вскинули руки вверх картинным жестом удивления и отчаяния.

– Давайте я возьму, – вызвался Ниери, – я обязательно передам его.

– Да, да, не сомневайтесь, будет доставлено, – подтвердил Вайли.

– Мы все тут его лучшие друзья, – напомнила убифсиху Кунихэн.

Убифсих вернул конверт в свой карман, встал из-за стола и жестом предложил следовать за ним.

Покойницкая выглядела, как веселое бунгало, и вовсе не походила на морг: кругом росли кусты и тис; плющ и виноград с красными листьями так густо оплетали стены, что почти полностью скрывали кирпичную кладку. На отполированной до блеска мраморной ступеньке рядышком сидели Бим и Тыкалпенни, плотно прижимаясь друг к другу, а на лужайке перед домом стоял человек, облаченный в черный пиджак и полосатые брюки, и гибкими движениями размахивал зонтиком, словно клюшкой для гольфа, мощно и резко посылая невидимые мячи в разных направлениях. Его ладный котелок стоял на траве тульей вниз. Черный пиджак и полосатые брюки наводили на мысль, что этот человек коронер.[227] Так оно и оказалось.

Вошли в морг после того, как небольшая дуэль между Магистром Медицины и коронером, уступавшими друг другу право пройти первому, завершилась дружественным примирением и без потери чести для кого-либо из них. Входили в следующем порядке: Магистр Медицины и коронер почти одновременно, Силия, Вайли, Купер, Тыкалпенни и Бим – последние двое, словно сплетенные в погребальный венок. Войдя, проследовали по короткому коридору, по обеим сторонам которого в два яруса тянулись огромные холодильники, и попали в помещение, где проводились вскрытия, неожиданно засверкавшее белым и серебряным. Одна стена этого помещения оказалась полностью застекленной, причем нижняя часть ее на метра два от пола – матовым стеклом.