В лучах мерцающей луны - Эдит Уортон

Его голос вновь дошел до ее сознания.

— Сюзи! Послушай! — умолял он. — Ты сама должна понимать, что это невозможно. Мы женаты — разве это не единственное, что имеет значение? О, знаю… я вел себя как скотина: проклятый высокомерный осел! Ты б его так не отлупила, как я его лупил! Но не это главное. Главное, что мы женаты… Женаты… Разве это что-то не значит для тебя, что-то… незыблемое? Я и не мечтал о таком… что будет именно так. Все, что я могу сказать, — это то, что, по-моему, люди, которые не чувствуют этого, не женаты по-настоящему… и им лучше расстаться, намного лучше. Что же до нас…

Она выдохнула сквозь слезы:

— Это то, что я чувствовала… и то же самое сказала Стреффу…

Он стиснул ее в объятиях:

— Дорогая! Дорогая! Ты сказала ему?

— Да, — задыхаясь, проговорила она. — Вот почему я живу здесь. — Она помолчала, потом спросила: — А ты сказал Корал?

Она почувствовала, как его объятия ослабли. Он чуть отстранился, но продолжал обнимать ее, хотя и опустил голову.

— Нет… я… не сказал.

— Ник! Но тогда?..

Он снова прижал ее к себе, возмущенный:

— Тогда что? Что ты имеешь в виду? Да какая разница, сказал или не сказал?

— Но если ты сказал, что женишься на ней… — (И все равно в ее голосе звучали серебряные колокольчики.)

— Женюсь на ней? Женюсь? — эхом отозвался он. — Как я мог это сказать? Что, в конце концов, значит жениться? Если это вообще что-нибудь значит, то я женат — на тебе! Я же не могу предложить Корал Хикс просто прийти ко мне жить, правда?

Плача и смеясь, она прижималась к его груди, а он гладил ее по волосам.

Некоторое время они молчали, потом заговорили вновь.

— Знаешь, ты сама это вчера сказала.

— Вчера? — Она вернулась из солнечных далей.

— Да, упомянув о словах Грейс Фалмер, что двух людей, которые столько пережили, невозможно разлучить…

— Понимаешь, пережить — это не главное. Главное, пережить вместе, — перебила она его.

— Вместе — вот именно! — ухватился он за это слово, будто только сейчас созданное, чтобы определить их случай и можно было не трудиться искать другое.

Звякнул колокольчик на входной двери, и они вздрогнули. В окно они увидели шофера такси, жестами спрашивающего, что делать с багажом.

— Он хочет знать, не оставить ли его здесь, — засмелась Сюзи.

— Нет-нет! Ты едешь со мной, — заявил ее муж.

— Еду с тобой? — Она снова рассмеялась — настолько нелепым было предложение.

— Конечно, и притом немедленно. А ты как думала? Что я уеду без тебя? Беги наверх и собери свои вещи, — скомандовал он.

— Мои вещи? Мои вещи? Но я не могу бросить детей!

Он воззрился на нее со смесью негодования и изумления:

— Не можешь бросить детей? Чушь! Ты же сама сказала, что собиралась ехать за мной в Фонтенбло…

Она снова покраснела, на сей раз смущенно.

— Я не понимала, что делаю… я должна была найти тебя… но собиралась вернуться сегодня же вечером, невзирая ни на что.

— Ни на что?

Она кивнула и решительно встретила его взгляд.

— Нет; но по правде…

— По правде, я не могу оставить детей, пока Нат и Грейс не вернутся. Я обещала.

— Да, но ты тогда не знала… Почему, черт возьми, их няня не может присмотреть за ними?

— Никакой другой няни, кроме меня, здесь нет.

— Господи!

— Но осталось всего две недели, — взмолилась она. — Две недели! Знаешь, как долго я была без тебя!

Он схватил ее запястья и прижал к груди.

— Поедем со мной хотя бы на два дня… Сюзи! — просил он.

— Ой, — воскликнула она, — ты в первый раз назвал меня по имени!

— Сюзи, Сюзи и… моя Сюзи… Сюзи! А знаешь, меня ты назвала по имени только раз.

— Ник! — выдохнула она умиротворенно, словно один этот слог был магическим семечком, из которого выросло огромное дерево, чтобы укрыть их под своей кроной.

— Ну так, Сюзи, будь разумной. Поедем!

— Разумной… ох, разумной! — всхлипывала она сквозь смех.

— Тогда неразумной! Так даже лучше.

Она отклонилась от него, потом снова прильнула:

— Ник, я поклялась, что не оставлю их; и не могу. Дело не только в обещании, которое я дала их матери… а в том, чем они сами стали для меня. Ты не знаешь… Не можешь представить, чему они меня научили. Они временами ужасные проказники, потому что очень талантливы, но, когда они ведут себя хорошо, они умнейшие люди, каких я знаю. — Она помолчала, потом вдруг ее осенило, и она воскликнула: — А почему нам не взять их с собой?

Руки у ее мужа опустились, он ошарашенно смотрел на нее:

— Взять их с собой?

— Почему бы нет?

— Всех пятерых?

— Разумеется… я ни за что не смогу поделить их. К тому же Джини и Нат помогут нам присматривать за маленькими.

— Помогут нам! — простонал он.

— Вот увидишь, они не доставят тебе хлопот. Предоставь это мне; я все устрою…

На этом слове она запнулась и залилась краской ото лба до воротничка. Их глаза встретились, и, не говоря ни слова, он наклонился и нежно поцеловал ее в порозовевшую шею.

— Ник, — прошептала она.

— Но эти дети…

Вместо ответа она спросила:

— Куда мы едем?

Его лицо просветлело.

— Куда хочешь, дорогая, на твой выбор.

— Отлично… я выбираю Фонтенбло! — обрадовалась она.

— Я тоже! Но не можем же мы взять всех детей в гостиницу в Фонтенбло? — слабо вопросил он. — Понимаешь, дорогая, просто это слишком накладно…

Она уже смотрела вперед.

— Нет, это будет не очень накладно. Я только что вспомнила, что у Анжелы, бонны, сестра работает кухаркой в славном старомодном пансионе, который должен быть почти пустым в это время года. Уверена, я смогу уст… легко договориться, — поспешила она исправиться, едва вновь не споткнувшись на роковом слове. — Только представь, какая им будет радость! Сегодня пятница, я могу попросить, чтобы их отпустили с последних уроков, и отвезти за город до понедельника. Бедняжки, они месяцами не выезжали из Парижа! И думаю, перемена обстановки благотворно скажется на кашле Джорди; Джорди — это младший, — объяснила она, сама удивляясь тому, что, даже в восторге от воссоединения, так озабочена благополучием Фалмеров.

Она сознавала, что ее муж тоже удивлен; но вместо того, чтобы продолжать спорить, тот просто спросил:

— Это Джорди был у тебя на руках, когда ты открывала дверь позавчера?

— Открывала дверь позавчера? — как эхо повторила она.

— Мальчишке с пакетом?

— Ты был там? — всхлипнула она. — Видел?

Он привлек ее к себе, и их затопил поток тепла, как в ночь их медового месяца на Комо.

Через мгновение она уже взяла командование в свои руки. Шоферу было уплачено, багаж Ника внесен в прихожую, дети, только что гурьбой спустившиеся к завтраку, были собраны, чтобы сообщить им новость.

Было видно, что присутствие Ника поразило их, даже при всей их привычке к сюрпризам. Но когда между смехом и объятиями до них дошло, кто он и что он имеет право находиться здесь, Джуни подытожила, спросив в своей практичной манере: «Значит, мы теперь можем говорить с Сюзи о вас?» — и после этого всех пятерых охватило предвкушение предстоящих каникул.

Мгновенно маленьким домиком словно завладел ураган. Удовольствия, столь неожиданные и столь грандиозные, нечасто выпадали юным Фалмерам, и, если бы Джуни не действовала на них успокаивающе, Сюзи бы с ними не совладала. Но юного Ната, к которому Ник обратился, как мужчина к мужчине, удалось уговорить не отмечать знаменательное событие, сигналя клаксоном (тем самым, чье эхо мучило Нью-Гэмпшир), и взять в оборот младших братьев, и наконец в общем хаосе начал намечаться какой-то порядок, где каждый ребенок занял свое место, как частица картинки-головоломки.

Сюзи, с обычной своей твердостью укрощая ураган, тем не менее чувствовала подспудную тревогу. У нее с Ником еще не было времени вернуться к денежному вопросу; а там, где денег так мало, это, безусловно, не могло иметь большого значения. Но тем паче она втайне испытывала ужас, отважно приняв решение не оставлять своих подопечных одних. Трехдневный медовый месяц в компании с пятью детьми — причем детьми с фалмеровским аппетитом — не мог не быть дорогостоящим предприятием; и, пока она улаживала последние мелочи, собирала детей в школу и вытаскивала все, что могло служить вместилищем для огромного багажа, мысли ее были сосредоточены на привычной проблеме финансов.

Да… это было жестоко — поднимать свою ненавистную голову даже среди пышноцветия ее новой весны; и тем не менее он был здесь, вечный змий ее эдема, и нужно было улещивать его, кормить, усыплять теми крохами, что ей удавалось выпросить, занять или украсть для этого. Видимо, эту цену судьба назначила ей заплатить за счастье, и Сюзи была больше, чем когда-либо, убеждена, что счастье этого стоит. Вот только как все это совместить с ее новыми принципами?