Гарри из Дюссельдорфа - Александр Дейч

Поэту казалось, что среди этого изысканного общества, столь не похожего на завсегдатаев танцевальных парижских вечеров, он легко забудет Матильду. Но ее образ не выходил из головы поэта. Он часто и с нежностью думал о ней. Наконец в декабре 1835 года Гейне вернулся в Париж. Он снова встретился с Матильдой. Поэта мучает, что Матильда далека от его духовных интересов, он хочет дать ей образование. Он помещает Матильду в пансион «для благородных девиц», одно из закрытых учебных заведений, которых было так много в Париже. Матильду заставляли зубрить грамматические правила и хронологические таблицы египетских фараонов, но наука давалась ей плохо. Вскоре Матильду пришлось взять из пансиона. Гейне жаловался друзьям, что у нее «чудесное сердце, но слабая голова». Победило сердце: Матильда стала женой Гейне. Они поселились в маленькой двухкомнатной квартирке. В одной из комнат, побольше, была и столовая, и спальня, и гостиная. Там в клетке весело кричал любимый попугай Матильды Кокотт, звонко лаял пудель Минка, а Матильда шумно расправлялась с ними и по вечерам болтала с подружкой Элизой.

Во второй маленькой комнатке был рабочий кабинет Гейне. Там стоял простой стол, несколько стульев, и больше никакой мебели не было, отчего комната казалась просторнее. Посетителей удивляло отсутствие книжных шкафов и книг. Гейне обычно работал в библиотеках. Ничто новое, выходившее во Франции и Германии, не ускользало от поэта. Вскоре после женитьбы Гейне решил познакомить Матильду со своими друзьями. Это были главным образом французские писатели, журналисты, музыканты, художники. Как-то Гейне заказал ужин в отдельном зале кафе Монмартр. В числе приглашенных были звезды первой величины литературного неба Франции. Вот явился прославленный романист Оноре де Бальзак, которого с Гейне познакомил композитор Гектор Берлиоз. Этот тучный, страдавший одышкой тридцатишестилетний писатель уже завоевал мировую славу, а его последний роман — «Отец Горио», — напечатанный в «Ревю де Пари», приобрел шумный успех. Гейне, едва познакомившись с Бальзаком, полюбил его и за блестящий талант, и за огромное трудолюбие, с которым он создавал свои произведения. Поэт радостно встретил Бальзака, познакомил его с Матильдой и тут же выразил восхищение «Отцом Горио». Услышав похвалы, Бальзак стал смеяться звонким, почти детским смехом:

— Черт возьми, да вы не знаете, как мне дался этот роман! Я работал по двадцать два часа в сутки, и, если бы не тысяча чашек крепкого турецкого кофе, у меня не хватило бы сил дописать его.

Гости прибывали. Пришел критик Сент-Бев, плотный, коренастый человек; он входил в моду своими статьями о современных и классических поэтах. Вслед за ним подошли к Гейне прибывшие вместе романистка Жорж Санд и поэт Альфред де Мюссе. Это был белокурый, изящный двадцатичетырехлетний юноша с темными глазами и резкими чертами лица. Мюссе с детства был избалован богатыми родителями и ранним признанием поэтического таланта со стороны читателей. Гейне раньше встречался с Мюссе у графини Бельджойозо и, зная, что Жорж Санд нежно опекает молодого поэта, пригласил его на вечер вместе с ней.

Жорж Санд, чьи повести и романы привлекали внимание воинствующим тоном женщины, борющейся за гражданские права наравне с мужчиной, была по внешности полной противоположностью Мюссе. Ее черные густые волосы, разделенные пробором, красиво лежали на большой характерной голове. Открытые темные, властные глаза, смугло-оливковый цвет лица, руки поразительной белизны — все это придавало тридцатилетней Жорж Санд удивительно оригинальный вид. Поверх простого платья из тонкой шерсти на ней была надета турецкая кофточка, вышитая золотом, а у пояса висел кинжал. Писательница, как бы подчеркивая равноправие женщины с мужчиной, часто ходила в мужском костюме, носила мужское имя, ставшее ее псевдонимом, и беспрестанно курила толстые сигареты. Ее увлечение утопическим социализмом в духе Сен-Симона сближало с ней Гейне, который называл ее в шутку «кузиной». Она действительно очень хорошо относилась к немецкому поэту, любила его остроумие и обращалась с ним, как со старшим братом.

Собравшиеся дружными приветственными выкриками встретили появление поэта и романиста Теофиля Готье. Этот красивый южанин атлетического телосложения, с копной взъерошенных волос всегда привлекал к себе взгляды даже случайных прохожих. В нем было много задора и на всем облике лежала печать уверенности. Когда Жорж Санд внимательно осмотрела его скромный костюм: черный сюртук и серые полосатые панталоны, Теофиль Готье со смехом сказал:

— Ах, вы, конечно, ищете на мне знаменитый красный жилет! Но, уверяю вас, такие жилеты надевают лишь раз в жизни!

Страстный поклонник Виктора Гюго, Теофиль Готье на премьере его драмы «Эрнани» во Французском театре в феврале 1830 года надел ярко-красный жилет, вызвавший насмешки мещан и ставший знаменем молодого поколения, протестовавшего против всего серого, обыденного в искусстве и жизни…

Когда пришло еще несколько человек, все сели за празднично убранный стол. Здесь было столько различных по характеру и темпераменту творческих людей и каждому так хотелось говорить о том, что его волновало, что в большом, залитом светом зале стоял нестройный гул голосов. Вырывались отдельные восклицания, хлопали пробки шампанского… Гейне, высоко подняв бутылку с золоченой головкой, наполнял бокалы искристым вином. В этот вечер он был необычайно остроумен и весел. Подойдя к Жорж Санд, Гейне сказал:

— Позвольте, кузина, быть мне прислужницей богов, Гебой на пиру этого литературного Олимпа.

Теофиль Готье, склонясь к своему соседу, заметил:

— Гейне умен, как бог, а когда зол, то как черт. Но при всем том, уверяю вас, что он в душе добродушен.

Немецкий журналист Вольф возразил Готье:

— Вы ошибаетесь, мэтр. Попробуйте быть врагом Гейне. Он не осуждает на пожизненное заключение своих врагов, как король-деспот, а просто убивает их наповал одним метким словом.

Разговор перешел на Жорж Санд. Говорили об ее странных выходках, рассказывали анекдоты, не обращая внимания на то, что их героиня присутствовала здесь же. Романистка спокойно, почти равнодушно выслушивала все это, и только в ее глазах, по французскому выражению, «прыгали чертики». Кто-то припомнил, что Жорж Санд однажды, чтобы развлечь гостей, пригласила знаменитого комедианта Дебюрро, игравшего в пантомимах традиционную фигуру бледного и мечтательного Пьерро. Но на сей раз актер пришел к Жорж Санд не в длинном белом балахоне с большими красными помпонами, не с лицом, осыпанным белой пудрой, словно мукой, а в черном фраке европейского дипломата. Хозяйка дома представила его гостям как английского министра. Дебюрро вел себя, как настоящий дипломат, но, когда его спросили о европейском равновесии, он неожиданно для всех взял тарелку, поставил ее на острие ножа и, ловко жонглируя, сказал:

— Вот что такое европейское равновесие!

Рассказ привел всех в веселое настроение. В разгар празднества вошел критик Филарет Шаль. Он остановился на пороге и сказал, обращаясь к Гейне:

— Я не имею чести быть званым на сегодняшний вечер, но, случайно оказавшись в кафе, хочу приветствовать друга Франции, немецкого поэта Гейне, вступившего в брак с прекрасной француженкой!

Гости зааплодировали, за столом потеснились, и Филарет Шаль занял место. Но он тотчас же встал, постучал ножом по бокалу и произнес речь:

— Я вижу в сегодняшнем торжестве нечто большее, чем обыкновенное бракосочетание. Это — символический союз Германии и Франции, единение народов, которые хотят жить в дружбе! Предлагаю поднять бокалы за это единение!..

Все встали. Жорж Санд подбежала к Гейне и поцеловала его, что необычайно смутило Матильду. Она была очень хороша в белом платье с букетом роз, приколотым к корсажу. Блестящее общество, в котором она очутилась впервые, смущало ее: она краснела, когда к ней обращался кто-нибудь из гостей или когда восторженно говорили о Гейне. Между тем Филарет Шаль продолжал свою речь. Он рассказал, как однажды увидел Гейне на Королевском мосту во время проливного дождя и сразу оценил в его облике черты выдающегося человека: зоркую наблюдательность, мечтательность и страстное желание проникнуть в сердца людей, проходящих перед ним.

— Я тогда не знал, кто этот необычайный человек, — сказал оратор. — И вскоре я познакомился с ним. Я увидел блеск его остроумия, узнал, что он — предмет восхищения… Знакомства с ним домогаются, ему подражают..

Снова громкие рукоплескания прервали речь Филарета Шаля. А Матильда, раскрасневшись от счастья, слегка придвинувшись к Гейне, прошептала:

— Анри, они все говорят, что ты знаменитый писатель… А мне раньше казалось, что ты все выдумываешь..

Разрывы и связи

Тихий осенний вечер спустился над Парижем. Легкий серебристый туман окутывал бульвары, и в сумерках весело сверкали газовые рожки. В говорливой толпе, заполнившей Большие бульвары, выделялись два человека. Они медленно прогуливались, сильно жестикулируя и говоря по-немецки. Гейне, один из них, вел со страстью какой-то разговор со своим соотечественником, писателем Генрихом Лаубе. Он недавно приехал в Париж, пережив на родине тяжелые испытания. Его, как самого радикального из писателей «Молодой Германии», немецкие власти бросили в тюрьму, подвергли суровым допросам и наконец заточили в крепость Мюскау. После освобождения Лаубе удалось уехать в Париж, где он встретился и подружился с Гейне. Лаубе виделся с поэтом почти каждый день: то в его небольшой, но уютной квартирке, то они встречались в кафе и парках, а иногда заходили в читальный зал на улице Монпансье — место встреч немецких журналистов-эмигрантов, живших в Париже. Лаубе неустанно рассказывал новому другу обо всем пережитом на родине, о бывших соратниках из группы «Молодой Германии», которых заставили, как его, замолчать. Смерть Берне в 1837 году еще больше ослабила «Молодую Германию», и неустойчивость общественных взглядов многих радикальных писателей выразилась в их отходе от идей, которыми они щеголяли. Доносчик Мендель, возглавивший кампанию против «Молодой Германии», был одинаково ненавистен Гейне и Лаубе. Поэт написал против Менделя резкий памфлет «О доносчике» и убеждал Лаубе последовать его примеру и хорошенько отхлестать Менделя.