Судьба (книга третья) - Хидыр Дерьяев

— Это уж ты преувеличиваешь, — сказал Черкез-ишан. — Сейчас люди всё время на фронте гибнут, ваш аул можно посчитать за тот же фронт. На взрослых мужчинах они, конечно, могли бы отыграться, но женщин и детей тронуть не посмеют.

— Хоть бы так.

— Не посмеют! — повысил голос Черкез-ишан. — Никто, в ком течёт туркменская кровь, не посмеет сводить мужские счёты с женщинами и детишками!

— Вообще-то ты, ишан-ага, прав, — согласился Клычли, позволив себя убедить, — но есть у меня ещё одна забота. Не придумаю, с какого конца за неё и браться.

— Поделись, — предложил Черкез-ишан. — В двух котлах шурпа жиже — в двух головах мозги круче.

— Поделюсь, — кивнул Клычли. — Я к тебе, как видишь, каждый раз, словно к пророку, за помощью обращаюсь.

— Пророк с бритой бородой! — хихикнул Черкез-ишан, однако ему польстили слова Клычли.

— Дело касается того парня, Берды. Помнишь? — сказал Клычли. — Ты к нему, знаю, относишься неприязненно, однако ради нашей давней дружбы должен мне помочь. Он попал в руки Бекмурад-бая, и его надо выручить, хотя бы для этого пришлось луну с неба сорвать и Бекмурада по башке ею стукнуть.

— Не поздно ли спохватились? — сощурился Черкез-ишан. — В прошлое воскресенье Эзиз-хан придумал казнь для Аги Ханджаева, а в это воскресенье ту же партию Бекмурад-бай думает сыграть с Берды. Ты об этом слышал?

— Кое-что слышал, затем и поспешил.

— Тогда я тебе скажу, где находится твой Берды. Он сидит в одной из каморок психолечебницы моего отца — почтенного и благочестивого ишана Сеидахмеда, неустанно пекущегося о благе ближних своих, под коими он разумеет вашего покорного друга, — Черкез-ишан шутовски поклонился, — и ещё, может быть, двух-трёх не менее достойных уважения лиц. Сидит Берды в цепях, на окне — решётка, у двери — недремлющий часовой. Вы довольны исчерпывающими сведениями?

— Вполне, — сказал Клычли. — Значит, не доверяет Бекмурад-бай марыйской тюрьме?

— Он своему пупку не доверяет: всё поглядывает, чтобы не сбежал, — засмеялся Черкез-ншан. — А всего вернее, хочет устрашить лютой казнью аульчан. Марыйцы-то уже видели такое, их не удивишь, а аульчанам — новость. Знаешь, говорят, Эзиз-хан не сам такую казнь выдумал, ему её муллы подсказали, вспомнив «славные» деяния Чингиза и хромого Тимура. Чёрт его знает, вроде бы и не глупый человек Эзиз-хан, а не понимает, что слава, построенная на беспощадности, всё равно, что обед, смешанный с медленным ядом — не сразу, но убьёт обязательно. Или он о завтрашнем дне не думает?

— Он и о сегодняшнем не думает, не только о завтрашнем, — заметил Клычли. — Да только есть пословица: «Посеял ячмень — пшеницы не жди». Боком ему выйдут его злодейства. Но всё же, как с Берды решим? Коли он у твоего отца находится… Или отказываешься помочь? Только прямо говори, в глаза мне смотри!

— Не пугай, — сказал Черкез-ишан, — меня Ораз-сердар пугал уже, я — привычный. Постараюсь помочь твоему шальному Берды. Но только сразу предупреждаю: в успехе не уверен.

— А ты постарайся.

— Да уж постараюсь, если взялся. Честно говоря, такого молодца, как Берды, даже врагом приятно иметь.

— Не сказал бы! — хмыкнул Клычли. — Но Берды тебе не враг, ишан-ага, ты уж мне поверь, сделай такое одолжение. Я тебя в других делах не обманывал и в этом, не подведу.

— А Елхана кто ко мне в дом привёл? — съехидничал Черкез-ишан.

Клычли отмахнулся.

— Это пустяк, о котором и вспоминать не стоит. Да, по-моему, ты же сам первый и назвал его Елханом. Разве не так было?

— Твой верх! — сдался Черкез-ишан, смеясь. — Конечно, я понимаю, что Берды мне не такой враг, который каждый удобный момент для удара ловит. Если и столкнёмся мы с ним на узкой дорожке, то только лишь из-за Узукджемал.

— Послушай, ишан-ага, давай разберёмся в этом вопросе, — доверительно сказал Клычли, наливая чай себе и Черкез-ишану.

— Давай, — охотно согласился Черкез-ишан.

— Ты знаешь, надеюсь, сколько пришлось Берды пережить из-за этой девушки?

— Кое-что знаю.

— В таком случае как же твоя совесть, — а я знаю, что совесть у тебя безусловно есть, — как она не подскажет тебе, что становиться между этим парнем и этой девушкой просто-напросто грех? Тут и законы нарушаются, и обычаи, и всё на свете.

— Отвечу, — серьёзно сказал Черкез-ишан. — Понимаю, что нарушаю обычай и всё, что угодно, но изменить ничего не могу. И виновата в этом сама девушка. Она так меня околдовала, что никаких сил нет разрушить чары. Что могу поделать, скажи, если любовь оказалась сильнее меня? Это не собака, которую можно держать на привязи. Она мною распоряжается, а не я ею. Я ведь хочу девушку не для минутной утехи, ты пойми это! Я жениться на ней хочу! По закону, по всем законам! Никого не люблю и не смогу полюбить, кроме неё!

— Ладно, — мягко сказал Клычли, — не надо горячиться, ишан-ага. Я тебе верю. Давай прекратим этот разговор.

— Давай! — Черкез-ишан энергично потряс головой — И не тревожь ты меня больше с такими разговорами! Ты знаешь, кого я сильнее всего на свете ненавижу? Не знаешь. Так я тебе скажу: Бекмурад-бая. А почему? Потому что он столько зла причинил Узукджемал! Попадись он мне в удобном месте — рука не дрогнет!

— Вот это — разговор! — одобрил Клычли.

— А ты что думаешь! Словом, всё сделаю, чтобы помочь Берды — не сомневайся.

— Я в тебе и не сомневался никогда. Как собираешься действовать?

— С отцом завтра потолкую. Бекмурад-бай ведь постоянно держит своё ухо у губ «святого пира». Если отца уломаю, стало быть всё в порядке. Тем более давненько я не навещал его — старик, наверное, соскучился, помягче будет.

— А почему долго не навещал?

— Поссорились с ним немножко, — сказал Черкез-ишан.

— А жена… жёны как же без тебя? Не скучают? И дети?

— Что — жёны! Младшая умерла не знаю от чего — пока приехал, её уже схоронили. От старшей — одна девочка. Да эту, старшую, я и сначала не терпел, а теперь и подавно видеть не могу. А когда не любишь, всё в человеке противно, даже собственные дети от него. Не могу смотреть, как она ходит, как, разговаривает, как смеётся. На край света готов сбежать, чтобы только не видеть. Скажи, не бывает так?

— Бывает, — подтвердил Клычли.

— Такое чувство не только женщин касается, — продолжал Черкез-ишан, утирая большим платком обильный пот со лба. — Иногда и к мужчине с первого взгляда ненависть возникает. Сам не знаешь почему, по начинаешь смертельно ненавидеть человека. Верно?

— Верно. Но чаще такое бывает, когда присматриваться начинаешь. Говорят, присмотришься — в воде кровь увидишь. А потом ведь одному шашлык нравится, а другому — вертел. Тебе в человеке неприятны какие-то черты характера, а мне — наоборот. Так что тут, ишан-ага, дело сложное, толковать долго можно.

— Слушай! — спохватился Черкез-ишан. — У моего отца сейчас Бекмурад-бай гостит, кажется. Давай отправимся немедля? Аул — рядом, путь много времени не отнимет. Если они ещё не легли, я потолкую с отцом. В крайнем случае, завтра с утра.

— Согласен, что времени терять не стоит, — сказал Клычли, — по нужен ли я там? Не помешаю ли вместо помощи?

— Нет! — весело воскликнул Черкез-ишан. — Помешать не помешаешь, а помощь твоя потребоваться может. Мы тебя у твоей сестры упрячем — никто и знать не будет, что ты приехал. Собирайся!

— Голому собираться, только «бисмилла рахман рахим» сказать. У тебя случайно патронов для карабинов нет?

— Винтовочных?

— Они одинаковые.

— Сколько душе угодно! — Черкез-ишан откинул щедрым жестом крышку сундука. — Бери!

Клычли заглянул, удивлённо покрутил носом.

— Тут прямо целый арсенал — полсундука патронов, пять винтовок, револьверы… Куда столько добра запас? Торговать оружием собираешься, что ли?

— А знаешь, где я эти винтовки взял? — Черкез-ишан улыбнулся добродушно и снисходительно. — Купил, думаешь? Как бы не так! У джигитов Ораз-сердара отобрал! Что смотришь? Клянусь аллахом, не вру! Сопляк, материнское молоко на губах не обсохло, а он уже с винтовкой разгуливает. Встретишь такого в переулке вечером, дашь ему подзатыльник — он и бежит от тебя, винтовку бросив. Если Ораз-сердар с такой армией победит большевиков, я заявлю во всеуслышание, что увидел первое в своей жизни настоящее чудо.

— Ну, у Ораз-сердара кроме мальчишек и позубастее волки имеются. Ты так расписал — прямо голыми руками белых бери. Так-то и обжечься недолго, — возразил Клычли, набивая патронами карманы.

— Чего мало взял? Бери ещё! — сказал Черкез-ишан, когда Клычли отошёл от сундука.

— Спасибо. На первый случай — достаточно.

— Бери!

— Понадобится — ещё раз приду.

— А если склад мой реквизируют? — щегольнул Черкез-ишан недавно услышанным словцом.

Клычли понял и ответил:

— Тебе, ишан-ага, ума не занимать — новый заведёшь.