Моя дорогая Ада - Кристиан Беркель

– Что?

– Ну да, если поехать в Амстердам, там можно купить на прибыль килограмм высшего качества, повторить процедуру, и деньги потекут рекой. Поживем так год, максимум два и отправимся в кругосветку, моя милая. – У него загорелись глаза. – Только представь, Пакистан, потом Афганистан, потом Индия… Я куплю нам автобус, переделаю его, обустрою идеальную кухню-гостиную с туалетом, душем и прочей ерундой. Яркие цвета, несколько хороших колонок для правильного звука, и можно отправляться в рай, или ты хочешь провести остаток жизни в стенах этого города со снегом, дождем и немецкой кухней?

– А если тебя поймают?

– Не смогут. У меня есть план, такой надежный, что я посмеюсь в лицо пушистикам на границе.

– Точно?

– Ты мне не веришь?

– Не знаю…

– Ада, поверь, я знаю, что делаю, а если ты со мной, мы непобедимы.

Бонни и Клайд

Первая поездка была настоящим безумием. Несколько поддельных приглашений на семинары так впечатлили мою мать, что она заступилась за меня перед отцом и сделала невозможное возможным. Он даже одолжил для поездки в голубые дали свой «Мерседес». Разумеется, я озвучила другую цель. Мой новый друг изучает искусство, и мы очень хотели бы вместе посмотреть церкви и соборы Баварии. Я наплела про баварское барокко. С новой стрижкой Оле казался кротким, словно остриженный ягненок, – в позаимствованном у Хотте сером костюме и мещанском галстуке в сине-красную полоску он послушно и скромно, а главное одобрительно кивал на бесконечные рассказы отца об особых ходовых качествах этого шедевра немецкого инженерного искусства.

– «Мерседес», – сказал он, наконец закончив и вручив Оле ключ, – непревзойденный в своем классе. Документы в бардачке.

Оле благодарно кивнул. Когда мы сели, отец взволнованно постучал в окно. Оле небрежно опустил стекло.

– Да?

– Пожалуйста, Оле, не поймите меня неправильно, но я вынужден спросить… Можно взглянуть на ваши водительские права?

– Ну конечно, господин доктор.

Теперь и моя мать просияла от удовольствия. Ей нравилось, когда к ее мужу обращались, упоминая ученую степень. Если об этом забывали, она настаивала, что титул является частью имени и, кстати, он достался ее мужу тяжелым трудом. Оле красиво вышел из машины и предъявил права и паспорт, как на полицейском контроле, – он был очарователен.

– Чудесно, дорогой Оле, все в полном порядке.

– Отто, иначе и быть не могло, – торжествующе, но слегка задето сказала мать. Если у нее возникала задумка, отговорить было невозможно. Она принимала подобные проверки на свой счет, словно кто-то сомневался в ее правдивости.

В Амстердаме мы поселились в маленьком отеле прямо на площади Лейдсеплейн. Пит, контакт Оле, уже дожидался нас в вестибюле. Он сообщил, что вообще-то он музыкант, сразу же вручил пакет и пригласил нас покататься на закате по каналам на своей сине-белой лакированной деревянной лодке. Эта командировка, как называл ее Оле, стала нашим первым совместным путешествием. Амстердам бросил жизнь к нашим ногам.

– И это только предвкушение.

Оле оказался в своей стихии. Он демонстрировал изысканные манеры и провернул первую сделку, будто никогда в жизни не занимался ничем другим. Франсуа, который продавал нам наркотики в подсобке своего маленького бара, жил здесь уже несколько лет. Он завел нужные связи, пока был моряком, и теперь греб деньги лопатой. Благодаря свободному французскому мне удалось не только произвести хорошее впечатление, но и завоевать доверие, хотя меня все равно воспринимали скорее как довесок, – как француз, Франсуа с подозрением относился к иностранцам, тем более немцам. После двух бурных ночей мы возвращались к границе между Голландией и Германией. Я понятия не имела, куда и как Оле спрятал наркотики – мера предосторожности, чтобы при самом худшем раскладе я выглядела на границе невиновной. Оле не просто был милым, он умел вести себя по-джентльменски. Светило солнце, я чувствовала себя спокойно и уверенно. Что может случиться? Мы везунчики, повторял Оле, когда мы приближались к границе. Он медленно подкатил «Мерседес» к очереди на пограничный контроль. И выключил радио.

Только потом я осознала, что с того момента мы не обменялись ни единым словом. Когда справа и слева образовалось еще две очереди, а позади стояло не меньше десяти машин, я поняла: мы попали в ловушку. Внезапно наше мероприятие перестало казаться столь изящно спланированным. Пути назад не было. Любой шаг в сторону, любая попытка избежать опасности обречены на провал. Мы точно сошли с ума. Если они станут нас обыскивать, мы отправимся прямиком в тюрьму. Размышляя, куда Оле мог спрятать наркотики, я увидела перед собой испуганные лица родителей. Я почуяла запах собственного страха, пока мы неслись навстречу судьбе со скоростью пешехода. Еще семь машин, и наша очередь. Я посчитала, я считала последние полчаса. Я считала секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы и годы, которые мы проведем в отдельных камерах какой-нибудь немецкой тюрьмы. Я думала об отце Мартина, лучшего друга Спутника, – главном правительственном советнике и заместителе начальника тюрьмы для несовершеннолетних в Берлин-Плотцензее, или Плотце[37], как ее называли берлинцы. После нескольких кружек пива он любил хвастать познаниями о зверских условиях в своем заведении, от простых унижений до ежедневных изнасилований – разумеется, и в женской части тоже, с наслаждением уточнял он. Я считала людей, которые будут меня навещать, которые захотят меня знать после такого падения, считала семинары, пропущенные после концерта «Stones» и первой ночи с Оле, разговоры, которых не случилось с моей семьей, ласковые слова, которых я не сказала, вопросы, которых я никогда не задавала и на которые упорно отказывалась отвечать. Я считала, и считала, и считала, наблюдая, как молодой пограничник со строгим, очень решительным взглядом подзывает лимонно-желтый «Ситроен 2CV» в двух машинах от нашей, и подумала: нас, молодую пару в дорогой машине, обязательно проверят, и нет ни малейшего шанса избежать ареста.

Но потом произошло нечто необыкновенное. Когда мой ужас достиг пика, я окончательно распрощалась со светлым будущим и уже подумывала сдаться добровольно, чтобы гордо избежать унизительного личного досмотра, а мой пульс подскочил до двухсот семидесяти ударов в минуту в состоянии покоя. Пот на лбу высох, и я увидела в зеркале заднего вида расслабленное, жизнерадостное, румяное лицо, а потом ободряюще улыбнулась и подмигнула таможеннику, когда он махнул нам рукой с серьезным кивком. Я поняла: в следующий раз я возьму организацию на себя, и у меня уже был план.

Беспошлинный ввоз

Оле завернул наркотики в фольгу и