Ворошиловград - Сергей Жадан

И когда она зашла посреди ночи, когда я услышал сквозь дон, как она глухо позвякивает ключами, словно святой Петр, обходя спальные районы в поисках праведников, и вошла в комнату, где я спал одетым, не выпуская из рук альбома, я даже во сне помнил ее движения и взгляды, волосы, развевающиеся на ветру, и одежду, что облегала ее тело, и когда она прошла неуверенно по темной комнате и остановилась надо мной, долго присматриваясь ко мне в темноте и наконец решившись забрать у меня из рук свой альбом, я перехватил ее ладонь и потянул на себя, и тогда она сама подалась вслепую, в темноту, куда я ее тянул, и, наткнувшись своими губами на мои, начала жадно целовать, не сдерживаясь, словно долго этого ждала, давно об этом думала, так что иначе и быть не могло. Она даже раздеться не успела — лежала на мне в плаще, под которым надет был теплый свитер и длинная юбка, волосы ее падали мне на лицо, делая сумрак черным и подвижным. Касаясь ее икр, я нащупал теплые гетры, почти до колен, и дальше совсем ничего — никаких чулок, это меня почему-то взволновало, я сразу почувствовал ее всю, всю ее тяжесть и невесомость, почувствовал тепло ее кожи и чуть влажные от возбуждения трусики, которые она легко стащила, не прекращая целоваться, каким-то незаметным движением, просто стащила их, оставив болтаться на левой икре, а потом, скользнув рукой вниз, быстро разобралась с моими джинсами и села на меня, крепко обхватив горячими бедрами. Время от времени она припадала к моему лицу, преданно целуя, распрямлялась надо мной, отчего ее волосы рассыпались по плечам, и в темноте вспыхивали ее лицо и шея, а ладони уверенно опирались на мою грудь. Она словно отталкивалась, не имея достаточно сил, чтобы спрыгнуть с меня, раскачивалась, и серый плащ ее разворачивался, как парус, а кольца на пальцах цеплялись за пуговицы на моей куртке. Поцелуи ее пахли крепким чаем и легким алкоголем, ее одежда была жесткой на ощупь, кожа — мягкой, зубы острыми, а ногти хищными и кровавыми, и, залезая мне под одежду, она оставляла у меня на спине длинные болезненные полосы, которые вспыхивали в темноте, как электропроводка. Кончая, она громко вскрикивала, удивленно всматриваясь мне в глаза, покачивания ее сделались резкими и болезненными, я чувствовал, что она уже и не видит меня, не узнает, двигаясь как сомнамбула, и я двигался вместе с нею, не отставая от нее ни на миг, находясь всё время рядом, вместе с ней ступив на этот путь, вместе с ней его завершив.

Когда она закончила и легла изнеможденно рядом со мной, я долго трогал ее волосы, не зная, что ей сказать, вернее — не зная, что бы она хотела услышать. В какой-то момент она просто заснула, тепло дыша мне в плечо, но как только пальцы мои легко и неслышно коснулись ее скулы, она тут же вздрогнула во сне, проснулась и, испуганно сев, смотрела на меня, то ли вспоминая, то ли узнавая. Резко спрыгнула с дивана и бросилась к дверям. Трусики так и болтались у нее на ноге, но она, похоже, этого не заметила.

— Тамара, — я поднялся и пошел за ней.

Она пробежала по гостиной и исчезла в ванной. Я попытался зайти вслед за ней, но дверь изнутри была закрыта. Я прислушался. Она пустила воду, села на пол, подперев дверь, и тихо плакала.

— Тамара, — позвал я. — Открой.

В ответ она только плакала. Вода делала ее плач почти неслышным и далеким, но я на самом деле всё прекрасно слышал и пытался как-то ее выманить.

— Эй, — говорил, припадая к дверной щели. — Послушай. Что случилось? Скажи мне. Я тебя обидел?

Но она упорно не отвечала, поэтому я начал барабанить в дверь, не желая оставлять ее одну. Оставлять женщину одну в комнате в таком состоянии было неразумно и недальновидно, ей там наверняка одиноко, темно и неуютно, и я, уверенный, что поступаю правильно, продолжал барабанить в дверь. Вдруг она перекрыла кран.

— Герман, — сказала твердо, однако не открывая дверей, — всё в порядке. Иди спи. Я скоро приду.

— Хорошо, — ответил я и, сев на пол, стал ждать.

Она снова пустила воду, долго что-то там переставляла, чем-то тарахтела, что-то говорила сама себе, наконец выключила воду, тихо открыла дверь, увидела меня и молча села рядом.

— Не обижайся, — сказала, коснувшись моего колена. — Просто истерика.

— Всё нормально? — переспросил я.

— Нормально, — сказала она, — нормально. Не обижайся.

— Пойдем спать, — предложил я.

— Сейчас пойдем, — согласилась она, достала из кармана плаща сигареты и закурила. — Сейчас.

Потом начала целоваться, и поцелуи ее имели вкус табака и зубного порошка, кожа была горькой от слез, а волосы мокрыми, как рыбачьи сети.

— Я не хотела тебе говорить, — сказала она. — Если я тебе скажу, ты наверняка уйдешь.

— Что случилось?

— Ты уйдешь?

— Не бойся, не уйду, — успокоил я ее.

— Уйдешь. Я знаю, — не поверила она. — Ну да всё равно — я тебе скажу.

— Да что случилось?

— Там какие-то проблемы с вашим бухгалтером.

— С Ольгой?

— Ну.

— Откуда ты знаешь?

— Шура звонил, просил тебе сказать. Теперь ты уйдешь.

— Что с ней случилось?

— Не знаю, она в больнице.

— Что-то серьезное?

— Не знаю, — тихо отвечала Тамара. — Кажется, нет.

— Точнее можешь сказать? — занервничал я.

— Не кричи на меня, — обиделась Тамара. — Я ничего не знаю. Шура просил тебе передать. Сказал, что утром сам за тобой заедет.

— Дай телефон — я ему перезвоню.

— Да поздно уже звонить, — измученно возразила Тамара. — Подожди до утра, он приедет и всё расскажет.

— А если там что-то серьезное?

— Всё равно, — повторила Тамара, — подожди до утра.

— Тебе просто говорить.

— Почему это мне просто? — не поняла Тамара.

— Ну, это же не твой бухгалтер оказался в больнице.

— Я знала, что ты уйдешь к ней. Она молодая, и она тебе нравится.

— С чего ты взяла?

— Ну, я же вижу, — объяснила Тамара. — Просто я думала, что ты останешься, раз уж пришел. Но понимаю, что этого просто не может быть. Я слишком старая для тебя, да?

— Да нет, что ты, — попытался я возразить.

— Старая-старая, — повторила Тамара, — не оправдывайся, всё нормально. Я ни на что особо и не надеялась. Делай, как тебе лучше, хорошо?

— Хорошо, — согласился я.

Она докурила сигарету и безнадежно раздавила окурок об пол.

— Я хотел у тебя спросить: этот мужчина, высокий такой, темный, на фотокарточках — кто он?

— Высокий? — переспросила Тамара.

— Ага.

— Артур, — ответила Тамара. — Муж Тамилы.

— Тамилы? — удивился я. — Разве не твой.

— Ну, потом и мой. Он жил сначала с Тамилой, потом — со мной. Очень меня любил.

— И где он теперь?

— Его убили, — объяснила Тамара. — Лет десять назад. У него хотели забрать бизнес, он не отдавал. Его подорвали вместе с машиной.

— Ничего себе.

— Это уже так давно было, — сказала Тамара.

— А что сестра? — допытывался я. — Вы с ней общаетесь?

— Общаемся, — ответила Тамара. — Она мне всё простила. Тоже очень его любила. Мы с ней по-настоящему и сошлись, только когда он погиб. Так вот странно бывает. Так что, — спросила она после долгой паузы, — ты уйдешь к ней?

— Не знаю, — ответил я.

Врать ей не хотелось, говорить правду — тем более.

6

Свежий воздух забился в складки его кожанки, словно он принес в карманах куртки куски утреннего октября. Солнце освещало комнату, слепя глаза и окончательно пробуждая ото сна. Травмированный прошагал по коридору энергичными движениями чувака, который знает цену своему времени и своим возможностям, напористо поздоровался, мол, рад видеть, хорошо, что вернулся живым. Прошел на кухню, заполнив собой пространство, втиснулся между столом и мойкой, заскрипел куртяком, выглянул за окно. Еще затемно он сам перезвонил Тамаре, спросил, на месте ли я, всё ли в порядке, предупредил, что заедет. Теперь вот сидел за столом, и широкие косые лучи придавали его коже оттенок золота и меди. Легко скользнул взглядом по Тамариному лицу, немного усталому и заспанному, и взялся за меня.

— Знаешь, — сказал, — хорошо, что ты к моему брату не доехал. Прихватили его на днях. Я еще думал, что такое — звоню ему, звоню, а трубку всё время какой-то сержант берет. Сначала думал, что он снова мобилку кому-то впарил, ну или потерял где-то, или еще что. А оказывается, он уже третий день в СИЗО. Мне жена его вчера звонила, сказала, что всё в порядке, чтобы я не волновался, сидит нормально, аппетит есть, адвокат свой, скоро выпустят.

— За что хоть взяли? — не понял я.

— Этого я не знаю, — честно признался Шура, — в прошлый раз брали за годовые отчеты, он их на год вперед сдать хотел. Перед тем за дачу взятки государственным служащим. Он мобильной связью занимается, — объяснил Травмированный.