ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) - Пантелеймон Кулиш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1632 году, когда скончался Сигизмунд III.
Прежде всего сочиняет он козакам петицию, в которой, наперекор фактам,
говорится, будто бы козаки уже более тридцати дет каждый сейм молят и слезно просят
об успокоении их древней греческой церкви; потом собирает в свою пользу голоса
православных панов, заручается ходатайством протестантов Радивилов и католиков
Замойских, получает от новоизбранного короля привилегию на киевскую митрополию,
принимает посвящение в митрополита в Львове от ничтожного архиерея, Иеремии
Тисаровского, торжественно, в преднесении митрополичьего креста, возвращается в
Киев и применяет польское можновладство к соглашению несогласнмой паствы своей.
В киевском обществе повторяется процесс образования панской республики. Мы
уж и прежде, в качестве правосдаввиковъ»
.
188
то группировались вокруг Острожских и Радивилов, то замыкались в пределах
городских общин и цехов, и между тем давление иноверной политики на нашу
религиозную совесть было таково, что, достигши теперь, в лице Петра Могилы,
церковного самосуда и самоуправления, мы очутились в более странном положении,
чем в каком были под властью доуниятских наших архиереев, ознаменовавших себя в
истории святокупством и распущенностию жизни.
Потеря наших церковных имуществ, бессилие наших петиций на государственном
сейме, наша нищета, наше невежество и политическое разномыслие—заставляли и
самых смелых из нас, каковы были составители „Советования о Благочестии", впадать
в уныние и безнадежность. Вдруг среди нас появляется человек, обещающий нам
возвращение потерянного, приобретение религиозной равноправности, обилие
необходимых для просвещения средств и единение умов под авторитетом знатного
происхождения, широкого родства с патентами Речи Посполитой, уменья властвовать и
высокой по тогдашнему научной образованности. Наши церковные борцы, уповавшие
то на козацкую подмогу, то на высокую руку московского царя, видя, что козацкая
подмога оказывается разбоем и грабежем, роняющим достоинство православия, а
царская высокая рука не решается простереться над ними, по недостатку в
малорусском обществе соединения и крепкого стоянья, пошли толпой под щит
можновладника митрополита, и оставили убогого подвижника Копинского в
положении, напоминающем неопределенность, двусмыслие и риск непризнаваемых
правительством гетманов Запорожского Войска. Одни из наших попов и монахов
заняли под щитом узаконенного митрополита позиции реестровиков, усердствовавших
коронному гетману; другие окружали митрополита самовольного в виде каких-то
выписчиков, противившихся предержащей власти.
Могила и в звании печерского архимандрита умел теснить Ко' пинского своими
Кезаревичами. Облекшись теперь во всеоружие церковного верховенства, он пустил в
ход правило древнего Рима „разделяй и властвуй", вместе с правилом Рима нового —
„цель оправдывает средства". Основателя Братского монастыря, странноприимного
дома при пем для пристановища гонимому духовенству и вместе гре^ кославянского
училища для образования борцов за православие—теснил в виду священства и
монашества тот, кто воспользовался готовым фундаментом для возведения на нем
полуиезуитского коллегиума, тот, кто и самой митрополии с печерскою архимандрией
достиг по дороге, проторенной Копинскими, Борецкими, Никифорами
184
.
Турами, Плетенецкими. Предвосхитив у Копинекого старейшинство в православной
церкви. Могила исключил даже имя его из печатного списка киевских митрополитов, а
созданное им из ничего училище переименовал в коллегиум своего имени.
Оскорбленный до глубины души изменчивостью собратий, удручаемый нуждой и
старостью Копинский все-таки продолжал писаться киевским митрополитом и
проводил скитальческую жизнь, ища людей, способных чувствовать по православному,
как он. Но Могила и тут преследовал его своими Кезаревичами, вписывавшими в
гродские книги протестаций о его самозванном будто бы игуменстве в Михайловском
монастыре.
Даже московский царь перестал для Копинского быть предметом упования. Могила
протеснился между ним и Копинским так, как прежде между Копинским и Борецким.
Посылая царю в подарок цуги лошадей и предлагая свои услуги для просвещения
народа по принятому от него молдавским господарем способу, Могила затер при
московском дворе память о том архиерее, который первый из Малоруссов высказал
великую мысль о воссоединении Русского мира.
Еслибы польскорусская республика одолела и переработала свои разбойные
элементы (аристократический и демократический) так, как это сделало у себя
Московское Царство,—она бы вечно помнила услуги, оказанные ей приемышем её
Петром Могилою. Хотя киевские волнения, свидетели глухой борьбы с ним
приверженцев Копинского, и заставили его принять на себя образ древнего русского
благочестия во всем, чтб видит и смекает малообразованное общество, но он до такой
степени повернул церковную иерархию вспять от Москвы к Польше, что преемник,
Сильвестр Коссов, и после формального присоединения Малороссии к Московскому
Царству уклонялся от присяги на подданство московскому царю.
Заслуги Петра Могилы по народному просвещению, в смысле доставления учебных
средств, и по малорусскому православию, в качестве завоевателя похищенных
униятами церковных имуществ, преувеличиваются у нас, как и многое в излюбленных
личностях. Молдавский госнодарич хлопотал вовсе не о пробуждении русского
самосознания, не о том, что проповедывал Иоанн Виптенский. Могилинская
литература била водою на латинопольские колеса. Могилинское просвещение било
наиввьш, если не умышленным продолжением иезуитской работы над выделкой
„добрых католиковъ" из закоренелых в своей малограмотности схизматиков. Вся жизнь
Петра
ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ИИОЛЫПИ.
185
Могилы и вся его политическая деятельность была таким же притупляющим
русское сознание явлением, как и жизнь князя Василия со множеством других жизней,
выделанных иезуитами в православной среде по образу своему и по подобию.
Не Острожские и не Могилы привели великий Русский мир к единству действий
путем православия, а именно те люди, которые незримо для польских политиков
противодействовали острожанам и могилинцам. Нищий митрополит Исаия Ковинский
не напрасно скитался из монастыря в монастырь, из дома в дом, из города в город. Как
ни громки были слова и дела, которыми митрополит богач и магнат, со
многочисленною кликою своих панегиристов, заглушал его негодующий голос, но
вопли великого подвижникааскета дошли даже и до нас, пробившись сквозь лукавые
рукописи современников и забитые буквою головы потомков.
Вытесненный из украинской обители Иова Борецкого, Копинский дважды проникал
в столицу к правосудному, но бессильному „королю королей*, к беспомощному отцу
польскорусских „королятъ*, Владиславу IV. Владислав не сомневался в справедливости
жалоб Копинского и поставил можновладнику митрополиту на вид, что он, в течение
нескольких лет, „наступал гвалтом на жизнь и имущество севёрского архиепископа,
игумена Святого Михаила Золотоверхого Киевского; что он пограбил его имущество,
документы, серебро, церковные и его собственные аппараты; что и самого его
(Копинского) он бил, окровавливал, держал в темнице, присваивая себе его доходы*.
Не мог и, конечно, не желал Владислав восстановить Копинского в достоинстве
киевского митрополита, но повелел возвратить ему Михайловский монастырь со всеми
принадлежащими к нему имуществами и назначил по этому делу особую коммиссию
из воевод, духовных лиц, судей, коморников. Однакож монастырь возвращен ему не
был, и Копинского прогнали даже из Мгарской обители. Она была передана в
распоряжение Могиле племянником его, по двоюродной сестре, Иеремиею
Вишневецким, который тогда объявил себя католиком.
В глазах отвергшихся православия, или готовых отвергнуться его при
обстоятельствах благоприятных, Могила был прав, даже захватывая монастыри у
подвижника, истратившего жизнь на их устройство, а Копинский и в своих жалобах на
грабеж, побои, заключение в темницу был беспокойным кляузником, полупомешанным
аскетом, отсталым противником просвещения, заимствован-
24
186
.
ного из „лучшего его источника". Но таких неугомонных жалобщиков, таких