Прокламация и подсолнух (СИ) - Сович Мила

– А ты зачем Подсолнуха Йоргу отдал? – шутливо возразил Гицэ. – С меня теперь и взятки гладки.

– Надоел мне ваш Подсолнух, – сказал Симеон, устало глядя на Штефана. – Ни дела, ни порядка. Обещал прогнать – и прогоню вот.

Гицэ подпрыгнул на месте.

– Капитан...

– И прогоню! – возвысил голос Симеон. – Пусть валит с Макаркой вместе на ярмарку в самую Крайову, и если Анусе подарки не по нраву придутся – я с обоих шкуру спущу!.. Д-дуроломы!

Когда все с гамом повалили в казарму – обедать, Штефан плюхнулся на нижнюю ступеньку крыльца и закрыл лицо руками. Макарко сперва просто ошалело крутил головой по сторонам от небывалой радости, потом заметил приятеля и осторожно присел рядом.

– Эй, Штефанел!

– М?

– Ты это... Спасибо...

– Гицэ спасибо скажи, – буркнул Штефан, не отнимая рук от лица.

– Ты чего? – встревожился Макарко. – Случилось чего?

Штефан наконец выдохнул, с усилием разогнулся и даже изобразил улыбку. Полез в карман.

– Будешь? – и признался, отсыпая семечки в ладонь друга: – Я ведь думал, вышвырнет меня Симеон отсюда.

– Тебя-то за что? – добродушно хмыкнул Макарко. – Гицэ в командирах ходит, нешто тебя за него накажут? Он ведь ругался на меня сперва, мол, идите к Симеону сразу... А потом – чего! Повыть – ладно!.. Ой, Ануся рада будет!..

Штефан задумчиво посмотрел в небо, где вились юркие ласточки. И вдруг сознался доверчиво:

– Выкинет меня Симеон – что я дядьке скажу?

Макарко его не понял – только хмыкнул что-то успокоительное себе под нос, видя, что душа у человека не на месте. Но через три дня, по дороге в Крайову, Штефан сам вернулся к этому разговору.

– Понимаешь, глупости это все, – объяснял он, передавая товарищу фляжку, когда они остановились перекусить на лужайке у обочины тракта. – Дядька мне что говорил – надо стараться сделать все, что можешь. А я чего? Кобеля покрасил?

– Ты мне помог, – резонно возразил Макарко. – И служишь ты хорошо, и грамоте разумеешь. Чего еще надобно?

Штефан только рукой махнул.

– Эх, Макарие! Я когда домой вернулся, думал, что вот сейчас-то все начнется – и дела значительные, и карьера военная, и чтобы непременно что-нибудь хорошее сделать... – он горько усмехнулся и закинул в рот очередную семечку. – Плохо, видать, постарался!

Макарко терпеливо выслушал сбивчивую речь приятеля и отмолчался. Он давно привык, что Штефана иногда заносит. Да и ехали они в Крайову, а на заставе уже даже тугодум Макарко догадался, что Штефан родом именно из этих мест. Невесело ему по знакомым дорогам пробираться крадучись и прятать лицо от каждого встречного.

– Поехали, что ли? – предложил наконец Макарко и поднялся с земли, отряхивая штаны. – До полудня бы на ярмарку попасть.

– Поехали, – уныло согласился Штефан и тоже встал. Свистнул, подзывая гнедого, да и так и замер с протянутой к поводьям рукой. – Это что еще такое?..

Макарко обернулся к дороге.

– Крестьяне же. Эка невидаль!

По дороге ползли кибитки и ручные тележки, нагруженные поклажей. Люди ехали на узлах, шли с тяжелыми котомками на спинах. Несмотря на теплый день, они явно были одеты во все наряды, которые не поместились в повозки. Сидя боком на передке кибитки, старуха укачивала пищащего младенца. Молодая женщина шла впереди, тянула за собой худую заморенную лошадь. И старуха с молодайкой, и многие другие женщины в толпе были в черных вдовьих платках. Только стайка детишек беззаботно носилась вокруг обоза вместе с парой разношерстных собак. Ребята постарше вели коз на веревках и с завистью косились на огольцов.

– Чего-то у них скотины мало, – отметил Макарко. – Одни козы да одры какие-то... А рабочие-то все где?

Будто в ответ, густо замычал один из пары волов, впряженных в длинные дроги. На дрогах ехал церковный колокол. Штефан смотрел во все глаза, мало понимая, что происходит. На его памяти, такие переселения происходили разве что в войну, когда народ бежал с Дуная, подальше от непрерывных боев. Да и это он мог припомнить лишь смутно.

– Бог в помощь, добрые люди! – крикнул Макарко, поправляя шапку и выводя своего вороного к дороге. – Куда направились?

Подоткнув полы рясы, с дрог бочком слез осанистый священник. Ширины в нем было – двух Макарко скроить, и еще на Йоргу бы осталось, потому на парней он поглядел сверху вниз с добродушной насмешкой.

– Спасибо на добром слове, господин пандур, – прогудел, будто в бочку, хлопая себя кнутовищем по колену. – Да вот, видишь, лучшей доли искать подались. До Клошани далеко ли еще?

Макарко оглядел тихоходный обоз.

– Дня два, если не три. Сами-то дальние?

– Да уж не ближние, – священник повернулся и цыкнул на своих волов: – Шагай, Дымок! Шагай, Серый!

Волы неохотно поволоклись дальше, косясь на хозяина смирными влажными глазами.

– Добрые скоты у тебя, святой отец, – похвалил Макарко. – А что случилось-то?

– Да вот только они и остались, – священник вздохнул. – И то потому, что я за бревнами убрался... Известно, что случилось – налоги!

Макарко поймал за рукав Штефана, посунувшегося было вперед.

– Арнауты?

– Если б арнауты! Они хоть крещеные, а тут с турками пришли. Веришь ли, господин пандур, даже оклады не побоялись с образов ободрать!

– Верю, – тотчас кивнул Макарко. – Овец, поди, тоже забрали?

– Что овцы! Суета мирская! А вот церковь наша, матушка, красавица... Эх, да что говорить! Хотел я крыльцо подправить, а тут...

Священник махнул кнутом. Волы его давно остановились и задумчиво пережевывали жвачку. Крестьяне обходили стороной и замершие дроги, и разговаривающих. Многие приветливо кланялись. Макарко не забывал кланяться в ответ и незаметно щипал Штефана, но тот стоял столбом, округлив глаза и только что рта не разинув.

– А много ли недоимки было? – деловито спросил Макарко.

– Да недоимки-то бы не было, если бы не боярин наш, господин пандур, чтоб его черти взяли, прости меня, Господи! Пастух, видишь, перебрал по случаю святого праздника, так стадо в боярские сады занесло! Только выкупили люди своих овечек – а тут и арнауты за налогами. А чем заплатишь, когда уже ободрали до последней нитки? Известно, скотину забирать, у девок приданое перетряхивать. Уж когда уезжали, командир их, чертушка, – он сплюнул и вновь перекрестился, – сказал, что не сегодня-завтра нового господарева указа ждать, а там еще драть станут. Бабы в слезы – мол, чего с нас еще взять, и так зиму бы пережить! А турки, что с ними были, как загогочут – ничего, говорят, за детей да девок на базарах немало дадут! Ну, мужики за колья, те – дай Бог ноги, но ведь вернутся же...

Штефан встряхнулся и все-таки влез в разговор.

– А что за указы-то, святой отец?

– А ты поезжай в Крайову, сын мой, там их на базаре завсегда читают, – добродушно усмехнулся священник. – Нам они уже без надобности, нам бы до слуджера Тудора добраться и обсказать ему, что сил больше терпеть не стало. Глядишь, найдется тут местечко, а у нас в деревне народ сроду работящий – уж одному господарю как-нибудь заплатим, не то что боярину, чтоб его земля не сносила... Анемоны, вишь, ему потоптали! В этой... Как его...

– Оранжерее, – подсказал Штефан, мрачнея.

Макарко поправил шапку и рассудительно заметил:

– Вы бы трактом-то не ползали, если кого арнауты ищут. Тута до Клошани тропочка неподалеку начинается.

– Там с телегами не пройдешь, – брякнул Штефан и прикусил язык, отступая на шаг, но Макарко ничего подозрительного не заметил.

– Не ищут нас, – успокоил Макарку священник. – Мы ж не убивали никого, просто эти арнауты пуганые, что те вороны – всякого куста боятся. Эх, ладно, господа пандуры, некогда мне тут беседы беседовать. Прощевайте, Христос с вами!

Макарко со Штефаном склонили головы. Потом еще долго стояли на обочине со своими конями, слушая затихающий вдали скрип колес и надсадный кашель коз в пыли. Уже садясь в седло, Штефан будто про себя заметил:

– Правильно Адам Смит[78] сказал – что не в богатстве человек нуждается, а в удовлетворении собственного тщеславия.