Токсичный компонент - Иван Панкратов

удосужились – похоже, торопились. Это, кстати, не я рассуждаю, это тот самый эксперт. Я у него когда-то преподавателем был на курсе повышения квалификации, он мне утром на следующий день позвонил и рассказал.

– То есть – след от укола? – уточнил Добровольский. – И всё? Но куда это ведёт?

– Помните – фабула должна быть? Так вот этот след и есть фабула, – пояснил Филатов. – Раз у него нашли предсмертный след от укола в вену при существующей подключичке – значит, надо сделать кое-что дополнительно. Он взял у него из мочевого пузыря немного жидкости на тест. И тест показал героин.

Максим не выдержал и всё-таки сел на истории болезни.

– Героин? – переспросил он Филатова. В голове пронёсся стремительный рой мыслей о наркомане Клушине, которого Кутузов доставал своим храпом, о Клавдии, которая точно не могла приехать сюда ночью, пробраться в палату и уколоть отца. О трясущихся слабых руках пациента, который ложку не мог держать – куда с таким тремором в вену попасть.

– Героин, – подтвердила Реброва. – Ты вообще представляешь, чем это всё чревато?

– Пока нет, – ответил Максим. Он не погрешил против истины – он действительно не представлял, куда может завести его как лечащего врача Кутузова кривая героиновая тропинка.

– Я сразу сказал – это всё неофициально, – напомнил Филатов. – Но процесс запущен. Да, смерть Кутузова никак не связана с его ожоговой травмой. Обгорел он по собственной глупости и с такими ожогами и лечением должен был уехать домой живым. Также не найдено никаких признаков тромбоэмболии, инсульта или инфаркта миокарда. Но теперь запустилась совсем другая машина. Нужно определить, в какой концентрации был в крови Кутузова героин и мог ли он послужить причиной смерти от острого отравления наркосодержащим веществом. По-простому – от передозировки.

– И как они это узнают? – поинтересовался Максим, не особо представляя, кто эти таинственные «они».

– Начата расширенная экспертиза. Взяты анализы крови, мочи, взята почка, часть сердечной мышцы и часть мозга. Естественно, всё это время тело не выдают для погребения. Экспертиза процесс долгий, потому что на наших судебников замыкается весь Приморский край, и вы просто не представляете, какой объём работ они выполняют. В среднем – до двух месяцев. И это в лучшем случае – мы всё-таки не край, мы центр, можем попросить.

– Вы же попросили? – спросил Добровольский.

Филатов приподнял брови от такой наглости, потом посмотрел на Реброву.

– Попросил, – ответила за него Анна Григорьевна. – Сказали, десять дней, но если вдруг быстрее…

– Вряд ли быстрее, – перебил её Олег Викторович. – Тут только в сторону увеличения срока можно корректировать.

– А теперь – зачем я тебя вызвала, – обратилась Реброва к Максиму. – Олег Викторович, спасибо вам большое за такое содействие, мы дальше сами решим, что делать. Выработаем, так сказать, стратегию и тактику.

Филатов коротко кивнул и вышел. Возможно, он и хотел бы узнать развитие темы, но указания начальства выполнял чётко, как в армии. Он и так уже слишком много всего рассказал.

– Значит, слушай, – нахмурилась Реброва. – Однозначно будут вызывать. Вопросы задавать. Ты сам что-то знаешь? Только честно. – Добровольский замотал головой. – Пытать не буду, верю на слово. Но следователь не поверит. Поэтому сразу вспоминай, мог ли кто-то ему смерти желать из родственников, не говорил ли чего такого. Потом – кто там с ним в палате лежит? Этот… как его… Клушин, который мать убил? Он же наркоман в прошлом. Не забудь о нём сказать.

– А почему героин в вену укололи, если катетер стоял? – вдруг спросил Максим, перебив Реброву. – Ведь не будь этой гематомы – никакой бы фабулы никто не нашёл.

Анна Григорьевна замолчала и задумалась.

– Чёрт его знает, – проговорила она после паузы. – Ты, главное, лишнего там ничего не говори. Отвечай только на вопросы, сам им ничего не накидывай.

Она, не глядя, протянула руку к шоколадке, громко отломила большой кусок и откусила от него.

– Сладкое успокаивает, – сказала она, не стесняясь, с полным ртом Добровольскому. – Я тут с вашими проблемами скоро в двери проходить не буду. У тебя телефон родственников Кутузова остался?

– Он же на истории написан, – напомнил Максим. – А история у судебников.

– Да, точно. – Реброва доела шоколад и запила его кофе из чашки. – Холодный, даже противно, – поморщилась она. – Ладно, иди. Они всё равно будут запросы делать на моё имя, так что мимо не проскочит. А если тебе повестка придёт или позвонят из Следственного комитета – меня извещай сразу, у меня там есть… скажем так, подхваты.

Добровольский вдруг вспомнил, что номер Клавдии был у Марченко, но решил об этом не говорить. Он не хотел сейчас звонить и спрашивать, в каком объёме ей известно о происходящем. Лучше подождать результатов экспертизы – вдруг всё-таки ошибка?

Но хирург чувствовал, что ошибки нет. Кутузова явно убили. «Слава богу, что так всё случилось», – сказала, уходя, его дочь. Что именно, Клавдия Степановна?

Неожиданно из-за поворота коридора вышли двое полицейских с автоматами. Солидности их в достаточной степени лишали бахилы, шуршание которых сочеталось с цоканьем оружия о пряжки на форме. Между стражами порядка медленно и тяжело шла «шальная императрица» Зинаида Дмитриевна Руднева. Шла она в наручниках, опустив голову и не глядя на тех, кто расступался перед ними, чтобы дать дорогу необычной процессии.

Добровольский проводил Рудневу взглядом. Он единственный сейчас в коридоре знал, за что её забрали, все остальные смотрели вслед странными сочувствующими взглядами, какие обычно достаются тем, кого уводит полиция. Пациенты, сидящие вдоль стены в ожидании рентгена или ФГДС, отрывались от своих телефонов, книг или медицинских документов и воспринимали Рудневу как какую-то революционерку.

«Она помогла мужа своего отравить, – хотелось сказать им всем. – Знала, что его убивают, и ничего не сказала!»

Конвоиры в фойе повернули с арестованной к турникетам и скрылись из глаз. Максим вдруг понял, что выглядит сейчас довольно странно – стоит у стены, глядя себе под ноги, и шепчет:

– Знала, что его убивают, и ничего не сказала. И ничего не сказала…

Из ступора вывела открывшаяся рядом дверь в рентгенкабинет, которая едва не ударила его по спине. Он увернулся, не глядя поздоровался и пошёл дальше.

Часть третья. Химия горения

1

– Четыре года, – сказал Лазарев.

– Что?

– Дети не умирали четыре года.

Алексей Петрович положил руки в перчатках на борт клинитрона. Перед ними лежал Никита Новиков, который вместе со своим другом Шабалиным сбежал из отделения чуть больше недели назад. Лицо было в саже, как ни старались санитарки в реанимации отмыть его. Шею,