Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре - Евгений Елизаров

4. В условиях специализации семьи механизмы межпоколенной коммуникации исчерпывают свои возможности и оказываются не в состоянии обеспечить преемственность культурного наследия, на их месте должны встать принципиально иные. Именно ими становятся те учреждения, которым предстоит сформироваться в составе социального института и о которых речь впереди.

5. Вместе с тем вторжение во внутрисемейную жизнь, появление системы надсемейных ценностей, централизованного контроля и специализированного механизма межпоколенной коммуникации означает не столько исчезновение патриархальной семьи (как социо-культурная реальность она продолжает существовать еще долгое время), сколько перестройку самого социума по образцу единого сверхбольшого «дома-отечества».

V. Личность, семья, социум в условиях распада античной государственности

5. 1. Эволюция гражданина

Становление сверхбольших патриархальных империй-семей ведет к тому, что в них все, даже не подозревающие о существовании друг друга, оказываются связанными не только надличными – экономическими, политическими. культурными, формально-правовыми, но и отношениями, которые носят глубоко личностный характер. Ощущение единого отечества – это ощущение общего дома, и самоидентификация его обитателей – это ощущение какого-то высшего, нередко более значимого, чем кровное, родства. Личность, семья и государство в условиях античного полиса не вправе рассматриваться в системе связей, соединяющих автономные кирпичики «Lego» в единую конструкцию, ибо, в отличие от них, каждый элемент нашей триады находит в себе все определения других. Отсюда распад античных государств не может не затронуть и собственно семейные устои, и эволюцию личности. Разложение единого организма есть в то же время и разложение всех его тканей, поэтому неудивительно, что упадок Греции влечет за собой упадок греческих родов (мы приводили здесь статистику обнищания спартанских). Распад Римской империи, в свою очередь, не может не обернуться тяжелой драмой для римской фамилии. Но Римская империя – это уже не клочок суши, в границах которого замыкается быт этнически близких групп, а значит, и ее распад сказывается на жизни не одного только италийского полуострова. Эволюция семьи завершает виток, чтобы двинуться по какой-то новой траектории, в сущности, во всей Европе. По какой именно, долгое время остается неясным, ибо вплоть до позднего средневековья исчезают все ключевые ориентиры.

Распадается не только государственность. Вместе с ней рушится вся государственная мифология, а значит, сотрясаются и контрфорсы всей европейской культуры того времени. Обваливается система надродовых ценностей, и это ведет к тому, что семья оказывается вынужденной возвращаться к самой себе, отгораживаться от вторгающегося в ее жизнь социума и замыкаться в круге собственных интересов и забот. Но теперь это уже не та большая патриархальная структура, которая когда-то была способна обеспечить экономическую и культурную автаркию, первичное объединение, которое само формировало социум. Семья утратила способность существовать вне его и его институтов – слишком многое стало зависеть от единого (пусть и распадающегося, но все же сохраняющего влияние) социального организма и тех отношений, которые связывают ее с ним. Обмен и распределение производимого продукта продолжают играть свою роль, привязывая всех друг к другу. Но диверсификация деятельности и развивающаяся специализация человека и его рода означает, что их предмет уже не сводится к материальным осязаемым результатам – это прежде всего распределение и обмен тех ценностей культуры, которые вложены в их производство.

Мы говорили об информационной составляющей вещного мира, который становится естественным продолжением человека и входит в состав фамилии как некий особый, обладающий своими правами и функциями элемент. Мы видели, что не в последнюю очередь характеристики именно этой составляющей воспитывают потребность в творчестве. Эта же информационная составляющая создает и ту собирательную «публику», без которой немыслимо появление никакого художника – ни инженера, ни архитектора, ни поэта, ни политического вождя, ни собственно художника. Она выражает собой и единую организацию культуры и единую систему культурных ценностей социума. А значит, распад государственности радикально меняет их состав, поскольку высшие позиции в нем занимают ценности государственного ряда, именно они определяют содержание всех нисходящих ступеней, которые призваны формировать единый менталитет. Так что следствия общего разложения проявляются не «где-то там», за пределом восприятия, но в конечном счете в частной жизни любого гражданина. Пусть прямое влияние на частную жизнь человека проследить затруднительно, опосредованное проявляется довольно отчетливо. Поэтому распад единой системы ценностей не может не сказаться даже на бытовом уровне мировосприятия.

Таким образом, положение меняется. Еще недавно общественные идеалы сливались с ценностями индивида, и он воспитывался как гражданин единого для всех отечества. Но с их утратой человек перестает быть и гражданином и (тем более) «венцом творения», который когда-то, по уже приводившемуся здесь суждению Аристотеля, с самого часа рождения предназначался для господства над всеми теми, кто наполняет ойкумену. В «неимущую и бесправную толпу» (Плутарх) превращаются даже былые герои, непобедимые спартанские гоплиты. Об афинянах, когда-то возглавивших единство греческих городов в отпоре персидскому нашествию, которые сами стали подданными Рима, хорошо скажет Ювенал в одной из своих Сатир:

…Все стремятся к холму Эсквилинскому иль Виминалу,В недра знатных домов, где будут они господами.Ум их проворен, отчаянна дерзость, а быстрая речь их,Как у Исея, течет. Скажи, за кого ты считаешьЭтого мужа, что носит в себе кого только хочешь:Ритор, грамматик, авгур, геометр, художник, цирюльник.Канатоходец, и врач, и маг, – все с голоду знаетЭтот маленький грек; велишь – залезет на небо;Тот, кто на крыльях летал, – не мавр, не сармат, не фракиец,Нет, это был человек, родившийся в самых Афинах[312].

О римлянине – в другой:

…Рим, что когда-тоВсе раздавал: легионы, и власть, и ликторов связки,Сдержан теперь и о двух лишь вещах беспокойно мечтает:«Хлеба и зрелищ!»[313]

Лишившаяся своих главных ценностей, но все еще остающаяся патриархальной, европейская семья, которая и без того на протяжении всей истории европейской государственности превращается в простой осколок древнего социального монстра, конечно же, никуда не исчезает. Она переживает глубокую перестройку, и эта перестройка отнюдь не сводится к изменению юридических форм брака. Мы видели, что и преобразованием института клиентелы и одновременным строительством брачных союзов она стремится распространить свою юрисдикцию далеко за пределы старого патриархального «дома». В этом контексте достойно упоминание того обстоятельства, что со временем клиентами римских патронов оказываются целые города и провинции. Но нормы внутрисемейного права, конечно же, нельзя сравнивать с нормами общегражданского, ни о какой непререкаемости здесь нет и речи. К тому же и на то, и на другое накладывает свою печать сложное переплетение собственно семейных и отношений, которые связывают разные сословия. Их можно было бы определить как «квази-фамильные», но если вспомнить, что не одна «большая семья» с самого начала объединяла и чужих по крови лиц, это определение справедливо лишь отчасти.

Таким образом, мы имеем дело отнюдь не с линейным процессом. Распад античного государства – это в то же время и перерождение семьи. Инстинкт ее самосохранения требует заместить распадающиеся связи большого патриархального «дома» какими-то другими, но результаты замены, не находя закрепления в нормах общегражданского закона, большей частью остаются невидимыми. На поверхности явлений остается множество осколков, каждый из которых получает лишь относительную независимость от былого целого, в действительности же сохраняет с ним (пусть и не такую тесную, как прежде) связь. Мы не называем их нуклеарными семьями, потому что в большинстве из них по-прежнему вполне достаточно места для полигамии. Подобно осколкам голограммы, они сохраняют практически всю информацию об утраченном целом. Однако дело не сводится к простому дроблению, в конечном счете меняется существо всех составляющих былого единства. А вместе с ними меняется все содержание и вся культура социума.

5.2. Структура семьи и этнический фактор

Вновь обратимся к структурным элементам, которые объединяются понятием семьи. Еще в III веке оно подразумевает «тех, которые природой или правом подчинены власти одного, как-то: отец семейства, мать семейства, сын семейства, дочь семейства, и затем тех, кто заступает их место», и совокупность рабов, включая собственно рабов и «сыновей» (то есть свободных лиц, находящихся в юрисдикции отца семейства). Другими словами, и в это время сохраняется пережиток древнего сознания, видевшего в ней нерасчлененное единство лиц и «вещей»[314]. И тем не менее это уже совсем не тот патриархальный мезокосм, о котором говорят библейские сказания. В нем меняется многое – и прежде всего природа власти самого патриарха.