Ангел-стажёр (СИ) - Ирина Буря
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вдруг поняла, что мне уже абсолютно все равно, как Анатолий потерял свою Татьяну. Я вдруг поняла, что не встану с земли возле этого дерева, пока не узнаю, что случилось с детьми. При мысли о том, что с ними все же что-то случилось, у меня возникло чувство, рядом с которым былое раздражение показалось легким бризом на фоне урагана.
Я читала, перелетая глазами со строчки на строчку, и невероятно возросшая после моего пробуждения скорость чтения вовсе не казалась мне достаточной.
Новогодняя вечеринка.
Предупреждение Стаса о готовности операции.
Скандал между Анатолием и Игорем из-за машины.
Ночной разговор между Татьяной и Анатолием.
Решение поехать к Татьяниным родителям.
Ожидание Анатолия в машине.
Появление Татьяны и ее слова о записке детям.
Эта записка…
Я моргнула и метнулась глазами по странице. Больше о записке там не было ни слова. Это и понятно — последнюю часть написал Анатолий, а записку детям оставила Татьяна…
Но я видела эту записку прямо перед своими глазами! Всего несколько строчек. Обращенных к Игорю. О том, что Татьяна с Анатолием любят его…
Нет…
О том, что мы с моим ангелом любим его, что он не должен сердиться, что мы уехали без него, и что мы всегда делали и будем делать все, чтобы помочь ему.
Мне не нужно было дочитывать историю до конца.
Я увидела нашу машину, едва ползущую в снежном буране.
Я увидела моего ангела, напряженно всматривающегося в белесую мглу.
Я увидела, чуть левее, едва различимые в ней пятна света от фар идущего нам навстречу грузовика.
Я увидела свою руку в перчатке, лежащую на руке моего ангела, вцепившейся в руль — в тот последний момент, когда я резко повернула влево этот руль…
Глава 7. Ожидание
Когда я понял, наконец, что делать, я просто поверить не мог, что это заняло у меня столько времени. Как я мог забыть, кто я? Я пытался напомнить Татьяне о любой своей ипостаси, кроме самой главной.
Да уж, неслучайно разрешают нам работать в видимости на земле в виде редчайшего исключения. Расхолаживают льготные условия, распыляют земные проблемы внимание, затмевают человеческие искушения истинные приоритеты.
А ведь мелькнула однажды мысль, что нельзя на Татьяну давить — нужно дать ей самой вспомнить, кто она. И дневник ее уже сколько времени под рукой был. И перечитывал я его раз сто, буквально видя каждую из описанных ею сцен…
И все равно, по земной уже привычке, стал навязывать ей другие сцены, которые мне важными казались. В конце концов, столько лет на земле она отдавала мне право принятия решения, что это право уже казалось мне естественным и неотъемлемым. Даже после того, как в самом конце она все решила по-своему.
Вот так однажды, в полном и ясном сознании, я признал, что заставить Татьяну вспомнить — себя, меня, нас — мне не удастся. И пусть только кто-то теперь заикнется о моей безграничной самоуверенности! Я и еще дальше пошел. Исключил себя из центра новой стратегии. Публично признал, что единственной по-настоящему важной частью ее жизни, которую никакие чистки до конца уничтожить не смогут, является наш сын. И смиренно попросил всех своих земных соратников-соперников помочь мне воссоздать именно эту часть ее жизни.
Они меня не подвели. Хотя каждый, конечно, по-своему. Но ожидаемо. В конце концов, их я тоже уже более-менее изучил. Знал, в целом, как к каждому подойти и чего мне это будет стоить.
Тоша, конечно, сразу согласился. Я был уверен, что в мое отсутствие Марина всю власть в нашем подполье захватила, и он наверняка уже понял, насколько ему комфортнее было под моим ненавязчивым руководством. И за моей надежной спиной, между прочим.
К Марининым условиям я тоже был готов. Когда это она упускала случай воспользоваться моим безвыходным положением? Если быть совсем честным, я куда худшего ожидал. Например, моего письменного — и кровью подписанного — обещания Татьяну на землю вернуть, а самому в родных пенатах остаться.
Стас, конечно, сразу на практические сложности нажимать начал. Ему мне даже возражать не пришлось — Марина, воодушевленная моей покладистостью, сама ему руки выкрутила. Вот пусть и посмотрит, как с ней справляться без моего мягкого сдерживающего влияния. А то внештатникам он меня отдаст, понимаешь!
К Максу я тоже сознательно напрямую не обратился. Во-первых, один раз уже просил — про ту бледную поганку хоть что-то выяснить; а во-вторых, знал, что он не удержится от соблазна в любом деле на главной сцене оказаться. Он прямо с места в карьер в роль и вступил, небрежно переиграв Стаса и в решении практических проблем, и в видении перспектив, которые моя просьба в отношении наблюдателей открывала.
А вот в отношении той бледной немочи он так ничего и не раскопал. Опять-таки ожидаемо — после того, как Стас заверил меня, что по его каналам о нем тоже никакой информации нет. Я было заикнулся, а не подсунули ли нам это непонятно что сами темные. Но Стас без малейшего сомнения отверг мое предположение. У темных свой обучающий центр имеется, и их новички туда из общего приемника попадают. А засылать неподготовленного агента, добавил Стас, никто в здравом рассудке не станет.
Одним словом, я немного успокоился, поняв, что все мои собратья-ангелы в умелых Марининых руках оказались. Напишут и быстро. Она, правда, смутно ощутила мое отсутствие в своем стальном захвате, но восполнила его Анабель. Знала бы она, как я был ей признателен, что хоть ту ни о чем смиренно просить не пришлось.
Оставался Игорь. Я не стал говорить ему, что главной причиной моего отказа ему в участии были слова внештатников. За которыми, как я подозревал, крылись попытки получения дополнительного компромата для его окончательной дискредитации. И никто не мог исключить, что попытки эти не инспирируют наблюдателями.
Но точно также никто не мог исключить, что, будучи отодвинутым от гущи событий и оставленным без нашего с Татьяной сдерживающего начала, он сам себя не дискредитирует. И поскольку Татьяна бросила меня одного — временно! — в деле исполнения святого родительского долга, придется