Стихотворения - Давид Бурлюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стансы
Op. 15.
«Пять быстрых лет»[50]И детства нет: —Разбит сосуд лияльныйОбманчивости дальней.Мытарный дух —Забота двух,Сомненья и желанья,Проклял свои исканья.Огни Плеяд — Мне ранний яд,В ком старчества приметы,Зловещих снов кометы.Природы ков,Путем оковБезжалостных законов,Лишает даже стонов.Ее уставСвершать устав,Живу рабом унылымНад догоревшим пылом.
«Днем — обезличенное пресмыкание…»
Op. 16.
Днем — обезличенное пресмыканиеДуша — безумий слесарь;В ночи — палящая стезя сверкания —непобедимый кесарь.
«Змей свивается в клубок…»
Op. 17.
Змей свивается в клубок,Этим тело согревая; —Так душа, — змея живая,Согревает свой порок.
«Зачем неопалимой купиной…»
Op. 18.
Зачем неопалимой купинойГореть, не зная, чей ты лик, —Чей покорительный языкТебе вверяет тень земли иной.
Из сборника «Садок судей II» (1913)*
Наездница
Милой Симе
Мы воду пьем — кто из стакана,А кто прильнув к струе устами,В пути и в хижине желаннаОна прозрачными перстами.
Весной — разлившейся рекоюГнет затопленные деревья,И, изогнувшись за лукоюСтремится непреклонность девья.
Мы воду пьем — кто из стакана,А кто прильнув к струе устамиСреди весеннего туманаИдя полночными брегами.
Не видно звезд, но сумрак светелУпав в серебряные стены.В полях наездницы не встретилЛишь находил обрывки пены.
Но сквозь туман вдруг слышу шепотИ вижу как, колебля иву,Струя весны, забывши ропот.Несет разметанную гриву.
Я
И в комнате тихие углыСтуденой ночи вочдух зимнийНисходит холодя полыИ мраз бодрит как строгий схимникА за окном звезду следяСмеются девушки беспечноИ путь небес — напиток млечныйИм материнства череда.
1901 г.
«В поле ветра пьяный бред…»
В поле ветра пьяный бредИ коляски темный верхТочно девы капюшон.Гаснет дня последний светЗимний вечер день повергСумрак бури звезд лишен.Кони рады ласкам вьюгКобылицам хладных пургИх развеянные гривыСвиты с гривами подругВетр степей седой теургСыплет пеною игривой.
1910 г. Декабрь
«С легким вздохом тихим шагом…»
С легким вздохом тихим шагомЧерез сумрак смутных днейПо равнинам и оврагамДревней родины моей,По ее лесным цветам,По невспаханным полям,По шуршащим очеретам,По ручьям и болотам,Каждый вечер ходит кто-тоУтомленный и больнойВ голубых глазах дремотаГреет вещей теплотой.И в плаще ночей широком,Плещет, плещет на реке,Оставляя ненарокомСлед копыта на песке.
1910 г.
«Я мальчик маленький — не боле…»
Я мальчик маленький — не боле,А может быть, лишь внук детейИ только чувствую острейПустынность горестного поля.
1910 г. декабрь
«Что если я, блуждая втуне…»
Что если я, блуждая втунеПо этим улицам и дням,Веселый странник наканунеПути к далеким островам.Что если я совсем случайноПопал под Северный венецИ скоро выйду наконецИз жизни сумрачныя тайны.Что если я, заснув в туманах,Печально плещущей Невы,Очнусь на солнечных полянахВ качаньи ветреной травы.
1910 г. сентябрь
«Как станет все необычайно…»
Как станет все необычайноИ превратится в мир чудес,Когда почувствую случайноКак беспределен свод небес.Смотрю ль на голубей и галокИз окон дома моего,Дивлюся более всегоИх видом зябнущих гадалок.Иль выйду легкою стопойНа Петербургский тротуарСпешу вдохнуть квартир угар.Смущаясь тихою толпой.
1910 г.
Из сборника «Требник троих» (1913)*
«Тобой измученный я знаю…»
Тобой измученный я знаю,Что вот сознанье потерявТатарин будет слишком правТатарин будет у Сарая.Востока вышивка незримоПереживают польский шелкВо мне арийца голос смолкЯ вижу минареты Крыма.
«Как усоногий рак…»
Как усоногий ракВытянув руки вдоль туловищаЯ задремал так тулов ищаДля зазеленевших стрел
«К ланитам клонится корявый палец…»
К ланитам клонится корявый палецИ фина голос деве шепчетНа болотах гранитов крепчеПоставлю снежные палаты.Но безразличен деве голосЖреца языческих кумировНа что мне ладан, воск и мирраКогда твой лед лучем расколот
«Дождя внушенье — нюх ничтожный…»
Дождя внушенье — нюх ничтожный,Забыт звериный поставецИ размышлений продавецЯ вялый и ничтожный.Стекли к ручьям живые водыПроживши сбереженный знакНа берегу немой природы,Я заблудившийся казак
«Запоминай в пути приметы…»
Запоминай в пути приметы:На поле утренний туман,А в полдень туч перистый стан.А ввечеру огонь кометы.
«Над степью крыш…»
Над степью крышИ стадом трубПлывет луныСожженый труп
«Осколки туч пронзают землю…»
Осколки туч пронзают землюЩадя согбенное светилоБессилье солнечное милоКогда и день и ночь приемлю.
«Ночное бдение — как яд кошмаров…»
Ночное бдение — как яд кошмаровКогда не знаешь чей ты жилецНапрасно разум сквозь флер угаровСознанью шепчет — ты дня венецНо сердцу сладки поля виденийИ голоса ночных друзейКак — будто бы покоя генийГотов вести в юдоль теней.
«Жене пронзившей луком…»
Жене пронзившей лукомБегущего оленяТы, Хлебников, дал в рукиНезримые кореньяПрикладывает к ранеБессильного пришельцаЧитая стих КаранаНа языке корельца.
«Я не чудак, не юродивый…»
Я не чудак, не юродивыйСмыкаю перед тьмою взорИ, подходя к подошвам гор,Хочу обуться торопливо.
«Мне, верно, недолго осталось…»
Мне, верно, недолго осталосьЖелать, не желать, ворожитьТы, Хлебников, рифму «места лось»Возми и потом «волчья сыть»А я в утомлении сердцаПознаю иную качелюВо мне вновь душа иноверцаВкусившего вражеский хмель.
«Улыбка юноше знакома…»
Улыбка юноше знакомаОт первых ненадежных днейВоды звенящей не пролейКогда он спросит: «мама дома?»Луч солнца зыбкий и упругийТеплит запыленный порогТвой профиль, мальчик, слишком строгДля будущей твоей подруги.
«Если ночью моста посреди…»
