Образ смерти - Нора Робертс

– Ну, допустим. – Ева вошла в спальню, на ходу откидывая волосы со лба. – Но я редко хожу одна, фиксирую все свои передвижения и вообще, черт меня побери, Рорк, я же коп! Думаешь, какой-нибудь старпер может поймать меня в сеть вот просто так? – и она щелкнула пальцами.

– С тобой ему придется нелегко, согласен. Но чем трудней задача, тем интереснее.

– Вот об этом я тоже все время думаю. Но…

– Он мог выслеживать тебя, а не Ариэль Гринфельд. Если бы последние несколько дней… нет, скорее недель, если на то пошло, он следил за тобой, сегодня он мог захватить тебя, а не ее.

– Нет, не мог. – Вот, поняла Ева, раздеваясь, почему эта мысль не давала ей покоя. Надо объяснить Рорку, чтобы он понял и успокоился. – Подумай хорошенько. С вечера пятницы я буквально ни минуты не оставалась одна, даже у себя в кабинете. Вне стен этого дома или управления я все время была с Пибоди или с тобой. Допустим, ты считаешь, что он может поймать меня в сеть. Но неужели ты думаешь, что он будет ловить в сеть нас обоих? Или двух копов?

Рорк остановился и взглянул на нее. Стальной кулак у него в груди чуть-чуть ослабил хватку.

– Да, тут ты права. Но ты ведь уже подумываешь, как бы сыграть с ним в поддавки, верно?

– Подумываю. Если мы пойдем по этому пути – заметь, я говорю «если»! – я буду на прослушке. Я буду под наблюдением. Я буду вооружена.

– Я хочу, чтобы твою машину снабдили «маячком».

– Сделаем.

– Нет, я хочу, чтобы это было сделано до того, как мы утром выедем за ворота. Я об этом позабочусь.

«Хочешь что-то получить, надо что-то уступить», – напомнила себе Ева. Приходилось уступать, даже – особенно! – в тех случаях, когда с души воротит.

– Ладно, черт с тобой. Прощай, я собираюсь ускользнуть незаметно к Пабло, уборщику бассейна, на часок горячего и липкого секса.

– Нам всем приходится чем-то жертвовать. Мне, например, трижды пришлось переносить мои встречи с французской горничной Вивьен за последнюю пару дней.

– Она умеет делать французский поцелуй? – спросила Ева, когда они ложились в постель.

– Безусловно.

Ева фыркнула и шутливо толкнула его локтем, когда он обнял ее сзади и притянул к себе.

– Извращенец.

– Сама виновата. Нам поспать надо, а ты меня завела, – проворчал Рорк.

Его волшебные пальцы легко заскользили по ее груди, вниз по животу и снова вверх. Каждое прикосновение разливалось по ее коже приятной щекоткой.

Она со вздохом прижала его руку к своей груди, чтобы усилить ласку. Вот он, идеальный способ закончить длинный, тяжелый день. Скользящие, прижимающиеся друг к другу тела в темноте.

Когда его губы коснулись сзади ее шеи, Ева потянулась лениво, как кошка.

– Есть способы подзарядиться и помимо сна.

– Похоже на то. И я, похоже, никак не даю тебе заснуть. Руки сами так и тянутся.

Она всем телом ощутила его возбуждение и жар.

– Странное место для рук. Может, тебе к доктору обратиться? Это могло бы… Ой! – Ева содрогнулась, ей показалось, что ее тело тает, когда его пальцы скользнули внутрь.

– Есть место получше.

Пальцы пробрались еще глубже. Они дразнили и насыщали их обоих медленными, неторопливыми ласками.

Ева растаяла. Ее дыхание стало прерывистым, тело текло, как вино. Он мог трогать, брать, где хотел. Грудь, живот, волшебное теплое место, где их тела сливались.

Погружаясь в нее, Рорк чутко ловил каждый толчок, каждое движение ее вздрагивающего тела. Она окружила его со всех сторон, он тонул в ней, а она вздымалась над ним и обрушивалась на него, как волна. В полной темноте он познал ее всю – тело, сердце, ум, душу. Подхваченный волной, он шептал ей слова любви на языке своего разрушенного детства. С нею он обретал свою целостность.

А ей это единение, слияние, целостность казались простыми и естественными, как дыхание. Между ними не осталось пустот. Когда он был с ней, их обоих не преследовали страшные воспоминания о крови и смерти. Они погружались в покой и наслаждение. Его руки – такие искусные, такие терпеливые… Слова любви, произнесенные шепотом на чужом языке, были подняты на поверхность из глубокого, бездонного колодца.

С ним она становилась гибкой и уступчивой, ничем в себе не поступаясь. И она вскидывалась, дрожа, отчаянно цепляясь за последний – еще один, самый последний – миг наслаждения. Она держалась, стараясь продлить этот миг, и чувствовала, как он держится вместе с ней, как взмывает к небу вместе с ней.

И, обнявшись с ним, она скользнула обратно вниз, на землю.

В темноте она улыбнулась, прижала его руку к своей груди, и прошептала:

– Buenas noches, Pablo.[9]

– Bonne nuit, Vivien.[10]

Ева заснула с улыбкой на губах.

Ах, какая досада! Ужасная досада. Но он больше ничего не мог поделать с Джулией. Он ведь провел предварительное исследование, он так много узнал о ней, и ничто не указывало на то, что ее разум столь хрупок. Честно говоря, ему казалось, что они только начали, и вот уже приходится подводить черту.

Он поднялся рано, надеясь вопреки очевидности, что где-то в течение ночи она окрепнет, вернет себе форму. Он давал ей допамин, пробовал лоразепам – весьма дорогие и труднодоступные лекарства, – хотя и подозревал, что все его хлопоты ни к чему не приведут.

Он испробовал электрошок и должен был признать, что эксперимент оказался чрезвычайно любопытным. Но ничто – ни музыка, ни боль, ни лекарства, ни встряска всего организма – не проникли в глубину и не нашли замка к двери, за которой скрылся ее рассудок.

После поистине триумфального успеха с Сарифиной здесь его постигло жестокое разочарование. «Будем объективными, – напомнил он себе, – чтобы создать партнерство, нужны двое».

– Не хочу, чтобы ты считала себя виноватой, Джулия.

Он вытянул ее руки и уложил их в специальные желоба, тянущиеся вдоль всего стола, чтобы кровь стекала.

– Возможно, с тобой я несколько поспешил, неудачно начал, вообще неверно подошел к процессу. В конце концов, каждый из нас имеет свой индивидуальный болевой порог. Сопротивляемость стрессу, страху – все это очень индивидуально. Наше тело и разум запрограммированы на определенный предел выносливости. Конечно, – продолжал он, делая первый надрез на ее запястье, – физические упражнения, тренировки, диета, воспитание могут значительно расширить эти пределы, повысить пороги. Но я хочу, чтоб ты знала: ты сделала все, что было в твоих силах. Я это понимаю.

Вскрыв ей вены на правом запястье, он обогнул стол и взял ее левую руку.

– Я с наслаждением провел с тобой время, хотя – увы! – оно было слишком кратким. Но твое время истекло, вот в чем дело. Как учил меня мой дедушка, каждое живое существо – это всего лишь часы, часовая пружина, которая начинает раскручиваться с первым вдохом в момент рождения. Весь вопрос в том, как мы используем отпущенное нам время, не правда ли?