Сердце меча - Ольга Чигиринская

Она сжала зубы и надела шлем на голову. Дик, видимо, что-то почувствовал: перегнулся с кресла и протянул ей руку.

— Это всегда страшно, — сказал он. — Я сам боюсь.

Бет пожала его ладонь — необычайно крепкую для мальчика его возраста. Она вспомнила, как в первый раз прикоснулась к нему, рука к руке: «Они разного цвета, ты не находишь?». А потом она сказала ему, что он похож на неумело нарисованную девушку. Но даже если его одеть в женское платье, запястья выдадут — костистые, широкие, почти мужские.

Бет поняла, что прямо сейчас, не откладывая на потом, должна сказать ему кое-что. Сейчас — потому что они вот-вот станут ближе, чем… ну да, чем любовники.

— Дик… — Рэй был здесь, но тут уж ничего не поделаешь, выставлять его никак нельзя, придется при нем. — Ты… извини меня за то. Я после этого не просила прощения, но я была такой гадиной…

— Да нет, ничего страшного, — она разжала пальцы, но Дик продолжал держать ее руку. — Я сначала здорово злился, но теперь понял: на тебя нельзя сердиться за это. Ты… игрочка? Игрунья? Как называется тот, кто представляет в видео?

— Актриса, — сказала Бет. — Точно угадал: я актриса. Заешь, я иногда сама себе не могу сказать, играю я или нет. Я не всегда понимаю, правда ли то, что я говорю.

— Сейчас будет одна только правда, — Дик чуть крепче сжал ее запястье. — В межпространстве у тебя не получится играть, не бойся. Знаешь, мы с Майлзом и капитаном всегда молились перед прыжком, — Дик отпустил руку. — Мастер Порше, когда мы войдем в межпространство, приборы ослепнут. Вы не бойтесь.

— Вы мне это уже говорили, сэнтио-сама.

Бет откинулась на кресло и начала вслед за Диком читать — Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum[33]… На словах in muliheribus[34] ей отказало зрение, а на словах Mater Dei — слух. Окончив молитву, она уже не чувствовала своего тела — и, чтобы справиться с нарастающей паникой, продолжала внутренне петь те же слова на мотив Кончини, а потом — просто мотив — без слов. Переборов страх, она позволила мелодии угаснуть — и через какое-то время услышала все то же, что и прежде. У каждой звезды, у каждой далекой галактики, пульсара или квазара — был свой ритм, свой тон. Белые гиганты звучали ясно, чисто, как кларнеты, белые карлики пронзительно частили, как скрипки у Вивальди, пульсары стучали, как барабаны, а квазары завывали каждый по-своему, как расстроенные мультивоксы. Но теперь мощнее всего звучала партия корабля — в ней была прозрачная чистота челесты и сила хорошо развитого, тренированного альта. Бет на миг растерялась — во время предыдущих тренировочных погружений, вслушиваний в космос, они лежали в дрейфе, и Бет ни разу не слышала ни «Паломника», ни Дика — она ощущала присутствие юноши скорее как зону молчания чем как отдельный голос. Это было похоже на старый анекдот про большой бас-барабан: дирижер все время требовал от него сыграть свою партию тихо — в конце концов, барабанщик сказал соседу, что на этот раз вовсе не будет играть — что дирижер на это скажет? Дирижер сказал: «Очень хорошо, только попробуйте еще тише». Так вот, прошлый раз Дик как бы «играл еще тише», а вот теперь он развернул свою партию, и вел ее безукоризненно. Это была странная, прихотливая мелодия, чем-то напоминающая «Улетай на крыльях ветра» из оперы «Принц Айгор». Бет уловила три главных компонента этой мелодии: ритм задавала высокая нота, бьющаяся монотонно и часто, как сердце птицы; тональность диктовало что-то вроде виолончели, оно было совсем близко и постоянно перекатывало пять басовых нот, как в глупой детской шарманке, и контрапунктом было что-то вроде присвиста пикколо.

Пока Бет не различила этого, она просто следовала Дику, чистому и сильному альту «Паломника». А потом ее уверенность окрепла — она смогла бы сыграть свою партию в этом адском оркестре, она уже не боялась. Альт и сопрано сливались в одном музыкальном рисунке — так, словно бы художник взял в руку одновременно красный и синий карандаши и начал рисовать, не отрывая руки от бумаги, причудливый узор.

«Пикколо» словно бы нарастало, его посвисты пришли в соответствие с мелодией «виолончели», и усиливались. Крещендо. Бет чувствовала вызов, необходимость устоять перед этой силой, не дать ей подавить мелодию «Паломника»… Как вдруг в музыку включился кто-то еще. Бет сразу отличила его бархатный баритон от массы звуков и созвучий: как и их мелодия, эта музыка была сознательной, живой. Третий человек, пилот, находился рядом с ними в межпространстве — и пока еще не настаивал на своей музыке, но ненадолго. Он словно ходил и присматривался — а потом напал. Баритон на миг заглушил альт, сбил его с ритма, словно хотел навязать дуэт, но Бет удержала мелодию, полностью сосредоточившись в ней. Она не позволяла страху овладеть собой — просто вошла в музыку и держала ее, доводя до совсем близкого логического конца.

А борьба альта и баритона продолжалась на ее фоне, и какое-то время казалось, что баритон одолевает, а альт звучит все тише, глуше… но тут что-то случилось. Баритон отступил, и альт снова вошел в ее песню, чтобы еще через два такта поставить точку.

Обессиленная, Бет упала в тишину.

Когда она открыла глаза и позвала: «Дик!» — ей никто не ответил. Она позвала снова.

— Он вроде как еще не проснулся, фрей, — отозвался морлок, сгорбившийся над консолью, — дайте ему немного времени.

Бет не могла так поступить. Сама она была еле жива, по лицу градом катился пот, и ее слегка тошнило — но она помнила схватку двух голосов в темноте и чувствовала, что Дик, а может, и все они, — в большой опасности. Девушка повернула голову — и в губы ей ткнулась трубка из пакета с энерджистом. Бет ухватила ее губами, как младенец хватает материнскую грудь, единственный источник пищи, тепла и жизни. Терпкий, кисловатый вкус энерджиста придал ей силы. Она отстегнулась от кресла, выбралась из шлема и, держась за кресло руками, перебралась к Дику.

— Фрей Элисабет! — воскликнул предостерегающе Рэй.

— На нас напали, — сказала Бет. — Дику плохо.

Ему и в самом деле было плохо. В лице — ни кровинки, даже губы посерели, дыхание редкое и какое-то судорожное, глаза закрыты и неподвижны под веками.

— Что с ним? — спросил морлок.

— Он никак не приходит в себя, — Бет сняла с Дика шлем, запоздало спохватилась что он может быть не отключен — и сердце ушло в пятки, хотя она не представляла, чем это может грозить — но, посмотрев, увидела, что все-таки отключен и вспомнила, что он отключается сам собой, если биоритмы мозга показывают что-то не то.

Лицо Суны было холодным. Бет сначала с силой потерла его щеки, потом дважды хлестнула по ним ладонью — никакой реакции. Она набрала полный рот энерджиста из трубки Дика и прыснула ему в лицо. Ничего: все равно что брызнуть в лицо мраморной статуе. Бет запаниковала.

— Кусо! — Рэй явно выругался. — Параллельным курсом идет какой-то корабль.

— Какой?

— Далеко, по сигнатуре не видно.

— Брюсы! — в ужасе выкрикнула Бет.

«Нас предали! Но кто???»

— Морита, — сквозь зубы процедил Рэй.

— Что?

— Позовите Мориту, фрей! Он хвалится, что был пилотом — значит, знает, что делать! Он сукин сын, но тут уж выбирать не приходится.

Бет выскочила из рубки и дверь за ней закрылась.

Тут силы, кажется, совсем собрались ее покинуть. Она упала на колени под стенкой коридора и заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть. Только не упасть в обморок. Только не это.

Она удержалась в сознании и на четвереньках добралась до лифта. Там поднялась на ноги — не хватало еще приползти к Морите на карачках. Где он? Наверняка в своей каюте, в койке…

Лифт остановился на четвертой палубе и Бет вывалилась оттуда. Шатнулась, устояла и скорее бросила свое тело, чем пошла по коридору.

— Мастер Морита? — она стукнула в дверь каюты. Изнутри послышалась возня — вавилонянин отстегивался от койки. Потом дверь открылась.

Что-то он тоже бледно выглядит, подумала Бет. А может, это у меня в глазах туманится.

— Брюсы, — выдохнула она. — На нас напали… там… Дик, он…

— Ментальная атака, — Морита взял ее за плечи и усадил на свою койку. — Отдыхайте, фрей. Я сделаю все, что смогу.

Бет закрыла глаза и откинулась на стену.

Рэй слышал о таких вещах, но ни разу не видел воочию. Случалось, что пилоты атакуют друг друга в межпространстве — и если жертва погибает, то атакованный корабль оказывается заперт в локальном секторе и его можно брать на абордаж. Сейчас Рэй напряженно следил за вражеским судном, которое шло параллельным курсом, и не начинал торможения. Он слышал от Дика и других левиафаннеров, что их суденышко не уступит в скорости ни одному из имперских или вавилонских кораблей, за исключением, разве что, новейших курьерских. Значит, нужно реализовать это единственное преимущество, не сбавлять скорости. Но что если он так и не отстанет? Кто будет прыгать в Сектор Ласточки? Что им останется делать, если Дик так и не придет в себя? Довериться Морите?