Путь Владычицы: Дорога Тьмы (СИ) - Эфф Юлия

Несколько лет назад Улва завершала здесь инициацию Тьмой, и младшая настырная сестра умоляла взять её с собой. Как обычно, добрее всех оказался Инграм. Он тоже помогал разрывать овец и сливать их кровь в чашу, пока Улва полностью не оказалась закрыта тягучей и тяжёлой жидкостью. Согласно знаниям прародителей, после того как Тьма влила в тело первозданную силу, требовалось “покормить” её, а что подходило лучше, чем кровь, без которой нет жизни?

Кровь должна была напитать каждую чешуйку — от пальца на ноге до макушки, спрятанной под волосами. Поэтому Улва семь раз окуналась вместе с головой, и овечья кровь проникла в самую сердцевину её косичек. Через неделю их пришлось отрезать из-за заведшихся червей, и потом Улва год отращивала волосы. Над ней не смеялись, ибо все в своё время проходили через эту неприятную плату за крылья.

После этого терять, как говорила Улва, ей было нечего; и полгода, когда Марна и Солвег летали к капищу набраться силы перед следующей инициацией и подбирали волосы, Улва спокойно окуналась с головой, а потом легко смывала под ближайшим водопадом с коротких прядей густеющую кровь.

Теперь обряд потомков предстояло повторить и Кайе. Она мужественно терпела затянувшееся наполнение чаши, в которую легла, лёгкую тошноту и уже знакомый зуд — по контуру фрейского рисунка на теле. Но больше всего (а возможно, это и была причина тошноты) беспокоили возложенные на край чаши запашистые овечьи морды с остекленевшими глазами и высунутыми языками из приоткрытых перекошенных оскалов. Кровь струйками медленно стекала по камню. Прошлый раз, помнилось, Кайа успела вдосталь нагуляться по окрестности и забраться на гору, пока здесь лежала Улва. Тогда казалось, что день закончился быстро… А сейчас от пытки временем в голову какие только не лезли мысли!

— Не жди, когда наполнится до краёв, помогай себе руками, — притащив очередную тушу, сказала матушка, заметив наполовину чистое тело дочери.

И Кайе, до сих пор брезговавшей касаться рубиновой жижи, пришлось набирать её в ладошку и растирать по телу. К сожалению, Тьма из Очага не отрастила новую чешую — как было гладким тело, так и осталось, лишь кожа начала заметно шелушиться на узоре. Зуд нарастал, затошнило сильнее. Кайа несколько раз глубоко вдохнула и прикрыла глаза: нужно было отвлечься от окружающей картины и овечьего запаха немытой шерсти.

Шлёп! Очередная тушка опустилась рядом, из перезанной артерии вырвался свист вместе с булькающей жидкостью. Кайа поморщилась и сильнее зажмурилась да сцепила зубы.

— Наслаждайся, сестрёнка! — ухмыльнулась Солвег и улетела.

В ушах от тошноты гулко била своя кровь, возможно, не желающая мириться с чужой, проникающей внутрь через кожу. Из-за этого гула Кайа пропустила несколько резких реплик матушки и Солвег…

Шмяк! Слева от неё убрали тушу, с которой перестала обильно течь кровь, и на её место положили другую, явно более крупную, потому что животворящая жидкость зажурчала слишком бодро. Вскоре чаша наполнилась до половины, и Кайа, не открывая глаз, уже плескала себе на грудь.

Кто-то остановился рядом, хмыкнул, промелькнула мысль: “Здесь Дыв! Или Инграм вернулся!” — Кайа резко открыла глаза и повернула голову. Но это была всего лишь Солвег.

— Ты всю ночь здесь собралась нежиться? — сестра медленно подошла, сворачивая крылья. — Ныряй, не тяни.

— Сейчас… немножко ещё… — Кайе было стыдно признаться в страхе: стоило представить своё безволосое отражение или, наоборот, с волосами, но с копошащимися с в них белыми личинками, как сразу в фантазии возникало перекошенное от отвращения лицо Дыва. Даже если он никогда не увидит мерзких последствий, всё равно спросит, зачем Кайа отрезала волосы. А знать причину — всё равно что видеть своими глазами.

Она отвернулась от Солвег, думая ещё немного собраться с духом, но вдруг взгляд наткнулся на очередные остекленевшие глаза, не овечьи — на самом высоком уступе чаши, свесившись вниз головой с рассечённой шеей, лежал тот самый пастух, который час назад упал на колени перед повелительницами.

Хрип застрял где-то в горле, и Кайа не могла себя заставить отвести глаза от подёрнутого ужасом лица. Она несколько раз видела во время инициаций, которые проходили старшие сёстры, как умирают дикие, а на свадьбе Марны насмотрелась вдоволь на разрубленные тела. И всё же смерть этого случайного мирного пастуха, потомка светлокожего раба, потрясла неопытную принцессу.

Солвег придержала дёрнувшуюся сестру за плечи:

— Так будет быстрее. Тем более избранным требуется больше человеческой крови, не так ли? — и с силой толкнула Кайю, погружая её голову в купальню из крови и перебивая протестный крик. Она задёргалась, пытаясь вырваться, но Солвег держала крепко: — Ещё спасибо мне скажешь, сестричка…

Кайа молотила руками, разбрызгивая так тяжело собранную кровь вокруг себя, извивалась, пытаясь оттолкнуть цепкие руки Солвег, которая машинально, из-за забивающего нос запаха крови, раскрыла крылья и тяжело дышала, опьянённая желанием выбросить сестру из чаши и залезть туда самой.

— Солвег! Отпусти! — сердито приказала королева, опускаясь с очередной овцой. — Я тебя предупреждала, что Кайа испугается.

— Хорошо, матушка, — Солвег неохотно подняла руки, по локоть раскрашенные кровью и со вздохом провела по лицу, “умывая” его. — Можно я здесь побу?..

Вынырнувшая на поверхность Кайа, судорожно цепляясь за края, поднялась над чашей и, хрипя, поползла вниз.

— Что ты наделала, Солвег? — с укоризной покачала головой Отилия. — Кайа, девочка моя, успокойся.

Но “её девочку” начало рвать — безудержно, даже не кровью, а чёрной жижей. Перемежая рвоту с рыданиями, Кайа пыталась что-то сказать. Её руки то скользили по телу, словно кровь была платьем, и пытались сорвать его, то хватались за горло. Она попыталась вытереть глаза, чтобы открыть их, но кровь склеила веки, и Кайа взвыла от беспомощности.

Её корчи со стонами наконец достигли нужного эффекта — королева приказала Солвег помочь оттащить Кайю к водопаду и смыть хотя бы с лица кровь, чтобы успокоить истерику младшей, неопытной и такой пугливой дочери.

Оказавшись в холодной воде, Кайа, и правда, немного успокоилась. Как только разлепила глаза, бросилась под падающий водный поток, ругая Солвег.

— Марна права, избранная что надо! — ухмыльнулась та, наблюдая за нервными движениями сестры.

— Ты сама когда-то была такой, — заметила Отилия, становясь рядом.

— Не настолько. От крови меня никогда не тошнило. И я бы задумалась на вашем с отцом месте, почему Тьма так странно на неё реагирует. Считаю, Кайа слишком много времени проводила с карамалийцами… — Солвег пошла к чаше, на ходу сбрасывая одежду. В наполненной кровью ванне, Её высочество расслабленно растянулась, присмотрелась к выражению лица покойного пастуха и спихнула его ногой с купальни. — В самом деле, уродливый раб!

Королева постояла на берегу, задумчиво наблюдая за дочерью, продолжавшей всхлипывать и оттирать с себя кровь, потом опомнилась — раскинула вокруг себя тьму, и та слизнула с кожи и одежды пятна крови.

Смыв с себя кровь, замёрзнувшая в горной воде Кайа с трудом выбралась на берег: от холода не только зуб на зуб не попадал — руки окоченели. Кое-как набросив на себя относительно тонкую накидку и кутаясь в ней, Кайа мстительно направилась к Солвег, лениво плещущейся в кровавой купальне.

— Зачем ты убила пастуха? — она покосилась в сторону стада. Подпаска не было видно, напуганный мальчишка убежал, как только старший товарищ был схвачен фрейей.

Солвег приоткрыла глаза и довольно улыбнулась:

— Хотела проверить, ты — всё ещё одна из нас или уже какая-нибудь карамалийка.

— Как?! Что за глупость?! И при чём тут пастух?

— При том, что он не хотел умирать. Только фрейи могут почувствовать смерть, забранную силой. Мне тебе весь манускрипт с Основами Тьмы пересказать? — сейчас Солвег была похожа на Марну больше, чем когда-либо. Интонациями, насмешливой гримасой, провоцирующей на ссору.