Большое шоу - Вторая мировая глазами французского летчика - Пьер Клостерман

Сел очень плохо, так как мои закрылки опустились только наполовину, и я боялся, что они могут выйти из строя в середине моего подхода к земле.

Инглис и Дэнни только что сели, Моссиигс совершал круговой облет. Фейрбенкса и Спенса сбили. Инглис и Моссингс каждый повредили по немцу, а на счету у Дэнни было три. Из-за силы стычки результаты невозможно было проверить.

Той ночью беспорядок был довольно удручающим.

Трагическое приземление

Сквозь грязное оконное стекло я наблюдал за отделением эскадрильи Еллоу-274, возвращающимся из вооруженной разведки. Лишь три самолета в круговом полете из четырех... и даже один из трех, казалось, был серьезно поврежден зенитной артиллерией.

Дезмонд позвонил мне по телефону и попросил сразу же прийти на контрольно-диспетчерский пункт. Как только я прыгнул в джип, два первых "темпеста" приземлились в боевом порядке. Я увидел красный свет лампочек Верей из контрольного пункта аэродрома. Дезмонд находился на балконе контрольно-диспетчерского пункта с микрофоном в руке. Забыв о ступенях, я быстро оказался возле него, вскарабкавшись по наружной лестнице.

- Это Алекс, - сказал он, протянув мне свой полевой бинокль. - Дайте ему совет.

Бедняга Алекс, должно быть, получил 37-миллиметровый снаряд, и одна из ног его шасси жалко висела, колесо было наполовину оторвано. Эту ногу необходимо было поднять во что бы то ни стало; в таком состоянии ему никогда не удастся сесть на "брюхо".

- Алло, Алекс! Пьер на связи, попытайся поднять левую ногу!

Ответа не последовало. Я повторил снова, заставляя себя говорить медленно и отчетливо. Наконец, спустя несколько секунд голос Алекса зазвучал в громкоговорителе неуверенно и спазматически:

- Извини, я не могу.

- Попробуй снова, - настаивал я. Рев его двигателя с открытым дросселем, пропеллер на малой скорости привлекали внимание каждого. Я видел людей, забирающихся на крыши домов и толпящихся у дверей и окон. Прибыли Хибберт и Брукер, тревожно следя за фигурами самолета, - он пикировал, поднимался вверх, покачивая своими крыльями, пытаясь освободить чертово колесо. Наконец после пикирования объект отделился от самолета, но была все еще гидравлическая нога.

- Алекс, попробуй углеродную бутылку!

Это был его последний шанс. В бинокль я видел, что нога начала медленно, рывками двигаться в углубление крыла.

- Алло, Пьер, я использовал свой углерод, а нога все еще заблокирована.

Его голос дрожал. Бедняга! Как хорошо я понимал его панику! Он был совершенно один там, борясь со всеми этими сложными механизмами, которые сейчас превратились для него в смертельную ловушку. Я почти видел его, залитого потом, задыхающегося, отчаянно бьющего по рычагу шасси, все еще давящего на рычаг углеродной бутылки, хотя она была пуста.

Появилась "скорая помощь" и подъехала к дальнему краю взлетно-посадочной полосы, ее двигатель продолжал работать вхолостую. Затем появился пожарный механик; команда в асбестовых костюмах была похожа на глубоководных ныряльщиков. Подъехал джип "Скорой помощи". Алекс снова связался со мной.

- О'кей, Алекс, заходи на посадку на "брюхе". Отключай радио.

- Боже! Клостерман, скажи ему: пусть выбрасывается с парашютом! закричал Брукер.

Слишком поздно, он отключил радио.

"Темпест" начал свое приземление. Я стремительно слетел с перил и прыгнул в джип. Пожарный механик взял зацепление и двинулся вперед. Люди устремились вдоль пути по периметру. "Темпест" потерял высоту и быстро приближался. Сверкающий диск винта неожиданно развалился, когда Алекс отключился. Он превосходно выровнялся. Хвост и закрылки внизу, он приблизился к кирпичной взлетно-посадочной полосе.

Я ступил на акселератор, преследуемый звонком пожарного механика и сиреной "скорой помощи".

"Темпест" почти коснулся земли - прозрачный капот отлетел в воздух. Сейчас! Ужасный скрежещущий звук, винт покоробился, и 8 тонн упали на скорости 200 миль в час. С ударом, подобным грому, самолет на наших глазах подпрыгнул при посадке на добрых 30 футов в воздух, перевернулся и шлепнулся на спину с задранным кверху хвостом, в стене огня. Кирпичи полетели в воздух. Оглушающий взрыв, ослепляющий свет и тут же ужасные 20-ярдовые языки пламени, смешанные со скрученными спиралями черного дыма с яркими вспышками.

Я нажал на тормоза в 50 ярдах от топки и выпрыгнул, а пожарная машина буквально набросилась на пламя, сплевывая углеродную пену через свои 6 форсунок с высоким напряжением. Выпрыгнула пожарная бригада, вооруженная топорами, за которой следовали санитары.

На расстоянии 30 ярдов воздух был таким горячим, что обжигал горло, словно спирт. Когда огонь добрался до боеприпасов, из пламени начали брызгать искры. Воздух заполнили сухой треск взрывов и свист фрагментов самолета.

Один из пожарников, пытаясь продвинуться в ад, упал. Его подхватили сзади, словно черное, закопченное бревно. Он выбрался из своего асбестового костюма, забрызганного жидким алюминием, зашатался и упал лицом вниз, его рвало. Пламя гудело, дым жег глаза. Пожарные продолжали поливать галлонами молочной жидкости, которая брызгала, превращалась в водяной пар или текла по кирпичам.

Жар становился все меньше, и сквозь языки пламени начал показываться разбитый вдребезги каркас "темпеста" - выпотрошенный двигатель показывал свои медные внутренности, забрызганные землей, скелет хвоста самолета, разбитый на осколки фюзеляж, крылья, разорванные взрывом пулеметных лент.

Огонь сейчас был почти побежден. Под кипящей пеной можно было видеть неопределенный перемещающийся красный накал. Идя по колено в пене, мы ринулись вперед. В горло пошла ужасная вонь горящей резины, нас стало рвать. Посыпалась мелкая белая пыль порошкообразного алюминия. Затем звуки топоров, врезавшихся в остатки кабины.

- Легче, парни, легче!

Руки в перчатках оторвали спутанные фрагменты, выбросили куски раскаленного добела металла, который упал с шипением на траву, а затем... я не знаю, что заставило меня подойти ближе.

Они осторожно высвободили красно-черную массу, на которой все еще держались кусочки обугленной одежды. Привязные ремни и ремни парашюта сгорели, а под кровоточащей коркой можно было представить раскаленные добела металлические пряжки, которые прогрызли себе путь к костям.

Я почувствовал, как пот застыл у меня на спине. Ноги не держали меня, я сел в жидкую грязь пены и золы, согнулся пополам, и у меня началась безудержная рвота.

На следующий день такая же трагедия случилась с другим летчиком, который также пытался сесть на своем "темнеете" на "брюхо".

25 февраля 1945 года. Еще один отвратительный день. Снег, ветер. Видимость нулевая: полет был невозможен. Тем не менее Центр управления утвердил немедленную готовность двух отделений "темпестов" - одну из 486-й и вторую из 56-й эскадрильи, вместе с отделением "Спитфайров-XIV" из 41-й эскадрильи. Эти три отделения были назначены к полетам по очереди с рассвета.