Вторжение в Персей - Сергей Снегов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Насмешливо пахнет, — сказала в одном месте Мэри, и все мы засмеялись, так точно определила она аромат.
Нас ввели в один из туннелей, и мы очутились в зале. О том, что происходило там, рассказано у Ромеро, я повторяться не хочу. В зале Тигран познакомил нас с галактом, еще статней и красивей Тиграна. Нового галакта на человеческом языке звали Граций — имя ему соответствовало.
— На планетах Граций заменит меня, — сообщил Тигран. — Он же будет вести с вами переговоры.
Вечером, в узком кругу, состоялась наша первая беседа. Я начал ее вопросом, не состоят ли люди в генетическом родстве с галактами? Не буду удивлен, если окажется, что галакты-звездопроходцы оставили на одной из далеких от Персея планет продолжение своей породы, так сказать, воспроизвели себя наскоро и вчерне…
— У нас появилась аналогичная идея: что галакты — творение людей, явившихся в Персей миллионов десять лет назад — возразил Граций. — Когда были расшифрованы стереопередачи «Пожирателя пространства», нас поразило сходство с людьми. Единственное объяснение было, что мы — ваши потомки.
Граций порядком разочаровался, когда узнал, что человеческая цивилизация насчитывает лишь пять тысяч лет, а биологически человек появился всего миллион лет назад.
— Миллион ваших лет назад мы были вполне развитым народом, — сказал Граций, с сожалением отказываясь от гипотезы, что мы праотцы галактов. — Нет, и преданий таких, что мы где-то создавали существ по нашему образу и подобию, в памяти народа не сохранилось. Очевидно, сама природа в разных местах породила схожие по облику существа.
После этого я «взял быка за рога», как любит называть такое поведение Ромеро. Я изложил причины, настоятельно толкающие к союзу людей и галактов. Империю разрушителей рвут внутренние силы. Нужно крепко ударить, чтобы она развалилась окончательно. Для этого нужно помочь человеческому флоту, углубляющемуся в Персей. Если разрушители одолеют сейчас людей, на многие тысячелетия будет погашена надежда на освобождение от ига. Не в интересах галактов допустить разгром человеческой звездной армады.
Галакты слушали, вежливые, непроницаемо ласковые, та же неизменная приветливая улыбка сняла на лицах.
Я чувствовал, что передо мной стена и что я бьюсь головой о стену.
— Мы передадим ваше предложение народам планет Пламенной, а также обществам галактов, населяющих системы других звезд, — пообещал Граций. — А пока прошу вас принять участие в вечернем празднестве в вашу честь.
— Лучше без празднеств, пока мы не узнаем ваше мнение.
У Грация удивленно поднялись брови.
— Я не могу предварять решения всех наших народов. Имеется много возражений против участия в открытой войне, и нужно соотнести их с преимуществами, чтоб выработать разумную равнодействующую.
— Поймите меня, — оказал я, волнуясь. — Я не требую, чтоб вы объявили сегодня вашу разумную равнодействующую. Но сообщите, какие у вас возражения, чтоб мы смогли о них заблаговременно поразмыслить. Не решение, а пищу для раздумий — только об этом прошу!
Граций взглядом посовещался с галактами.
— Я выделю два главных возражения. Если мы вышлем на помощь людям эскадру, вооруженную биологическими орудиями, то в разгоревшемся бою орудия эти могут промахнуться. Нас охватывает ужас при одной мысли об этом.
— Ха, возражение! — воскликнул Гиг. — Даже мы, невидимки, промахиваемся. Неверный удар — что обычнее в сражениях!
Я усмирил Гига строгим взглядом. Не следовало вчерашнему злому врагу галактов так ретиво вмешиваться в наш спор.
— В обычном сражении — да, — с прежней приветливостью сказал Граций. — Но сражение с участием биологических орудий — необычно. Если сноп этих лучей попадет в цель, цель уничтожена, лучи погашены. Но при промахе пучок выпущенных однажды лучей будет нестись во Вселенной невидимый, неотвратимый, будет нестись года, тысячелетия, миллионы, миллиарды лет, будет пронизывать звездные системы, галактики, метагалактику — и когда-нибудь обязательно повстречает на пути очаг жизни. И горе тогда всему живому! Что бы это ни было — колония ли примитивных мхов, еще примитивней бактерии, наполняющие атмосферу, или древняя, высокоразумная цивилизация, — все будет уничтожено, все превратится в прах! Чудовищными убийцами во Вселенной мы станем в тот миг, когда промахнемся. Ни один галакт не санкционирует такого преступления — и я в том числе!
Теперь в его голосе звучал вызов. Я поднял руку, останавливая товарищей. От возражений галакта нельзя было отмахиваться первыми попавшимися аргументами.
— Так. Очень серьезно. Мы будем думать над вашими опасениями. Теперь я хотел бы услышать второе возражение.
— Второе связано с первым. Вы захватили одну Станцию Метрики, но пять других у разрушителей. Если мы промахнемся, враги создадут такое искривление, что выпущенные нами лучи обрушатся за нас самих. Случай такой уже был — и не одна планета превратилась в кладбище. Вы хотите, чтоб мы обрекли на гибель самих себя?
Не ответив Грацию, я обратился к Тиграну:
— Вы говорили, что на своих планетах галакты бессмертны. Но вы не избавлены от страха гибели?
Мне ответил не Тигран, а снова Граций:
— Мы создали такие условия жизни, что можем не опасаться смерти. Смертоносные факторы могут появиться лишь извне. Вторжение биологических лучей будет таким смертоносным фактором.
Я попросил объяснений подробней. Смерть, ответил Граций, или катастрофа, или болезнь. Катастроф на их планетах не бывает, болезни преодолены — отчего же галакту умирать? А если изнашиваются отдельные органы, их заменяют. Граций три раза менял сердце, два раза мозг, раз восемь желудок — и после каждой замены омолаживался весь его организм.
— Колебательное движение между старостью и обновлением, — сказал Ромеро. — Или навечно законсервированная старость? Земной писатель Свифт описал породу бессмертных стариков — немощных, сварливых, несчастных…
Замечание Ромеро было слишком вызывающим, чтоб галакт оставил его без ответа. О Свифте он не знает. Но законсервировать старость невозможно. В юности и старости биологические изменения в организме происходят так быстро, что задержать здесь развитие нереально. Но полный расцвет — это тот возраст, когда организм максимально сохраняется, это большое плато на кривой роста. Именно этот возраст, стабильную зрелость, и выбирают галакты для вечного сохранения. Они охотно передадут людям свое умение, чтоб и люди воспользовались преимуществами разумного бессмертия.
Я больше не вмешивался в разговор, только слушал. И с каждым словом, с каждым жестом галактов я открывал в них ужас перед смертью. Нет, то не был наш извечный страх небытия, мы с детства воспитаны на сознании неизбежности смерти, случайное начало и неотвергаемый конец — вот наше понимание существования. Наше опасение смерти — лишь стремление продлить жизнь, оттянуть наступление неотвратимого. А эти, бессмертные, полны были мучительного ужаса гибели, ибо она была для них катастрофой, а не неизбежностью. Нелегкая задача, думал я. Не склонять на выгодный и благородный союз, как мне представлялось вначале, а переламывать их натуру — вот что выпало тебе на долю, Эли.
— Теперь вам понятно, беспокойные новые друзья, как велики наши сомнения, — закончил Граций свою изящную речь о вечной молодости галактов.
— Не будем же больше испытывать терпение собравшихся — вас давно уже ждут, пойдемте!
10
Я быстро устал от праздника.
Удовольствий было слишком много — и разноцветного сияния, и разнообразных запахов, и непохожих одна на другую фигур, и слишком приветливых слов, и слишком радостных улыбок… Бал под светящимися, благоухающими деревьями показался мне таким же утомительным, какими, вероятно, были древние человеческие балы на паркете в душных залах при свете догорающих свечей.
Но Мэри праздник понравился, и я терпел его сколько мог.
Душою бала стали Гиг и Труб. Невидимок у галактов еще не бывало, и Гиг порезвился за всех собратьев. Он, разумеется, не исчезал в оптической недоступности, но зато в штатской одежде — зримый во всех волнах — вдосталь покрасовался. Его нарасхват приглашали на танцы, и веселый скелет так бешено изламывался в замысловатых пируэтах, что очаровал всех галактянок и ангелиц.
А Труб устроил показательные виражи под кронами деревьев, и ни один из местных ангелов не смог достичь его летных показателей — такою формулой он сам определил свое преимущество.
Ромеро тоже не терял времени попусту. Окруженный прекрасными галактянками, он разглагольствовал о зеленой Земле. И, поймав краешком уха его речь, я подивился, что увлекло меня в суровые дали от того райского уголка, каким была Земля в его описаниях.