Генерал Доватор (Книга 1, Глубокий рейд) - Павел Федоров

- Наверное, в голове колонны! Погоняй... Тут четвертый, - отвечали ему.

Криворотько стегнул коня и поскакал дальше. Около школы он увидел Доватора верхом на коне, окруженного колхозниками. Женщины, зябко кутаясь в шали, наперебой рассказывали о бесчинствах гитлеровских мародеров. Тут же был и Петя. Он с затаенным восторгом смотрел на командира в широченной бурке. Пете очень хотелось поговорить с командиром и попросить его кое о чем, но он не решался.

- Что же нам делать? Как быть? Научите, товарищ командир, спрашивали женщины.

- Надо помогать партизанам бить фашистов, - говорил Лев Михайлович. Война всенародная. Не давайте врагу ни куска хлеба. Что нельзя спрятать уничтожайте, уходите в лес. Мы придем, освободим вас. Надо бороться с гитлеровцами, не щадя жизни. Мы хозяева своей земли. Нельзя падать духом!

Слова Доватора глубоко западали в душу Пети. Он расхрабрился и хотел было вступить в разговор с командиром, но в это время подъехала большая группа кавалеристов. Зрелище было поразительное: все в одинаковых черных бурках, а у одного командира тонконогая лошадка выкидывала такие кренделя, что Петя и рот раскрыл. "Самый главный, наверное", - подумал он. Об этом свидетельствовал и кончик золотой шашки, торчавшей из-под бурки, и шпоры на тоненькой серебряной цепочке. Однако Петя тотчас же убедился, что мнение его ошибочно. Командир, разговаривавший с женщинами, начал сердито расспрашивать подъехавших и даже покрикивать.

- Почему раньше времени начали действовать? Почему зажгли дом, когда было приказано осветить ригой? - спрашивал Лев Михайлович.

- Не знаю, товарищ полковник! - Осипов недоуменно посмотрел на Доватора. Он сам был удивлен, когда загорелся третий от края дом и началась преждевременная стрельба.

- Сгорела усадьба Авериных, - сказала одна из женщин.

- Надо выяснить, - приказал Доватор.

- А я знаю, кто запалил! - звонко выкрикнул Петя.

- Откуда ты знаешь? - Осипов нагнулся с седла. Он смотрел на Петю добрыми прищуренными глазами. Его тяжкое горе сегодня как-то притупилось оно растворилось в опьяняющем, горячем чувстве мести, в заботе о делах, в чувстве воинского долга.

- Аверина, тетка Марфа, сама запалила, а я ей солому подтаскивал! Дяденька, товарищ командир! - Петя умоляюще смотрел то на Доватора, то на Осипова. - Возьмите меня в армию!.. Мы с теткой Марфой фашиста вилами запороли!..

Осипова передернуло от слов мальчика. Он взглянул на Доватора, потом на Петю.

- Антон Петрович, проверь-ка сам, что там случилось, - встретившись с ним взглядом, приказал Доватор.

Он уже догадывался, что случилось. Катя ему рассказала, что ее мать поклялась спалить дом вместе с немкой, но он тогда не придал этому значения. Лев Михайлович, склонившись с седла, спросил:

- Как тебя зовут, сынок?

- Петр Иванович Кочетков, - охотно ответил Петя. - Мне уже девять аль десять! - добавил он, поблескивая глазами.

- Расскажи, Петр Иванович, как фашиста запороли, - сказал Доватор.

- Мы солому натаскали и дверь в горницу дрючком подперли, а немец зашел и кричать начал. Тетка Марфа вилами солому хотела брать и еще хотела принести из риги, а он увидел... - Но досказать Петя не успел.

На полном галопе в группу всадников врезался Криворотько. Подъехал к Осипову и шепнул ему что-то на ухо. Антон Петрович оглянулся, точно ужаленный, рванул поводья, круто повернул кобылицу. К школе, громыхая колесами, подъехали две брички. На передней лежал капитан Почибут. Он был бледен, дышал тяжело. Голова была обмотана окровавленной марлевой повязкой. На второй бричке, которую в Подвязье пулеметчики приспособили вместо тачанки, вытянув руки по швам, точно отдавая глядевшим на него командирам последнюю воинскую честь, лежал старший лейтенант Дмитрий Чалдонов. Растрепанный чуб его был влажен от крови и поник на левый висок, прикрывая то место, куда ударила вражья пуля.

Черногривая кобылица Чалдонова, разгоряченная боем, металась из стороны в сторону, забегала вперед, высоко поднимала голову, раздувая ноздри. Шла назад, к бричке, но, подойдя ближе, шарахалась в сторону, останавливаясь, дрожа всем телом, косилась на бричку, словно спрашивала: "Что же это случилось с моим хозяином?" - и никого к себе не подпускала.

Осипов склонил голову, сжал переносицу, как будто у него ручьем текла из носа кровь. Доватор медленно стаскивал с головы кубанку. Лицо его сразу сделалось сумрачным. Женщины откровенно плакали. Петя не плакал: он жмурился, точно от досады, морщил нос...

А солнце вставало, разбрызгивало над темным лесом яркие утренние лучи. По извилистым, уходящим к лесу дорогам растянулись длинные черные ленты кавалерийских эскадронов. Следом катились повозки, наполненные трофеями. На одной из них сидел дед Рыгор, суровый, величественный. Рядом шла Оксана. А позади всех на маленькой лошадке трусил одинокий всадник. Он не отставал от эскадронов и не нагонял их - ехал на почтительном расстоянии...

ГЛАВА 17

На привале в лесу разведчики решили первым долгом разложить костер и наварить картошки.

- Красота посидеть около огонька, картошек испекти! Ну, а барабуля тут, браты мои, не хуже кубанской. - Торба развязал мешок и вытряхнул на землю крупную картошку. - Ты погляди, Павлюк! Такую взять горяченькую, разломить пополам - она парок пускает. Трошки соли, корочка поджаристая, на зубах хрустит, да ще цибулю - объеденье, браты!

- Варить надо поскорее, - перебивает его Павлюк, бросая на землю охапку хвороста. - Нечего над картошкой колдовать: кишки подвело, ремень уж на последнюю дырку подтянул - и все слабо.

- Не гуди, прикумский гарбузник! - огрызается Торба.

- Во-первых, не гарбузник, а винодел, это большая разница, товарищ Торбачевский! У нас в Прикумщине...

- Ты що к моей фамилии кончик приставляешь? - Торба с угрожающим видом берет хворостину.

- Чуток прибавлено - и уже звучит!.. А то - Торба, что это такое? Посудина, из которой кони пищу принимают!..

- Геть, гарбузник! - Торба замахивается хворостиной. Павлюк кидается в кусты и чуть не сбивает с ног Яшу Воробьева, идущего с охапкой хвороста.

- Вот люди, чисто младенцы! - ворчит Яша Воробьев, ломая о колено ветки для костра. Он чем-то встревожен и явно не в духе. Подняв голову, Яша прислушивается к голосу Шаповаленко, который сидит вместе с дедом Рыгором и с увлечением читает ему что-то из своей тетрадки. Теперь, после освобождения деда Рыгора, Филипп Афанасьевич с ним неразлучен.

- "А яки колгоспы на реках стоять, - читает Филипп Афанасьевич, печки переделать на каменный уголь. Доставлять его на баржах по реке Кубани, а лес на дрова не переводить, бо от этого государству великий убыток, да и скучно жить без лесочка..."