Слабак - Джонатан Уэллс

class="p1">Однажды в мае, вскоре после моего девятнадцатого дня рождения, когда я слушал музыку наверху в спальне Эйлин, металлический звон в прихожей внизу возвестил о том, что мама дома (она всегда бросала ключи от машины в латунную пепельницу на столике в прихожей). Я поприветствовал её. Я надеялся восстановить былое доверие между нами, но в течение нескольких дней после моего возвращения оставался настороже, ожидая тех навязчивых вопросов, от которых всегда хотелось увильнуть. «Появились подружки? А какая-нибудь особенная?» – даже не заданные, подобные вопросы терзали меня. Я старался рассказывать о себе как можно меньше, но мне всегда казалось, что всё равно сказано слишком много. Поэтому на всякий случай я почти ничего не говорил. Да и честно ли со стороны матери выведывать всю личную информацию у девятнадцатилетнего сына? Не хотел показаться чёрствым, но каким ещё мне следовало быть? Я не мог представить себе компромисс, при котором можно быть искренним касательно одних тем, и крайне сдержанным, говоря о других.

– Тебе пришло послание от правительства. Думаю, стоит открыть его, – мама сунула письмо мне в руки. – Оно выглядит официальным и очень важным.

Я увидел, что в верхнем левом углу конверта пропечатаны слова «Система воинской повинности для отдельных граждан». Пока мама наблюдала за этим, я прочитал письмо, где говорилось, что мне присвоен призывной номер 295, располагавшийся очень низко в общей таблице. Тем не менее в письме содержалась просьба немедленно обратиться в местную призывную комиссию.

«Но это же невозможно! – подумал я. – Вьетнамская война закончилась, не так ли?»

И вспомнил, что читал о мирном договоре в “International Herald Tribune”.

К тому же зачем из всех людей им понадобился мальчик в очках с явным дефицитом веса? Как и любой американец моего возраста, я слышал дикие истории об уклонении от призыва: начиная с того, что можно прикинуться геем – до того, что нужно много чего-то выпить и пульс станет выше уровня, допустимого для патруля во вьетнамских джунглях.

– Меня призывают в армию, мама.

Она подняла на меня глаза. Я выглядел выше неё по крайней мере на пять дюймов.

– Тебе не придётся идти. Но что за позорная война! – воскликнула она возмущённо. Я показал письмо, зная, что она ненавидит войну во Вьетнаме…

Когда отец вернулся домой, то согласился, что, должно быть, произошла ошибка.

– Призыв уже окончен. Наверное, какая-то тупая армейская оплошность. Помнишь, я рассказывал про неразбериху, что у них иногда случается? Отправят парней служить за Полярным кругом, снабдив их снаряжением для сафари, а утеплённые костюмы едут к Тихому океану? А если это не ошибка, то я знаю людей в городской призывной комиссии. Думаю, смогу избавить тебя от этого, – объяснил он.

Позже – тем же вечером, за ужином – подумав ещё немного, он добавил:

– А почему бы тебе на всякий случай не записаться на приём к доктору Даймонду? И посмотрим, что он скажет. Уверен, что он сталкивался с подобной ерундой и раньше. Возможно, сможет дать тебе медотвод.

Я записался на приём и через несколько дней поехал к своему бывшему педиатру. Его кабинет пах и выглядел так же, как и всегда. Воздух был пропитан запахом медицинского спирта. В приёмном покое стульчики и столики для маленьких пациентов стояли на своих обычных местах, а выпуски журнала “Highlights” лежали открытыми на страницах с юмором и загадками. Неожиданно для себя я почувствовал себя великаном, сидящим среди лилипутов.

Доктор Даймонд открыл дверь и подошёл ко мне, протянув руку, как взрослому.

– Рад тебя видеть, Джонатан. Как дела? Как твоё питание? Сними одежду и обувь, чтобы я мог тщательно осмотреть тебя, – попросил он.

– На самом деле я здесь не просто для осмотра, – признался я, раздевшись.

– Ну, об этом поговорим позже. А пока встань здесь, хочу измерить тебя. Пять футов семь с половиной дюймов[57]. Таким образом, ты выше, чем твой отец, не так ли? – спросил он.

– Думаю, да. На волосок, – согласился я. – Я получил извещение о призыве. Вот почему я здесь.

– А, понятно. Вставай на весы. Посмотрим, каков твой вес? Девяносто четыре фунта[58]. Ну что же, неплохо, – заключил он.

Цифра на весах поразила меня. Могу поклясться, что, когда взвешивался в последний раз, стрелка проскочила мимо недостижимой для меня цифры, пройдя порог в сто фунтов, который когда-то так хотелось преодолеть. Как я мог так ошибаться? Или же выдавал желаемое за действительное?

– Уверены, что всё правильно? Почему-то считал, что во мне больше ста фунтов! – удивился я.

– Почти сто, но меньше. Что хорошо, ведь твой вес явно недостаточен для службы в армии. Сто фунтов – это их минимум. Может быть, можно что-то сделать, если ты хочешь служить. Но сейчас я с радостью предоставлю подтверждение для призывной комиссии, – сказал доктор.

Больше я не слышал его слов. Я чувствовал потрясение от осознания того, что на этот раз моё тело спасло меня, – я гордился им, несмотря на его угловатость, несмотря на торчащие кости бёдер и тощие запястья. В свете последних событий оно приобрело более полезные свойства, такие как многогранность и уникальность. Да, я считался слишком лёгким, но эта лёгкость, оказывается, имела свои преимущества. От осознания удачи у меня даже закружилась голова.

Доктор Даймонд бормотал что-то, расспрашивая про колледж, а я уже видел себя освобождённым из крепости моего детства: больше не нуждался в её защите. У меня теперь имелась солидность. Я стал выше матери и даже выше отца. Я говорил на иностранном языке и успел пожить один на другом континенте. Особенности моего тела не помешали мне стать взрослым. Несмотря на беспокойство отца по поводу моего веса и моего будущего, я начал вести себя как взрослый человек – пусть пока я даже ещё не дорос до того момента, когда мог бы считаться взрослым мужчиной.

В тот вечер за ужином я сообщил хорошие новости о визите к доктору Даймонду. Причём в контексте обоснования моих пищевых привычек. Мамины глаза выглядели затуманенными, а папа всё время ёрзал на своем стуле на фоне висевшей за ним огромной жёлто-оранжевой импрессионистской картины с изображением Дуомо. Под ней папа казался маленьким скромным прихожанином: сутулящимся на стуле и вынужденным делать вид, что он спокоен.

– Это замечательно, Джон. У меня тоже есть новости. Хотя, возможно, и не такие приятные, как твои. Я нашёл тебе работу на лето. Начнёшь прямо завтра. Хочу, чтобы ты работал на «Уэллс Телевижн» и изучил наш бизнес с самых низов. Всё уже обсудил с Гарри. Ты