Девять принцев Амбера. Ружья Авалона - Роджер Желязны

– Этот квислинг![95] – невольно вырвалось у меня, и я едва не выронил раненого.

– Употребленное вами слово мне незнакомо, – сказал раненый, – но, судя по вашему тону, оно выражает неодобрение. И если это так, я должен заступиться…

– Погодите, – опомнился я. – Мы, видно, говорим о разных людях, носящих одно имя. Извините.

Тело на носилках заметно расслабилось.

– Несомненно, это так, – согласился он.

Тем временем дошли мы до тропинки, и я повернул налево.

Раненый опять уснул, так что я мог как следует прибавить шагу и после развилки просто бежал, а он тем временем храпел. Как-то вдруг припомнились те шесть типов, что собирались расправиться с рыцарем и почти преуспели. Хорошо бы у них не оказалось приятелей в ближайших кустах.

Его дыхание изменилось, и я опять перешел на шаг.

– Я, кажется, заснул, – констатировал он.

– И храпел при этом, – добавил я.

– Далеко мы отошли?

– Лиги на две…

– И вы не устали?!

– Слегка, – отвечал я. – Но отдых мне пока не нужен.

– Мой Бог! Не хотелось бы когда-нибудь поссориться с вами. Уж не дьявол ли вы случайно?

– Истинно так, – подтвердил я. – Принюхайтесь, разве вы не чувствуете запашок серы? А мое правое копыто болит как проклятое.

И он действительно глубоко вдохнул пару раз – меня это задело, – а потом ухмыльнулся.

На самом деле мы прошли около четырех лиг. Я надеялся, что он снова уснет и не будет интересоваться длиной пройденного пути. Руки у меня уже начинали побаливать.

– Кем же были эти шестеро мертвецов? – спросил я.

– Стражи Круга, – ответил он. – И они уже не люди, а одержимые злом. Молите Бога, сэр Кори, чтобы души их обрели мир.

– Стражи Круга? – переспросил я. – Какого Круга?

– Темного Круга, где царит беззаконие и разгуливают мерзкие твари… – Раненый глубоко вздохнул. – Он – источник хвори, поразившей сию землю.

– Мне эта земля не кажется такой уж пораженной, – ответил я.

– Мы далеко от Круга, а царство Ганелона – пока еще слишком крепкий орешек для врага. Но Круг ширится. Думаю, последняя битва разразится здесь.

– Вы пробудили во мне любопытство.

– Сэр Кори, если вы еще не слыхали о Круге, лучше вам вовсе забыть о нем, обойти Круг стороной и отправиться своей дорогой. Ох, как бы я хотел биться рядом с вами, но битва эта – не ваша, и кто знает, чем она закончится…

Тропа стала изгибаться вверх, и за какой-то прогалиной я увидел нечто напомнившее мне иные, но знакомые места.

– Что?.. – вырвалось у моего подопечного. – Да вы словно летели!.. Сюда-то нам и надо. Это Твердыня Ганелона.

И тут я стал думать о Ганелоне – не хотелось, но пришлось. Он был предателем и убийцей, которого я изгнал из Авалона много столетий назад. Я протащил его сквозь Тень в другое пространство и время – таким же образом впоследствии обошелся со мной мой брат Эрик. Я надеялся, что это не то место, куда я его притащил. Что вряд ли, но не так уж невозможно. Он был простым смертным, которому отмерен обычный срок жизни, а изгнал я его лет шестьсот назад, однако могло оказаться, что в этом мире минуло лишь несколько лет. Время тоже функция в математике Теней, и сам Дворкин не знал всех ее значений. Хотя, может быть, он-то как раз знал, отчего и сошел с ума. Самое трудное насчет Времени, как я понял, – это творить его. Во всяком случае, едва ли этот Ганелон – мой бывший лютый враг и верный помощник: тот никогда не стал бы бороться с беззаконием, поразившим страну. Напротив, он постарался бы побыстрее попасть в самую сердцевину, вылавливая себе подходящую нечисть.

Беспокоил меня и тот, кого я нес. Его двойник тоже присутствовал при опале Ганелона; выходило, что времени здесь прошло действительно немного.

Ганелона – того, что я когда-то знал, – можно было не опасаться, и меня не заботило, узнает ли он меня. О Тени он не ведал ничего. Он знал лишь, что я использовал против него некую темную магию вместо того, чтобы убить – и если он и выжил, то, возможно, даже сожалел об этом.

Но человек на моих руках нуждался в помощи и покое, поэтому я все шел и шел.

И думал…

Что-то во мне этому человеку оказалось знакомо. Если в этом месте, похожем и непохожем на Авалон, остались воспоминания о моей тени, каковы они? И как они примут истинного меня, если придется открыться?

Солнце уже садилось, подул свежий бриз, намекая, что ночь будет холодной. Мой подопечный снова захрапел, и я решил пробежать большую часть оставшегося пути. Не нравился мне этот лес; в потемках здесь в любой момент могли появиться непонятные отродья мерзкого Круга, о котором я не знал пока ничего, но в самом его существовании и активном влиянии на эту конкретную местность сомневаться не приходилось.

Солнце клонилось к закату, и я бежал, не обращая внимания на свои ощущения, а они говорили о том, что за мной кто-то следит – гонится и преследует. Наконец я вынужден был перейти на шаг, ощущения переросли в предчувствие боя, я уже слышал за спиной мягкие шаги: топ-топ-топ.

Поставив на землю носилки, я обнажил клинок и обернулся.

Две. Кошки.

Расцветкой – точно как сиамские, только величиной с тигра. Глаза без зрачков, желтые и яркие. Увидев, что я обернулся, они сели на задние лапы и не моргая уставились на меня.

Они были шагах в тридцати. Загородив собою носилки, я двинулся на них, поднимая клинок.

Левая кошка открыла пасть. Я ожидал услышать рык или мурлыканье. Но она заговорила:

– Человек, вроде как смертный… – Голос был слишком высок для человеческого.

– Пока живой, – согласилась вторая кошка похожим голосом.

– Убить здесь, – произнесла первая.

– А второй, что охраняет его с клинком, который мне не нравится?

– Смертный?

– Подойди – узнаешь, – тихо сказал я.

– Тощий и, должно быть, старый.

– Но он нес раненого от самого каирна бегом и не отдыхал. Берем в клещи.

Они шевельнулись, а я двинулся вперед. Та, что справа, прыгнула.

Клинок рассек ей череп и врубился в плечо. Едва я успел повернуться и вырвать клинок из раны, как вторая скользнула мимо меня к носилкам. Я рубанул в полную силу.

Удар пришелся по спине и перерубил кошку пополам. Визг, словно мел заскрипел по доске – и тело ее развалилось надвое. Обе половины тут же загорелись. Первая кошка уже полыхала вовсю.

Но та, которую я располовинил, еще была жива. Пылающие глаза ее обратились ко мне.