Гроза над Русью - Станислав Пономарев

Гонца слушали, затаив дыхание. Знали, скоро и им предстоит сеча. И были готовы к жизни мгновенной, битве и смерти.

— Много богатырей русских полегло на поле брани, — печально сказал гонец. — Но хакан Урак! — голос его зазвенел. — Хакан-бек Урак и бек-ханы печенежские печалились в тот вечер о целом тумене воев своих! Воевода Претич разметал всю вершу козарскую и весь день держал хакана и печенегов на левом бреге!

— Вечная память защитникам светлой Руси, павшим в сече грозной!.. — снял шлем Добрыня, опустили непокрытые головы и воеводы сторонников русских.

— Ну да сечи без убитых не бывает, — сурово молвил Добрыня. — Братие, о деле славном на Непре-реке донесите всем ратникам, штоб пример сей зажигал сердца воев русских для битвы!

Неподалеку затрещали кусты. Раздался грозный окрик дозорного, ему ответили. Вскоре перед Добрыней предстал связанный по рукам жилистый человек лет тридцати в сопровождении мужиков, вооруженных дубинами.

— Так, ста, ить из-под тиши пробирался в стан наш, — доложил рыжий бородатый мужик с синяком под глазом. — Дак мы яго повязали. Не давался, нечистый дух. В глаз мне саданул, ажио светло стало.

— Кто таков? — нахмурился воевода.

— Гонец Свенельда, — бойко ответил пленник.

— Пошто дрался?

— Мыслил, ворог. А как ухватили меня они, понял, што свои, лесовики. От степняков бы яз отбился.

— Чем докажешь, што Свенельда доспешник? Обличьем не нашенский вроде?

— Прикажи развязать.

Воевода кивнул. Пленника освободили от пут. Он с силой потер затекшие запястья и вытащил из-за пазухи голубой треугольник из шелка с золотым клеймом — летящий сокол над перекрестьем из двух молний.

— Сказывай! — разрешил воевода.

— Завтра поутру дружины Свенельда и полоцкого князя Рогволода, а також рать древлянская с князем Дубором будут здесь! — объявил гонец.

—— Любо! — повеселели вокруг.

— Как Рогволод со Свенельдом оказался? — подозрительно спросил Добрыня.

— Лодии их встретились в устье Уж-реки. Со Свенельдом много сторонников древлянских на подмогу Киев-граду идут: как прослышали лесовики о козарской грозе, так сразу ж замирились с нами.

— Добро, — кивнул воевода. — Вот и собралась Русь светлая для отпора ворогу!

— Длани в кровь стерли вой русские, — почему-то конфузясь сказал гонец Свенельда, показав заскорузлые ладони в кровавых мозолях. — День и ночь гребут напеременки. Да еще паруса поставлены. Лодии ако чайки летят...

Глава четвертая

Каган-беки Урак

Зеленый с золотыми разводами огромный шелковый шатер, увенчанный золотой маковкой с серебряным полумесяцем, стоял на Воиновом поле на виду Вышнеграда, в двух тысячах шагов от главных ворот Киева. Позади, внизу, дымя, догорала крепость Язина.

Роскошный шатер окружали другие — пониже и поскромнее. Все это разноцветное великолепие очерчивал ровный круг из щитов, повешенных на колья. А пространство меж шатрами заполнила красочная, в дорогих доспехах, толпа воинов. Сверкали латы, колыхались на ветру султаны из перьев диковинных птиц, резал глаз пестрый шелк архалуков. Стройные кони сгибали гривастые шеи, звенела позлащенная сбруя. Здесь было шумно и весело.

За кругом из щитов копошилась серая масса остального хазарского воинства...

Высоко в небе чертил ленивые круги старый степной орел, обозревая землю острым глазом. Он был в недоумении — среди серо-кипящей массы, дыма и Пламени мерцал яркий гигантский круг. Сверху он был похож на россыпь раскаленных углей среди золы — он так же кипел и потрескивал. Орел стал набирать высоту... Вдруг резкий секущий свист настиг его. Царь неба, могущественный и гордый, заклекотал от боли, накренился на одно крыло и стал падать. Он махал крыльями, старясь удержаться в родной стихии, но падал все стремительнее, и земля надвигалась на него, огромная и неотвратимая...

Орел упал перед великолепным шатром как раз в тот момент, когда из него выходил величественный старик в сверкающих одеждах, в золотом узорчатом шлеме, верх которого венчал синий сапфир с голубиное яйцо величиной. Лицо старика было морщинистым и редкобородым, горбатый нос и выцветшие круглые глаза делали его похожим на беркута.

Птица, падая, чуть не задела гордого старца крылом по лицу. Но тот не закрыл глаз и не отшатнулся, как бы сделал любой другой человек на его месте. Но этот человек не был любым и каждым — его звали Каган-беки Урак Непобедимый и Разящий, Щит Аллаха и Шад-Хазара Наран-Итиля, Надежда Всех Хазар и так далее и тому подобное.

Каган-беки Урак остановился перед мертвой птицей, и долго смотрел на ее могучие крылья и хищно изогнутый клюв. Тарханы, эльтеберы, беки и тургуды застыли позади Непобедимого — небо ясно, но будет гроза!

— Кто? — спросил каган тихим голосом, продолжая смотреть на орла.

У ног Урака уже лежал распластанный ал-арсий. Полы его архалука раскинулись, будто крылья гигантской птицы. Каган отметил это про себя и снова ушел в созерцание, переводя взгляд с орла на человека и обратно. Это длилось долго, потом опять раздалось тихое:

— Похороните их вместе на высоком кургане. — Урак перевел взгляд на объятого ужасом ал-арсия: — Будешь служить ему в царстве Тенгри-хана...

Пятьдесят долгих лет сменили друг друга чередой тех пор, как Урак с помощью кровавых уловок, интриг и заговоров овладел этим высшим военным титулом в Великой Хазарии — каган-беки.

Войско — власть! Поэтому Урака часто называли царем, но он этого не любил. Есть царь в Хазарии, зачем же быть вторым? Во дворце Ал-Бейда в Итиль-келе царствовал Живой Бог всех хазар Великий Каган Шад-Хараз Наран-Итиль Иосиф!

Льстецы готовы были назвать царями и чаушиар-кагана — начальника над тургудами и привратника Золотого дворца Солнца, и кендар-кагана — управителя гражданскими делами Хазарского каганата. Но ведь они царями не были...

Урак предпочитал, чтобы его называли Непобедимым. Или Разящим. Ибо в его руках был Меч Державы весом в сто тысяч стальных клинков. Даже в мирное время двенадцать тысяч ал-арсиев держали наготове сабли...

Урак вернулся в шатер, никому не разрешив следовать за собой. Только два тургуда-колосса замерли истуканами позади золотого трона, похожего на древнеассирийскую колесницу. Каган-беки сел под парчовый балдахин, подложив под себя одну ногу, задумался.

«Что несет мне грозный знак поражения беркута?» — размышлял он, устремив неподвижный взор на золотой клинок солнечного луча, в котором мельтешили пылинки и уже успел свить радужную сеть маленький суетливый паучок.