Луна жестко стелет - Роберт Хайнлайн

Мы постоянно старались. Майк переписал тексты старых революционных песен: «Марсельезы», «Интернационала», «Янки-Дудля» и так далее, – чтобы они актуально звучали на Луне. Эту ерунду вроде:

Вперёд, сыны Луны родимой,День жуткой драки настаёт.Засадить нас в БУР нестерпимыйВертухаева хевра идёт, —

Саймон Клоунс распространил повсюду, и когда какая-нибудь приживалась, мы начинали толкать мелодию без слов по радио и видео. Это ставило Вертухая в дурацкое положение: ему приходилось запрещать исполнение то одной мелодии, то другой. А нам только того и надо было: насвистывать людям не запретишь.

Майк научился в точности воспроизводить голоса и словари Вертухаева зама, главного инженера и других начальничков. И по ночам в резиденции Вертухая телефон надрывался: звонила вся его команда. Те, конечно, открещивались. Тогда Альварес поставил регистратор на Вертухаев личный аппарат и при следующем таком звонке вышел с помощью Майка на запасной аппарат шефа, а по голосу узнал Вертухаева завпищеблоком.

Но следующий отравный звоночек Хаю Майк подстроил якобы от самого Альвареса, и что на следующий день Хай сказал Альваресу и что Альварес ответил в свою защиту, – это можно описать как временами беседу двух чокнутых.

Проф сказал Майку, чтобы прекратил. Чего доброго, выгонят Альвареса с работы, а нам это было ни к чему: больно он нам подходил. Но вскоре миротворцев-карателей два раза подряд подняли ночью по тревоге якобы по личному приказу Вертухая. Вышел подрыв боевой готовности, Вертухай начал думать, что среди самых близких людей затаились предатели, а те решили, что он сам по халатности систему связи разгласил.

В «Лун-Правде» появилось объявление, что состоится лекция доктора Адама Селены на тему: «Искусство и поэзия на Луне: новый ренессанс». Из камрадов никто не явился: мы по сети ячеек заранее оповестили. И вообще пусто было, когда явилось три отделения миротворцев-карателей. Так сказать, приложение принципа неопределенности Гейзенберга к «Алому бедренцу». Редактору «Правды» довелось целый час объяснять, что лично он никаких объявлений не принимает, а это было подано в окошечко и оплачено наличными. Ему вперед было сказано, чтобы никаких объявлений от Адама Селены не принимал. А потом переменили и велели принимать от Адама Селены всё, что ни придет, но немедленно ставить в известность Альвареса.

Мы испытали свою катапульту, жвахнули здоровенную глыбу в Индийский океан, в точку с координатами 35 градусов восточной долготы и 60 градусов южной широты, где кроме рыбы никто не плавает. Майк порадовался, какой он отличный стрелок: всего два раза высунулся в промежутки, когда радиолокаторы дальнего слежения и наблюдения не работают, и только одна коррекция потребовалась, чтобы угодить в «яблочко». Эрзлинские службы новостей сообщили о гигантском метеоре близ Антарктики, который засекла Кейптаунская станция слежения, причем рассчитала точку падения в точном соответствии с прицелом Майка. Он позвонил мне похвастаться, как только перехватил вечерний выпуск новостей агентства Рейтер. Аж захлебывался. Мол, тик-в-тик влепил и сам пронаблюдал, какой был восхитительный бултых. Потом пошли сообщения от сейсмостанций и от океанографических постов, которые зарегистрировали цунами.

У нас всего одна готовая обечайка была (стали никак не купить было), а то Майк наверняка пристал бы насчет еще одной пробы своей новой игрушки.

«Шляпокол свободы» в моду вошел у стиляг и девчонок ихних. Саймон Клоунс рожки свои украсил им. Универмаг «Bon Marche» им каждую покупку премировал. У Альвареса неприятный разговор был с Вертухаем, большой начальник интересовался, отдает ли шеф евонных стукачей себе отчет, что надо что-то делать всякий раз, когда молодежь с ума сходит. У него, у Альвареса, что, не все дома?

В самом начале мая на Пересечке попался мне Слим Лемке. Конечно, в «шляпоколе». Он, похоже, мне был рад, а я его поблагодарил за своевременную расплату (через три дня после суда над Стю Слим явился к Сидре и отдал тридцать гонконгскими за всю шайку-лейку), поставил ему стакашек. Присели мы, и тут я его и спросил, с чего это молодежь в красных шапках щеголяет. К чему бы эти шапки? Это же эрзлицкий обычай – шапки носить, разве нихьт?

Он маленько растерялся, сказал, что это вроде как масонская ложа, наподобие «сохатых»[15]. Я переменил тему. Выяснилось, что его полное имя – Слим Лемке Стоун, то есть он родом из кодлы Стоуна и, стало быть, мы родственники. Приятная новость. Сюрприз. Даже лучшим семьям, вроде Стоунов, не всегда удается пристроить сыновей в женатики. Мне повезло, а то так же, как и Слим, сшивался бы по коридорам. Сказал ему, что мы родня по линии матушки моей.

Он разгорячился и вдруг заявил:

– Брат Мануэль, когда-нибудь думали насчет того, чтобы нам самим выбрать своего Вертухая?

Я ответил, мол, не выйдет. Вертухая ставит Глав-луна, и впредь она же ставить будет. Он спросил, а за каким нам вообще Главлуна? Я в ответ спросил, кто ему этим голову забивает. Он ответил, что никто, что просто сам подумал и всё. Мол, что, у нас нет права думать?

Добрался я до дому и в темпе спросил у Майка, есть ли у парня партийная кличка и какая. С самим Слимом говорить в откровенку было бы против правил безопасности.

Третьего мая 2076 разом взяли семьдесят мужиков по имени Саймон, допросили и отпустили. В газетах ни слова. Но слух разошелся. У нас уже было девять этажей в сетке, а двенадцать тысяч народу способны распространить новость с такой быстротой, что сам себе не поверишь. Мы давили на то, что одному из этих «опасных Саймонов» оказалось всего четыре года. Это был свист, но сработало.

Стю Ла Жуа пробыл у нас весь февраль и весь март и вернулся на Терру только в начале апреля. Продлевал билет сперва на один борт, потом на другой. Когда я начинал объяснять, что он уже на неощутимой грани необратимых физиологических изменений, он только улыбался и отвечал, чтобы я не беспокоился. Но оформил доступ на центрифугу.

Он даже в апреле не хотел уезжать. Все мои жены и Ваечка расцеловались с ним на прощанье, слезу пустили, а он уверял каждую, что вернется. Но застрял там, поскольку взялся за дело. К тому времени он уже был член партии.

В решении завербовать Стю я участия не принял. Из суеверия. Ваечка, проф и Майк единогласно решили рискнуть. Их решение я одобрил с радостью.

Мы все участвовали, все обхаживали Стю Ла Жуа: и я, и проф, и Ваечка, и Мама. Даже Сидра с Ленорой, даже Людмила, вся наша детвора, Ганс, Али и Фрэнк, поскольку он очень увлекся прежде всего жизнью семейства Дэвисов. На пользу шло, что Ленора была первая красавица на весь Эл-сити, не в обиду будь сказано для Милы, Ваечки, Анны и Сидры. На пользу шло и то, что сам Стю грудного младенца очаровать был способен. Мама за ним ухаживала, Ганс показал ему нашу гидропонику, и Стю весь в грязи и в поту шлепал по туннелям с нашими ребятами. Пруды спускал, где мы на китайский манер карпов выкармливали. На пасеке пчелы его покусали. Научился с гермоскафами управляться и ходил со мной на поверхность солнечные батареи регулировать. Помог Анне борова прирезать, поучился кожу вымачивать. С Дедом сидел, уважил его наивные замечания насчет Терры. С Милой тарелки мыл, чего мужики у нас в доме никогда не делали. Муку молоть научился и с Мамой кулинарными секретами обменялся.