Сон-трава. Истории, которые оживают - Воздвиженская Елена

Не успела я договорить, как в кустах что-то затрещало и я, перепугавшись не на шутку, отскочила в сторону и спряталась за могучий, замшелый ствол дерева. Кто-то закашлял и мне навстречу вышел тот самый дед, которого я встретила по дороге в деревню. Я выдохнула и шагнула из своего укрытия к нему.

– Здравствуйте! Я так рада вас видеть! Я тут заблудилась, кажется.

– Здравствуй-здравствуй, Варенька! Далеко ты забралась, разве ж можно одной да с непривычки в лес заходить.

– Так ведь тут вон тропка-то – неуверенно махнула я рукой.

– До тропки твоей часа два ходу, – усмехнулся дед, и увидев мои изумлённые глаза, добавил, – Да ты не бойся, выведу я тебя. Идём.

И я уже второй раз за этот вечер поплелась за своим проводником по лесу. По пути разговорились.

– Дедушка, а я ведь так и не спросила в прошлый-то раз, как вас зовут?

– По разному величают, – ответил дед, – Но бабушка твоя Алевтина звала меня Лешачим.

– Забавно, – хихикнула я, – Прямо как Леший. Это потому, что вы лесник?

– А разве я лесник? – хитро прищурился старик, – Я такого не говорил.

– Так как же, – замешкалась я, – А кто же вы?

– Лесной хозяин.

Я задумалась. Странные все тут кругом какие-то, ну да ладно, лишь бы вывел меня из той чащи, куда меня бабка затащила.

– Да, кстати, а что это за старушка у вас по лесу бродит, коль уж вы лесной хозяин? Невысокая, сухонькая, завела меня сюда и бросила. Она, видимо, из деревни какой-то близлежащей? А ещё она малость не в себе.

– Да это Лесавка, – рассмеялся дед, – Она проказы такие любит устраивать. Ты не обижайся на неё, она в общем-то безобидная, просто за зиму истосковались лесные жители в спячке, вот и проказничают маленько.

– Лесавка? – протянула я, – Названия у вас тут чуднЫе какие-то. Лесавки, Лешачие.

– А тут, девонька, чудного-то много. Ты ещё и десятой части не видела. Погоди, вот лето начнётся, то ли ещё будет!

– Летом я уеду. Я тут до сорокового дня, до конца мая. Взяла на работе отпуск сразу за два года. Руководство отпустило, скрипя зубами. Мама вот, правда, там одна в городе осталась, она у меня инвалид. Но я подругу свою, одноклассницу бывшую Светланку, попросила приглядеть и помочь.

– Маму-то твою тоже сюда надобно. Здешний воздух её скорёхонько на ноги поставит, да вон у Марии корова есть, молочком парным будешь матушку поить, а я тебе ещё травки летом покажу кой-какие. Да ты и сама их знаешь, только забыла ты всё в своём городе, Варенька. А ведь бабушка учила тебя.

– Дедушка, – спросила я, – А вот ты всё знаешь тут про всех, а где ж ты сам-то живёшь? Ты, небось, годами бабушке моей как раз ровесник?

– Тут и живу.

– В лесу? – не поверила я.

– В нём родимом. А годами я и сам не скажу какими. Много мне лет. Когда твоя бабушка ещё без штанов бегала, я и тогда уж дедом был.

– Точно сумасшедший, – подумала я.

– Ну вот и здрасьте, – обиделся дед, – Я её из леса вывожу, а она обзывается. В дурачки записала меня.

Я встала, как вкопанная.

– Ну всё, шагу больше не ступлю, пока вы мне всё не расскажете! Что за Лесавки? Что за тайны? Как вы мои мысли читаете? Откуда вы мою бабушку знаете и кто вы сам такой?

– Здрасьте-приехали, – крякнул дед, – Али до сих пор не поняла с кем ты идёшь? А я-то думал ты девка неглупая.

– А я и не глупая.

– Да чой-то не сказать.

– Дедушка, да кто ты?

– Леший я.

Я с минуту молчала, словно меня оглушили, а после принялась хохотать.

– Ой, ну вы шутник! Ну а если правда, а, дедушка?

– Тебе бают, а ты всё своё заладила. Говорю же – Леший я, лесной Хозяин.

И тут меня окатило холодным потом осознания того, что дед вовсе не врёт, и что он отнюдь не похож на дурачка. Да и бабка та загадочная, что будто сквозь землю провалилась, тоже ведь непростая. Пазлы начинали складываться в единую картину. Синяя поляна, бархатные цветы.

– А-а, вот так-то, припоминаешь? Вспомнила Заячью Поляну-то?

И тут дед подошёл ко мне, и положил мне на голову свою большую шершавую ладонь, от неё пахло мхом и сладкой ягодой. В голове моей помутилось, я вдруг перенеслась в иное пространство и время, перед глазами замелькали кадры собственной жизни. Вот мы с бабушкой идём по лесу, она рассказывает мне подробно про каждую травинку, про каждую букашку. Наклоняюсь, срываю синий цветок.

– Этот цветок необычный, Варенька, он с Заячьей Поляны, а она кому попало не открывается, только знающим, ведающим. Силу он имеет большую. Много дел с ним можно сотворить, и добрых, и злых. Ты, внученька, добро твори, нельзя людям зло делать. Никому нельзя. Не обижай ни зверя, ни букашечки, ни травинки малой.

Вот мы с бабушкой в избе. Она запаривает в глиняном горшке какие-то травы, снова меня учит, приговаривает, какая трава от какой хвори служит.

Вот мы на речке, смотрим на воду, по реке идёт рябь, а после всплывает на поверхность белоснежный чудный цветок, я ахаю. Бабушка входит в воду, бережно срывает цветок, кланяется и благодарит матушку-реку за её дары, а после объясняет мне:

– Это одолень-трава, Варенька, от нечистой силы человека бережёт, от хворей многих лечит.

Вот мы идём по лугу, я бегаю за бабочками, как вдруг со стороны леса направляется к нам какой-то человек. Я узнаю уже знакомого мне деда. Только одет он немного иначе. Рубаха на нём вышитая, брюки светлые, босой, на голове шляпа соломенная, в руках корзина с кореньями.

– Большая ты стала, Варенька, – улыбается дед мне, – Скоро бабушке помощницей станешь.

Внезапно сознание выхватывает из темноты отдельными вспышками бабушкины уроки, слова, какие-то действия. И я понимаю, что вспомнила всё… Всё, до последней капли. Меня засасывает в тёмный коридор и я лечу с бешеной скоростью, а после падаю, и вздрагивая, прихожу в себя.

Я всё так же стою на тропке рядом с дедом. Но всё изменилось. Я в-с-п-о-м-н-и-л-а.

Лешачий смотрит на меня внимательно, улыбаясь.

– Что, девонька, теперь-то веришь?

– Верю, – прошептала я.

Мир моего детства, юности, отчётливо предстал перед моими глазами. Бабушка готовила меня к другой жизни, не той, которую я сейчас проживаю. Это не моя жизнь, чужая. А вот здесь, здесь должна быть моя жизнь.

– Поняла теперь, Варенька, что некуда тебе ехать отсюда? Здесь твой дом, твоя земля.

Я киваю.

Душу внезапно переполняет небывалое чувство свободы, радости, полёта. Так, наверное, возвращались странники из далёкой земли в отчий дом. Так птицы после долгой зимы встают на крыло и летят в родные края. Так человек умирает, не умирая телом, но существом своим, чтобы перевернуть себя полностью и начать новую жизнь, когда и ты уже не ты, а новый человек, как монах умирает для этого мира, чтобы войти в мир иной, с Богом.

Мы уже вышли из леса, перед нами расстилается поле, а за ним моя деревня и там жёлтой точечкой – бабушкин дом. Мой дом.

– Спасибо, дедушка, – оборачиваюсь я к Лешачему, – Я дальше сама дойду.

– Иди-иди, Варенька. Теперь ты уже на правильном пути, – кивает он.

И я ухожу по широкому, тёмному полю, над которым повисла круглобокая бледная луна, я иду не спеша и мне совсем не страшно, ведь я вернулась домой.

IV

Прошло три года. Я живу теперь в бабушкином доме, мама тоже живёт со мной, хотя поначалу и смотрела на мою идею как на совершенную дикость. Но когда спустя год жизни в деревне она впервые сама вымыла в доме полы, ликованию её не было предела. Силы её восстанавливались с каждым днём, она перестала хромать и припадать на одну ногу, а ещё через год ей и вовсе стало некогда хандрить. Ведь она стала бабушкой.

Да, вы уже, наверное, догадались, что я вышла замуж за Алексея. Он удивительный человек, мой муж, невероятно добрый, смелый, самый лучший. Наконец-то я счастлива. Единственное, чего мы долго не могли решить – это то, где нам жить, в доме моей бабушки или же в доме Алексея. В итоге поселились у нас, а в тот дом ходим каждый день и поддерживаем порядок.