Сон-трава. Истории, которые оживают - Воздвиженская Елена

– Плевать, – думала я, – Пусть живёт как хочет.

Я же жила своей полноценной жизнью, работала в известной компании переводчиком, занималась спортом, ездила по миру. Мне не было скучно жить. Но одновременно с этим одиночество было моим постоянным спутником. Не хватало чего-то, и это были не мужчины. Не было у меня чего-то настоящего, чистого, меня всё время тянуло куда-то, душа рвалась, мне казалось, что я проживаю не свою жизнь. Но что именно мне следовало делать, я не понимала. Поэтому просто жила, плывя по течению. Муж тоже отчего-то не уходил туда, где рос его ребёнок, может быть и там у него не было любви? Да и любил ли он кого-то вообще кроме себя?

В один прекрасный день я просто заехала в ЗАГС после работы и подала заявление. Через месяц нас развели. Муж был не против.

Жизнь потекла дальше, практически в том же русле.

Всё изменилось в один день. Это случилось в конце апреля. Неделю назад мне исполнилось тридцать лет. А через несколько дней позвонила мама и сообщила, что не стало бабушки. Нужно было ехать хоронить бабулю, и сделать это следовало мне. Мама моя была единственным ребёнком у бабушки. А я единственной внучкой. Последние шесть лет мама моя практически не выходила из дома после перенесённого инсульта. Она замечательно обслуживала себя и готовила еду, а я приносила продукты и делала уборку в её квартире. Перебираться к нам она категорически отказывалась, да оно и понятно, ведь дома родные стены и сама ты хозяйка всему. Но дальняя дорога была бы для мамы невыполнимой миссией и потому, я поехала одна, пообещав, что устрою всё наилучшим образом.

Итак, ранним туманным утром я выехала в путь. Дорога мне предстояла длинная. Бабушка жила в другой области нашей необъятной страны, переезжать поближе к нам она не хотела, так как в тех местах она родилась, выросла и прожила в общем-то всю свою долгую жизнь. В детстве родители отвозили меня к бабушке с дедом на каждое лето. Я ждала этого события целый год. Здесь, в небольшой деревеньке, среди холмов и полей, за лесом, на берегу реки жизнь текла по-особому.

Тогда ещё был здесь крепкий колхоз. Кругом царило оживление и радость. Пастух гнал в луга деревенское стадо на утренней заре. Колхозники шли на работу. Старики выходили копаться в огородах и хлопотать по хозяйству, ну а мы, ребятишки, торопились выпить кружку парного молока с бабушкиными плюшками и скорее бежать за новыми свершениями и проделками.

Чего мы только не вытворяли, и на тарзанке прыгали, и лазили в норы в поросшем кустарником овраге, которые уходили глубоко в недра земли, и купались в речке, в которой были омуты, и в них, как говаривали наши бабушки, водились русалки и водяной, и в лес бегали за ягодами, и катались на колхозном бычке Мальце, который был удивительно смирный для своего богатырского телосложения. Как не хватила кондражка наших бабушек, я не знаю, тогда, в детстве все наши забавы казались мне абсолютно безопасными и невинными.

Бабушка моя, ко всему прочему, знала много удивительных историй, и когда мы с ней занимались домашними делами, рассказывала мне то одно, то другое. Иные истории были страшными, иные просто жизненными, но в каждой из них была мудрость, и я до сих пор помню всё дословно.

А ещё бабушка моя ведала. Умела она заговорить зубную боль, грыжу, вправить вывих, вылечить любую хворь. Лечила она травами да баней. Травы мы с ней заготавливали охапками и чего только бабушка из них после не делала – и настойки, и отвары, и мази на гусином да медвежьем сале, и восковые свечи с травяной крошкой. И помаленьку учила бабушка и меня своему мастерству и знаниям. Я с жадностью впитывала в себя всё до капли.

А потом мне исполнилось шестнадцать, я окончила школу и поступила в университет, там познакомилась с будущим мужем, и всё – началась совершенно другая жизнь, где не было места далёкой глухой деревеньке, в которой к тому времени всё уже разладилось, колхоз развалился, молодёжь поразъехалась в города, и лишь старики остались здесь доживать свой короткий век.

За все эти годы я была у бабушки лишь три раза. Быстрыми наездами. Бабушка была бодрой, несмотря на свой возраст, пила разные отвары, но, конечно, уже не ходила за травами далеко, а выращивала понемногу самое нужное на своём огороде. В последний раз я видела её четыре года назад. Неужели столько времени прошло? Уколы совести пролились слезами, которые с момента того, как я услышала о смерти бабушки, никак не шли, и я остановила машину на обочине, чтобы отдышаться.

Рыдания душили меня, я задыхалась от потоков собственных слёз, словно сейчас выплакивала всё, что накопилось у меня за эти последние годы. После того, как я пришла в себя, мне стало настолько легче, будто врач вскрыл мне давний гнойник, который мучил меня много лет, и выпустил гной, очистив рану. Да, впереди предстояло ещё долгое лечение, однако главное уже свершилось. Думаю, что именно эти слёзы и стали первой главой последующих событий.

Утерев слёзы, я вышла из машины, до родной деревни оставалось буквально часа полтора езды. По обеим сторонам трассы стоял лес, первая юная листва зелёной лёгкой дымкой волновалась в воздухе, пели птицы, стучал дятел, пахло мокрой землёй, свежестью, зеленью и счастьем. Внезапно в кустах раздался лёгкий треск, я насторожилась, мало ли кого тут носит, а вдруг лось или вообще волк какой выйдет сейчас на дорогу. На всякий случай я вернулась ближе к автомобилю, и тут из-за кустов показался дед. Самый обыкновенный, старенький такой, в высоких сапогах, шляпе, коричневого цвета куртке и зелёных штанах. Одной рукой старик опирался на посох, а в другой руке держал корзину.

– Странно, – подумала я про себя, – Чего делать в лесу в это время с корзиной? Да вроде и деревень тут рядом я не приметила.

– Да мало ли что можно в лесу интересного найти, – ответил вдруг дед, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности.

– Он что, читает мои мысли? – подумала я, а вслух ответила, – Ну да, вы, пожалуй, правы. Здравствуйте, дедушка!

Старику видимо пришлось по душе, что к нему обратились так ласково и он растянул в улыбке рот.

– Ишь какая, а вроде городская.

– Городская, – согласилась я, – А что?

– Да то, что у вас в городе люди по большей части чёрствые, всё официально обращаются, прямо вот фу ты-ну ты, господин да госпожа. А ты меня дедушкой величаешь, спасибо, внученька.

Я улыбнулась:

– Господинами только в правительстве, пожалуй, и зовут друг друга.

– Всё равно, – стоял на своём старик.

– Не стану спорить, – подумала я, – Не стоит того, из-за ерунды.

– А вы откуда, дедушка?

– Оттуда, – старик махнул рукой в неопределённом направлении, – А ты Алевтины Ивановны внучка?

– Да-а-а, – удивлённо протянула я, – А как вы догадались, дедушка?

– А похожа ты на неё сильно, точь в точь Алевтина в молодости.

– Значит вы с моей бабушкой знакомы были?

– А то, она ведь травница была известная, в моих владениях завсегдатаица!

– А, так вы, значит, лесничий?

Дед усмехнулся в пышную бороду, в которой тут и там виднелись застрявшие крохотные веточки и моховинки:

– Ну, можно и так сказать. Тебя ведь Варварой зовут?

– Верно, – снова удивилась я, – Вы и имя моё знаете…

– А как же, ты ведь с бабушкой часто в лес приходила, пока маленькой была. Косища была у тебя вот кака, и глазищи зелёные в пол-лица. Где коса-то?

– Отрезала, давно уж, – вздохнула я.

– Эх, вот что город с людьми делает, – вздохнул дед.

Я поникла, вспомнив, что еду провожать свою бабулю в последний путь. Наш разговор с дедом заставил меня на миг поверить, что сейчас я подъеду к родной избе, и бабушка встретит меня, как и прежде, выйдя на крылечко. Оботрёт о передник руки и, ахая, поспешит мне навстречу.