Две дамы и апельсиновый джем - Анна Викторовна Дашевская

– Ох, не уверен я… – Крис покачал головой. – Он абсолютно и прочно безумен. И там, внутри его безумия, он по-прежнему всевластный господин своих земель.

– К Тёмному Басараба! Ты как, оклемался? Вот и отлично. Пошли, возьмём группу и задержим уже наконец этих типов. Согласись, пора закрывать дело об исчезновении миссис Джейн Пламптон и переходить к чему-то новому?

Крис молча кивнул.

* * *

Подходил к завершению расследования и детектив-инспектор Смайт.

Делал он всё в своей манере, неторопливо и тщательно, стараясь не оставить ни одной неясности. Например, в данный момент его интересовал один, вроде бы, мелкий вопрос: странное количество производимых картинок. Ну в самом деле – сто в неделю, четыреста в месяц. Ладно, предположим, расширили они производство не так давно, всего четыре месяца назад. И за эти четыре месяца было произведено тысяча шестьсот пейзажей.

Куда столько?

Не в каждом доме соблюдают моду, не к каждому интерьеру подходит пейзаж в чиньском стиле…

И ведь есть ещё небольшой, но постоянный приток изделий того же плана от, собственно, чиньских конкурентов?

Да, вопрос ерундовый и не имеющий отношения к преступлению, убийству Ли Бэя. Но ведь на суде непременно найдётся ушлый адвокат, который докопается, спросит и уведёт процесс в сторону.

И детектив-инспектор сделал пометку в своих записях: выяснить.

Художник, исполнявший пресловутые «пейзажи в стиле шанхайской школы», оказался вовсе не чиньцем, а уроженцем того же самого Кобхэма, рыжим, долговязым и веснушчатым. Звали его Джонни Вестхем, и был он выгнан с четвёртого курса Высшей школы искусств за ненадлежащее поведение. Матушка Джонни, служившая в поместье сэра Эндрю Монтегю-Скотта экономкой, пожаловалась хозяину на сына, и тот был быстро приставлен к делу.

– Да какая мне разница, что рисовать? – развёл руками рыжий, когда его доставили в допросную комнату номер три. – Я и портреты писал, и жанровые сцены, только жанровые сцены-то сейчас не особо идут. Не модно. Вон, на первом курсе написал историческое полотно, братья Гракхи, так до сих пор где-то у матушки пылится. Ну, предложил мне хозяин писать пейзажи в чиньском стиле, бумагу выдал и всякое такое, я и писал.

– А скажи мне, Джонни, магия у тебя какая? – задушевно поинтересовался Брауэрман.

– Да никакой, считай! – жизнерадостно заржал тот. – Воздух, десять единиц, и восемь воды.

– Но тебя же учили каким-то действиям?

– Конечно. Вот когда акварелью пишу, могу воду очистить, не приходится бегать и менять. Просушить работу могу ветерком, тоже удобно.

Так ничего и не добившись, сержант отпустил рыжего Джонни под обязательство не покидать пределы округа Кобхэм, и отправился к Смайту. Детектив-инспектор беседовал с Ли Чунгом. К сожалению, ответить на главный вопрос, о личности убийцы, Чунг не мог или не хотел.

– Нет, господин, не знаю! – он складывал ладони и кланялся; Брауэрман никак не мог отвести взгляд от этих пухлых, белых, каких-то женских рук. – Моё дело маленькое, что дали – то и продал, а художника нанимал сэр Монтегю-Скотт.

– Ага, и бумагу делали под его руководством, – кивнул Смайт.

– Да, господин инспектор, и бумагу тоже.

– Насколько нам известно, вы – специалист по живописи шанхайской школы. И подделки были именно этого направления.

– Я человек маленький, господин инспектор. Живопись люблю, да, а пейзаж особенно прекрасен тем, что можно смотреть на него и жить внутри, среди этих гор и сосен. Хороший художник непременно оставляет часть листа незаполненной, чтобы зритель мог сам почувствовать, что он там видит, сообразно с его собственным внутренним состоянием, – Чунг закрыл глаза, сложил ладони и, слегка раскачиваясь всем телом, процитировал: – «Туман и облака в горах весной создают сплошную пелену, и люди радостны. Роскошные деревья летних гор тенисты – люди безмятежно-спокойны. Осенние горы чисты и прозрачны; листья опали – люди суровы. Зимние горы покрыты тёмными грозовыми облаками – люди унылы, подавлены»*. Возможно, мы пытались вложить в рисунки наше умение, чтобы люди стали безмятежно-спокойны. Но это ведь не криминал, господин инспектор?

– Вы руководили изготовлением поддельных рисунков?

– Нет, господин инспектор, как бы я мог? Я простой чиньский повар, моё дело – зажарить утку так, чтобы она радовала взгляд, обоняние и вкус.

– Именно поэтому доход от продажи свитков делился пополам, да?

– Да, господин инспектор… Ой, нет! Какое пополам? Это вас обманули. Ли Чунг получал тридцать процентов, только тридцать!

Так и не добившись толку, Смайт отправил чиньца в камеру и устало вздохнул.

– Очную ставку им устроить?

– Не вижу смысла, – Брауэрман уселся верхом на стул и принялся вертеть в пальцах линейку. – Каждый будет стоять на своём. В главном-то их показания сходятся, а разницу в деталях всегда можно списать на забывчивость. Менталиста бы на них напустить…

– И самому под суд пойти… – в том ему продолжил Смайт. – Ты же знаешь, ментальный допрос проводится только по разрешению королевского прокурора. Ладно, дадим фигурантам передохнуть, возможно, Чжао принесёт какие-то новости от старосты чиньского квартала.

Сержант Чжао вернулся радостный, чуть ли не потирая руки. И новости были: появился в квартале чужак, по разговору – из чжуров. Снимает комнату у вдовы Синь Хао. Из комнаты этой вот уже три дня не вылезает, еду ему вдова готовит, и газеты приносит. А когда газету чужак отдаёт, замусолен в ней предпоследний разворот, где объявления печатают.

– Ждёт от кого-то вестей, – кивнул Смайт. – Понять бы ещё, каким кодом они переписываются. За ним там кто-то присматривает?

– Господин Бао, старший квартала, сказал, что смотрят днём и ночью. Да и вдова Синь своего не упустит, чжур платит ей каждый день. Думаю, что человек этот ждёт, чтобы ему проложили пути отхода.

– Думаю, надо подождать, – высказался Брауэрман. – Посмотрим, куда он выведет.

– А я считаю, надо брать, – возразил Крис. – Во-первых, его могут счесть отработанным материалом. После убийства прошло три дня, был бы нужен – уже попытались бы вытащить. Во-вторых, куда он нас выведет, на гонцов триады? Так они сегодня здесь, а завтра убрались в Чинь, тут