Сыны Каина: история серийных убийц от каменного века до наших дней - Питер Вронский

Де Сальво впервые попал в поле зрения полиции не как серийный убийца, а как мелкий преступник, прозванный Замерщиком, совершив несколько ненасильственных и чуть ли не смехотворных преступлений на сексуальной почве. Он представлялся «искателем талантов» из модельного агентства и спрашивал у женщин, можно ли снять с них мерки. Когда де Сальво измерял лентой грудь и бедра, то будто случайно касался их и тайком поглаживал. Многие женщины даже не замечали его действий, а в полицию начали обращаться, лишь когда поняли, что фотографировать их никто не будет, и очень возмутились.

Из показаний Замерщика де Сальво после ареста: «Всю жизнь я был бедным мальчишкой из неблагополучной семьи – вы всё это знаете – что мне вас дурачить? Слушайте, я вообще не разбираюсь ни в моделях, ни в съемках. Образования у меня нет, а все эти девушки были выпускницами колледжа, понимаете? Я выставил их на посмешище… Я заставил их делать то, что скажу, подчиняться мне, слушаться».

Позже, когда де Сальво обвинили в изнасилованиях и убийствах двенадцати пожилых женщин и одной студентки, о своих преступлениях в роли Замерщика он говорил следующее: «Самое большое удовольствие я получал от тех девушек из Гарварда. У меня и внешность не блеск, и образования нет, но я смог надуть представительниц высшего класса. Знаю, на таких, как я, они смотрят свысока. Считают, что они лучше меня. Все они были студентками, а у меня ни гроша за душой, но я их перехитрил. Я как бы должен был чувствовать себя хуже перед образованными людьми… Когда я говорил им, что они могут быть моделями, то смысл всегда один и тот же: ты лучше меня, лучше всех на свете и станешь моделью… Любой человек с мозгами сразу бы догадался. Но они никогда не просили никаких доказательств.

Когда я был замерщиком, то ненавидел этих девушек за их тупость и очень хотел с ними что-нибудь сделать… такое, что заставило бы их задуматься, хоть на секунду… и дало бы им понять: я так же крут, как и они, а может, даже лучше и умнее».

Возможно, Дюмойяр также получал психосексуальное удовлетворение от того, что дурачил «спесивых» разряженных служанок из города, которые свысока смотрели на простолюдина с уродливой губой и конусообразной головой, и имел над ними власть.

Фетиш на служанок

Казнь Дюмойяра совпала по времени с возникновением в обществе недоверия и опасений по отношению к современной городской среде и женской мобильности. С приходом промышленной революции появились розничные магазины с товарными запасами на складах, бухгалтерский учет и делопроизводство, что обогатило средний класс и, как следствие, побудило девушек, не желающих пробовать себя в единственной социально приемлемой для «приличных» незамужних женщин профессии школьной учительницы уезжать из деревень в поисках лучшей работы. Они селились в городах, подальше от надзора родственников. Некоторые устроились работать на фабриках, а потом и в магазинах и разного рода учреждениях, но большинство из них стало служанками в домах богатых семей среднего и высшего класса, где требовалась низкооплачиваемая рабочая сила.

Потенциально распущенное сексуальное поведение оставшихся без присмотра в большом городе молодых и независимых женщин стало известно как «девичья проблема»{227}. Веками в общественных местах без сопровождения появлялись лишь нищие бродяжки и проститутки. Теперь же незамужние девушки гуляли повсюду одни. Характерной чертой городов XIX века стали пансионы, где за проживающими незамужними девушками строго следили и сопровождали при каждом выходе в свет. Подобно тому, как стюардессам и медсестрам до недавнего времени приписывали мифическую неразборчивость в связях, всех одиноких, самостоятельных и трудоустроенных молодых женщин подозревали тогда в сексуальной неблагонадежности – особенно служанок, которые стали центральными фигурами эротических историй вроде романа «Моя тайная жизнь», написанного неким Уолтером. Книга была столь откровенной, что в США ее полностью опубликовали лишь в 1966 году, а в Великобритании – так и вовсе в 1995-м (подробнее об особенностях порнографии Викторианской эпохи читайте в главе 10){228}.

Кроме того, большинство состоятельных хозяев требовало от служанок прилично одеваться, душиться и носить украшения. Разнообразие одежды для прислуги, от униформы до дорогих повседневных платьев, очень привлекало фетишистов, страдающих всевозможными парафилиями (в отделе нижнего белья в секс-шопах до сих пор пользуется спросом костюм «сексуальной французской горничной», а в сочетании с чулками в сетку он становится забавным костюмом для вечеринки на Хеллоуин). В центре Лиона было так много служанок, что для поиска жертвы Дюмойяру требовалось лишь раз пройтись по одному-единственному мосту. Заманить их было даже легче, чем проституток, ведь, в конце концов, какая проститутка пойдет с деревенским увальнем вроде Дюмойяра в темный лес за двадцать километров, чтобы там перепихнуться (по крайней мере, точно не раньше, чем увидит у клиента приличную сумму наличных)? А вот служанка – о, служанка, словно Красная Шапочка, будет готова безропотно следовать за тем, кого сочтет своим собратом-слугой, посланным будущим состоятельным работодателем!

В европейском обществе смерти служанок низводились до статуса «незначительных», о чем свидетельствовала вся французская пресса, а особенно отличилась в этом консервативная центральная газета «Фигаро», без стеснения публиковавшая шутки о деле Дюмойяра – причем многие из них представляли собой неудачные каламбуры на сексуальную тему, обыгрывающие сходство между словами «служанка» и «хорошая» (и то и другое по-французски будет bonne){229}.

Хотя не исключено, что Дюмойяр убивал своих жертв ради того, чтобы в буквальном смысле «сорвать с них последнюю рубашку», так как в то время у определенного слоя людей и не бывало при себе ничего ценного, помимо одежды (да и сейчас бывают случаи, когда лишают жизни из-за пары фирменных кроссовок или айфона), – все же платья его «незначительных» жертв стали для него подобием фетишистского тотема, а то, что он не продавал их, а хранил у себя дома, говорит о том, что на убийство толкала его не нужда, а некая психопатологическая фетишистская тяга.

Так как сам Мартин относился к крестьянам, то он тоже был «незначительным». Когда в 1862 году художник Жан-Франсуа