Пагуба - Сергей Малицкий

— Как так сумели подогнать? — покачал головой Лук, закрыв дверцы. — И в самом деле, и вблизи не разберешь, что руками сделано. Щели с волос, словно дерево рассохлось.

— Ничего я не подгонял, — буркнул Такш. — Речная акация изнутри сгнивает. Ствол делается, что твоя труба. Тут главное — вовремя подобрать, нужным средством пропитать да торцы другим деревом со смолой плотно законопатить. А дверцы что? Вынимай куски по трещинам да лепи из них дверцы. Только вот что, парень, если доберешься до Хапы…

На этом месте наставления сидевшая на берегу Хасми негодующе хмыкнула.

— …если доберешься, говорю, до Хапы, — погрозил пальцем охотнице Такш, — колоду топи. Пробей дно хоть мечом и топи. Нечего мне на себя беду тянуть.

Лук отплыл от островка старика в сумерках. Попрощался с Хасми и Негой, сел в колоду, как в корыто, да принялся выгребать к той протоке, на которую указал ему старик. Небо обещало быть чистым, вслед за утонувшим в тростниках солнцем накатила тьма, но глаза быстро привыкли, и под едва ощутимым красноватым мерцанием небосвода Луку показалось, что он остался совсем один. Что нет больше никого под небом Салпы, только он, жужжание ночной мошки, тростники и черная вязкая вода. Где-то в отдалении плескалась рыба, иногда доносился волчий вой, но поверх всего стояла тишина, и плеск весла Лука казался слышимым всем и каждому.

Вскоре, как старик и предсказывал, озерцо, которое на самом деле было старым рукавом Натты, обмелело, или же тина поднялась почти к самой поверхности. Лук продолжал двигать колоду вперед, пользуя весло как шест, пока не заметил впереди косую, наклонившуюся в сторону скалу. Под скалой и обнаружилась черная, темная даже на фоне всей остальной ночи, протока. Колода поплыла ловчее, болото пошло в сторону, по правую руку даже образовалось что-то вроде низкого, поросшего кустарником берега, несколько раз мелькали огни костров, но Лук продолжал грести, стараясь держаться стены тростника и помня наказ старика: до света нужно выбраться из притока на середину Натты. И дальше следует держаться середины Натты. А уж если захочется передохнуть или переждать чего, лучше пользоваться птичьими островками. Их ниже по течению предостаточно.

Натта развернулась внезапно. Вокруг еще стояла тьма, хотя восточный край неба стал слегка розоветь. Колода примяла полосу тростника, и взгляду открылась речная гладь. Конечно, самой большой реке Дикого леса было далеко до Хапы, но Блестянку она легко перебивала вдвое, раскидывая берега почти на лигу. Лук выгреб на середину реки, с удовлетворением отметил, что та несет вдоволь всякого мусора, среди которого он сумел разглядеть не только островки травы, ветки, кажется, даже падаль, но и целые вывороченные с корнями деревья. Лук убрал весло, лег, с облегчением вытянув ноги, подтянул дверцы колоды и закрыл глаза.

Он проснулся в полдень от шума. Нет, Лук спал чутко, отмечал в полусне плеск воды, крики чаек над речной гладью, далекий рык неизвестного зверья, но именно в полдень о стенку колоды что-то заскрежетало. Он открыл глаза и понял, что кроме неба видит ветви какого-то куста. Более того, на одной из ветвей сидела какая-то пичужка и деловито чистила клюв. В носу резко засвербело, сдерживая чиханье, Лук поднес руку к лицу, но сделал это слишком резко, отчего пташка испугалась и вспорхнула, одарив хозяина кораблика неожиданностью прямо в лоб. Теперь уже пришлось сдерживаться от смеха. Однако на будущее следовало иметь в виду, что засыпать можно, только заткнув отверстие травой. Интересно, как бы передвигался в таком же суденышке Харас? Нет, места хватило бы и старшему приемышу Куранта, но лежать тому пришлось бы на боку, что было не слишком удобно, потому как колени согнуть ему бы не удалось. А на спине Харас неизменно начинал храпеть. Вот было бы забавно увидеть плывущую по реке колоду, которая оглашает водные окрестности молодецким храпом.

Во второй раз удержавшись от смеха, Лук решил оценить обстановку. Колода продолжала плыть, но ветки тем не менее оставались над головой. Медленно, стараясь не шуршать, Лук подтянул тело поближе к отверстию и начал поднимать голову. Первое, что он увидел, были чайки, которые деловито расхаживали по деревяшке где-то над ногами Лука, но самого хозяина колоды не видели — река прибила колоду к кучке мусора, которая образовалась вокруг вымытого течением из берега куста, и ветви скрывали лицо капитана суденышка, позволяя ему одновременно и наблюдать за чайками, и осматриваться по сторонам.

Река стала чуть шире. Колода по-прежнему несла Лука головой вперед. На левом берегу реки вставал стеной непроглядный лес, на правом лес был пореже, и над ним бугрились тоже зеленые горы. Кое-где на берегу виднелись прогалки и даже как будто деревеньки. Лодок пока не наблюдалось. «Надо будет ночью прихватить этот куст веревкой», — подумал Лук, снова лег и начал подтягивать за бечеву оставленный в ногах мех с водой. Услышавшие шорох чайки забили крыльями. Нет, еду и питье следовало все-таки держать поближе к голове.

Ночью Лук опять греб, не забывая приглядываться к берегам. Впрочем, они были уже достаточно далеко, и грести он научился вовсе бесшумно, да и небо заволокло тучами, и плыть приходилось почти в полной темноте. В последующие три дня зарядил дождь. С короткими перерывами он лил и лил. К вечеру каждого дня Лук почти плавал в воде, да и колода начала притапливаться, доходило до того, что, когда чайки садились на нее, волны порой захлестывали в отверстие. Ночью Лук выжимал одежду, вычерпывал деревянным ковшом воду и продолжал работать веслом, досадуя, что не может грести в полную силу: слишком низка была осадка колоды. Пришлось даже отпустить в свободное плавание куст, который уже не приносил никакой пользы — кораблик и так напоминал гнилушку, готовую развалиться, да выбросить якорный камень, чтобы избежать окончательного затопления суденышка. Лук уже подумывал о том, что ему придется пристать к берегу, чтобы соорудить какой-нибудь плотик, как дождь прекратился. В итоге он лишился почти всей еды и даже заполучил небольшую простуду. Простуду удалось выгнать в первую же сухую ночь усердной греблей, а вот еды явно не хватало. Течение же становилось все неторопливей, что внушало надежду: скоро Хапа. Ранним утром седьмого дня Лук увидел город. Причем город стоял сразу по обоим берегам. Он оказался брошенным, мертвым. От огромных, собранных из серых камней зданий остались только стены и колонны, редкие купола зияли дырами в кладке. Корни древних деревьев обвивали ступени забытых храмов, из окон торчал кустарник, то и дело вместо руин вовсе открывались поросшие деревьями груды мусора. Затем показались руины моста. Каменные быки, покрытые зеленым мхом, торчали из воды, но арки, соединяющие их, были обрушены. Похожий мост был переброшен через Бешеную в лиге от Парнса, но тот был меньше этого в сотни раз, как и в сотни раз меньше мертвого города был тот же Хилан. Даже Дикий лес за прошедшие столетия, если не тысячелетия, не смог скрыть минувшее великолепие.

Впереди раздался гортанный крик. В мгновение Лук вспомнил, что уже наступает день и ему не следует торчать в колоде, словно он присел помыться в корыте на людной улице. Успев разглядеть краем глаза впереди узкие лодки, он упал на дно, захлопнул створки и заткнул отверстие уже подгнившей и вонючей травой. Вряд ли его заметили, потому как голоса продолжали раздаваться, но тон их был спокойным. Кто-то даже рассмеялся, жаль, что Лук не знал наречия некуманза, впрочем, что ему было с того наречия? Что он мог? Только медленно вытягивать из ножен меч да сжимать в кулаке рукоять широкого ножа. Мелькнула было мысль взяться за каменный нож, но тут же была отвергнута. Неизвестно еще, что там произошло с великаном-дикарем, но если эта дикарская штучка способна прожигать насквозь такие туши, она и колоду в мгновение превратит в дырявое корыто.

Голоса приблизились, внезапно послышалась ругань, и сразу же раздались удары по колоде, отчего вода плеснулась прямо в траву, а вместе с гнилью и в лицо Лука. Колода остановилась и начала медленно поворачиваться. Ругань продолжалась, причем один из некуманза под одобрительные восклицания дальних собеседников что-то выговаривал кому-то близкому, скорее всего, ребенку, потому как голос оправдывающегося был детским. Стук по колоде повторился. Лук напрягся, готовясь распахнуть створки и начать размахивать мечом, но в это время по дереву что-то зашуршало, и сквозь траву он разглядел сеть. Ругань усилилась, колода как будто от удара ноги снова колыхнулась, заставив Лука еще раз перенести тухлое умывание, сеть зашелестела по борту суденышка, через удерживаемые руками створки перевалилось что-то тяжелое, и часть этого тяжелого упала на лицо Лука. «Рыба», — заскрипел зубами Лук. Ругань усилилась, в ответ раздалось какое-то лепетание, и тонкая, не только детская, но и девичья рука начала снимать вывалившуюся на лицо Лука часть улова. О стенку колоды зашуршал борт лодки. На лицо Луку легла тень. Несколько рыбешек запуталось в траве, но почти все были ловко собраны, и лишь когда тонкие пальчики были готовы ухватить Лука за нос, он негромко зашипел. Он не знал, водятся ли в Натте водяные гадюки, которые в изобилии наполняли притоки Хапы под Гиеной, но именно так лет пять назад пугал Негу — прижимал язык к верхней десне и со свистом выдыхал воздух. Пальчики отдернулись с визгом, на колоду обрушился тяжелый удар, послышался звук проламываемого дерева, но уже вместе с последующей руганью Лук понял, что удержался от обороны не зря: колода вновь оказалась во власти реки.