Пагуба - Сергей Малицкий

Но сдаваться Данкуй не привык. Разослал гонцов во все города вперед себя. Приказал отираться на площадях да постоялых дворах. Наказал учесть всех слепцов, да не только нынешних, а и прошлых и мимолетных. Где кто интересовался домами? Где кто приценивался к наделу земли под строительство? Опять же где мелькал черный сиун да при каких обстоятельствах? А еще что о сиунах говорят? А что случалось чудного?

Пока одно да другое, побывал Данкуй в Намеше, в Гиене, а потом, вместо того чтобы повернуть на Кету или на Ламен, вдруг отправился к Парнсу. Спутников имел всего двоих, но таких, которые стоили вместе десятка других теней. Самого Далугаеша смогли бы вдвоем взять, да и вопросов лишних не задавали.

Горная дорога была многолюдна. Телеги тянулись к перевалу и с перевала одна за другой. Ветер сдувал в пропасть подсохший да размолотый копытами конский навоз. И то сказать, лето — самое время для перевозок. Везли же все, что обычно везли с Гиблых земель. Соль, медную руду, железную руду, олово, пластины мрамора. Туда везли ткани, зерно. Осенью потянутся с перевала повозки с мехами, мясом. С рыбой из горных рек Северного Рога. А вот в те дни, когда где-то на этих самых дорогах были настигнуты беглецы из Харкиса, дорога была пустынна. Самое начало зимы. Лед на перевале.

Троица миновала старый оплот, у которого шумным табором расположились гиенские пастухи, что гнали овец за горы своим ходом, затем миновала деревеньку и придорожный алтарь Пустоты с кострищем из двенадцати камней для сжигания мертвых. Оказалась на высоком обрыве, под которым среди порогов шумела речка Бешеная.

Данкуй спешился, подошел к краю обрыва, посмотрел вниз. Потом нашел взглядом одного из спутников.

— Опроси каждого в деревне. Узнай, кого сжигали десять лет назад на этом кострище. Кто умер. Интересует ребенок возраста шести-семи лет. Я буду ждать в Парнсе.

У ворот Парнса, которые были просто-напросто стальными тяжелыми дверями, перекрывающими вырубленный в скале проход, Данкуй отослал второго спутника.

— Скачи на север. На излете предгорий, в двух десятках лиг, поселок горняков Хастерза. Там же стоит отряд гвардии иши. Пятьдесят человек. Меня интересует, выступал ли десять лет назад осенью на их торжище Курант со своей повозкой. Посмотри записи в трактирах или в писцовой книге местного старшины. Должны быть отметки о разрешении поставить балаган. Слепой вроде бы не упускал случая подзаработать звонкую монету в конце сезона, когда горняки просаживают летние заработки, но нужно знать точно. И если выступал, сколько с ним было приемышей? И возвращался ли после?

Всадник кивнул и направил лошадь дальше, а Данкуй усмехнулся и загромыхал кулаком по стальным воротам. Ждать ему пришлось долго. Наконец где-то в отдалении загремели одни ворота, потом другие. Раздался равнодушный голос:

— О прибежище просишь или испрашиваешь о чем?

— Испрашиваю, — ответил Данкуй.

— О чем интерес имеешь? — гундосил все такой же равнодушный голос.

— О прошлом, — прищурился Данкуй.

— Кто?

— Данкуй, милостью Пустоты, — расплылся в усмешке старшина тайной службы. — Хочу говорить с провидцем.

— Провидец нездоров, — пробурчали за воротами, но засов заскрежетал, и створки ворот пошли наружу. На свету появился седой старик в серой куртке, серых портах и стоптанных сапогах с дырами.

— Жив еще, Ирмалант?

— Только волею Пустоты, только волею Пустоты, — загундосил старик. — Продуло, однако. Спину ломит.

— Ее у тебя ломит последние лет двести, — усмехнулся Данкуй. — Поговорить надо, приятель. Одно с другим составить, другое прочь раскинуть. Есть у меня подозрение, Ирмалант, что всплыл очередной отпрыск Эшар.

Разговор Данкуя с седым старцем был долгим. Закончился он только на следующее утро. Тени ждали старшину тайной службы у выхода из Парнса. Один из них доложил, что десять лет назад в деревне погибли под обвалом отец с малолетним сыном. Нашли их не сразу, но обряд провели как положено, разложили костер на алтаре, да ненастье по домам загнало. Наутро слышали выстрелы в горах, а потом оказалось, что дождем костер прибило, но на алтаре остался только взрослый, ребенок пропал. Второй сообщил, что Курант в Хастерзе представление давал, но приемышей у него было только двое. Вернулся года через два уже с тремя.

Данкуй слушал, улыбался и кивал каким-то собственным мыслям.

— Ну что еще? — наморщил он лоб, увидев вопросительное выражение лиц верных слуг.

— Сиуна видели мы, — сказал один из них, переглянувшись с приятелем. — Хиланского сиуна. Вот прямо здесь, у входа в Парнс. Стояли тут, языками чесали, оглядываемся, а он словно каменный столб, как истукан какой за спиной появился. А как оборотились, он пылью рассыпался, так смерчем и улетел!

— Выходит, языком чесать надо меньше, — рассмеялся Данкуй и послал лошадь в сторону столицы.

Квен лег спать сразу после того, как Далугаеш покинул его. Давно уж так сложилось — когда голова начинала трещать от размышлений, следовало поспать. Недолго. Хватало часа или двух. Зато потом решения принимались на свежую голову, да и спешка куда-то пропадала. А решение принять следовало. Со дня на день должны были прибыть посланцы клана Смерти, а вслед за ними или раньше и ловчие Пустоты. О последних Квен и думать не мог без дрожи. Хотя именно к воеводе явиться должны были только первые. А у прочих и правитель иной, и отчета с них не стребуешь. Да и не нужен тот отчет. Ни мгновения не сомневался Квен, что возникнет нужда, и явятся ловчие Пустоты прямо в его дом, и не только спросят то, о чем захотят, но и голову снесут без раздумий. Но теперь его волновало другое. И в том числе то, о чем известил его Далугаеш.

В этот раз Квен спал недолго. Получаса не прошло, как поднялся, ополоснул лицо холодной водой, подошел к столу, на котором лежал старый сломанный меч. Простенький меч, неплохой стали, но работы обыкновенной, красная цена ему была бы пара золотых, оружейники Хилана, пожалуй, клинок бы получше сообразили, все-таки и глубоких зазубрин не счесть, да и что теперь говорить о мече, если переломлен он пополам? Нечего было бы говорить, если бы не вытравленный значок на клинке. На четыре пальца пониже гарды. Как раз там, где у хорошо отбалансированного оружия находится центр равновесия. Значок был багровым. Точно таким, каким отмечались мечи клана Смерти. И сломан меч был в соответствии с правилами клана Смерти. Оружие не должно достаться врагу. Если воин клана Хара умирает, он ломает собственный меч. Помнится, когда-то Квен дивился этому правилу, и не тому обстоятельству, что лучше бы умирающий воин оставлял меч сыну или внуку, а другому. Как можно сломать меч, если тебя самого уже убили? Перемогли в схватке, проткнули сердце или вовсе снесли башку с плеч? Прежний воевода, который и впрямь закончил жизнь в придорожном трактире, сказал тогда, что ни снесенная башка, ни проткнутое сердце ничего не значат. Умирая, воин клана Смерти ломает свой меч. Ломает даже мертвым. А если не сумел сломать, значит, не был он воином клана Смерти. Слепой Курант, выходит, был им до конца своих дней. И, уходя в Пустоту, сделал все как должно. Стоял насмерть, прикрывая своих, почти всех спас, пусть и ненадолго. И увел с собой в Пустоту дюжину ловчих.

Квен, как обычно, когда он думал о чем-то, подошел к окну. Его окна выходили во внутренний двор казармы, дом Далугаеша стоял на соседней улице. Кипел пучеглазый, когда уходил от воеводы, только что не булькал. Не убил бы кого-нибудь по дороге. А ведь тоже когда-то упражнялся в этом же дворе. Молодые ловчие стучали деревянными мечами. Каждый из них знал, что в случае его гибели семья получит десять золотых. Десять полновесных золотых монет, за которые можно купить приличный домик с садом. Или два меча отличной работы. Или пять мечей попроще. Вроде меча Куранта. Хотя нет, такого меча не купить ни за какие деньги. Что ж, выходит, что поход Далугаеша обошелся ише в двадцать два кошеля по десять золотых? И еще два кошеля по пять золотых, которые придется заплатить за увечья, что нанес воинам неистовый старшина? Нет, за двоих последних старшина ловчих сам расплатится. Но в смертях ли беда? Да будь воля иши, он бы все мостовые Хилана кровью ловчих полил да по сырому засыпал золотом, если бы это могло остановить Пагубу. Не переживет иша Пагубу. Ни один еще не пережил. И конец у них всегда один и тот же. Где бы ни прятался правитель, появляется слуга Пустоты и сносит ему голову. И каждый иша знал об этом.

«Ничего, — Квен еще раз посмотрел во двор, где кроме молодых воинов скучал без вестей гонец, — сегодня же с гиенским кораблем поплывут по водам Хапы вести для иши. Кир Харти еще не взят, но его приемные отец и мать мертвы, укрывальщики циркачей мертвы, названый брат Кира и дочь кузнеца Палтанаса, что вроде бы уже приросла к рыжему парню, захвачены. А ведь молодец старшина ловчих. Мерзость, конечно, но молодец».