Краткий миг - Варвара Рысъ

Богдан слушал с таким выражением, словно у него внезапно и резко заболел зуб.

— Благодарить, Иван, меня не за что и исправлять нечего, — твёрдо произнёс он, желая прекратить этот разговор.

— Почему же? — Иван с удивлением подался вперёд.

— Потому что я, по существу дела, преступник, предатель. А Рим предателей не вознаграждает. Знаете такую историческую поговорку? Она верна. И я, Иван, вовсе не герой. А — повторю ещё раз — преступник, предатель. Да, искупивший, отбывший, отсидевший, отработавший, какие там ещё существуют сопливые слова на эту тему, но — предатель. А как я вам уже доложил, Рим предателей не вознаграждает.

— По-русски говорится: «Рим предателям не платит», — отметила Прасковья. Ей хотелось увести разговор в филологические сферы.

— Ну да, так лучше звучит, — согласился Богдан. — Просто в оригинале “non premia” — «не вознаграждает»: «Roma traditoribus non premia». Но «не платит» — по-русски звучит ритмически определённо лучше.

— Послушайте, Богдан, — Никаноров положил ладонь на предплечье Богдана. Стариковская промытая кисть ярко белела на чёрной водолазке Богдана. — Для нас Вы не предатель. Вы были российским гражданином и повели себя как подлинный патриот России. При этом действовали Вы решительно, быстро, инициативно, смело. И ни у кого не спрашиваясь, — добавил он со значением.

— Да уж… — усмехнулся Богдан. — Моя мудрая бабушка ещё в детстве говорила мне: «Самоуправство у тебя в крови, и до добра оно тебя не доведёт».

— Да, в принципе, Вы могли бы посоветоваться с нашим руководством, но не стали этого делать. Но суть не в этом. Своим поступком Вы по факту сделали выбор в пользу России, а не в пользу вашей… скажем так: страны происхождения. А дальше, как я понимаю Вашу историю, Вы добровольно явились к Вашим начальникам и, в сущности, сами решили понести наказание за свой поступок. В Ваших действиях, простите, не прослеживается логики. Я, во всяком случае, её не улавливаю. Вы сделали выбор в пользу одной из противоборствующих сторон — и дальше уже надо было действовать в логике этого выбора.

Богдан молча и напряжённо слушал. Наконец проговорил словно с усилием:

— Иван, это не были противоборствующие стороны. Положим, Штаты и Россия — это противоборствующие стороны. А Диавол и Россия — это иное. Это разнопорядковые явления. Диавол — это уравновешивающая сила. А для меня ещё и высшая инстанция, которой я обязан подчиняться без рассуждения. — Никаноров взглянул с опасливым изумлением.

— Вам это трудно понять, — Богдан уловил его взгляд. — Но просто поверьте, что это так. И никакого выбора я не сделал и не мог сделать. В конечном счёте моя история — это драма двойного гражданства. Вы очень правильно сделали, что запретили двойное гражданство, — Богдан нахмурился и вздохнул. — Сколь я понимаю, это был один из первых законов новой российской власти — запрет двойного гражданства. Но в моём случае эта проблема не имеет решения. У меня две родины — страны, где живёт моя душа, страны, которую я обязан защищать. Которую я не могу не защищать. Это Россия и страна Нашего Светоносного Отца.

— Это Ад? — озадаченно спросил Иван.

— Ну да, тривиально говоря, Ад. Разумеется, он не такой, как изображён у Данте или у кого там… В общем, то, что Вы назвали страной происхождения.

Я защищал Россию, как мог. Вы говорите, что получилось. Ну и слава Богу. При этом я предал Отца нашего — Диавола. И за это был наказан, как это у нас принято. То, что я выжил — это удивительная случайность. Таких случаев — единицы за всю историю. То, что меня отпустили — вещь совершенно необъяснимая. Я был уверен, что до конца дней останусь в дьявольском Гулаге. Я работал в тамошней шарашке, говоря на русский лад. Но они меня отпустили. Я не понимаю, почему. Похоже, я сделал что-то очень для них полезное: черти умеют быть благодарными. По моим давним наблюдениям, благодарность чертям свойственна больше, чем людям. А может, это была просто провокация.

33

Иван напряжённо слушал, а Богдан продолжал:

— При этом более чем вероятно, что моя работа в дьявольском Гулаге была направлена против моей родины России. Я не говорю наверняка, но многое может быть использовано. Может быть, не будет никогда использовано, а может быть — будет использовано завтра. Так что, поверьте, благодарить вам меня не за что. И благодарности я ни от кого не принимаю. И заранее ото всего отказываюсь.

— Богдан, речь не идёт о материальной благодарности, хотя наше руководство считает её необходимой. Речь хотя бы о политической признательности Вам… О простой человеческой признательности…

— Ах, да, я понял, — Богдан был так раздражён, что Прасковья замерла от предчувствия чего-то ужасного и неприличного. Она никогда не видела его таким взбешённым. Но, кажется, его бешенство заметно лишь ей: внешне он был насмешливо-спокоен. — Я понял: Вы хотите назначить меня главным ветераном, заслонившим, предотвратившим, подставившим плечо… и всякое такое. Мне отвратительна эта роль, Иван. Ancien combattant[8], как называют это героические кривляки из латинских стран.

— Богдан, у нас говорится «романские страны», — ввернула Прасковья, опять стараясь перевести разговор в филологическое русло о тем успокоить его. Это отчасти удалось.

Богдан несколько раз глубоко вздохнул, вероятно, желая успокоиться. Наконец потёр середину лба и кротко спросил:

— Иван, Вы позвали меня, чтобы сказать всё это?

— Нет, не только и не всё, Богдан, — мягко ответил Никаноров. — Жаль, что я не сумел донести до Вас мою мысль. Может быть, мне удастся это сделать позднее. Но у меня есть к Вам, Богдан, ещё и вполне конкретное и конструктивное предложение. Можно сказать, просьба. Мы Вам верим и рассчитываем на Вашу помощь, несмотря на всё, что Вы тут нарассказывали о себе. В общем, как учил товарищ Сталин, которого Вы, как я понял, уважаете, «чтобы не ошибиться в политике, надо смотреть вперёд, а не назад», — Иван глядел на него с лёгкой и доброй усмешкой. — Вот я и хочу Вас пригласить посмотреть вперёд.

— Очень странно и интересно, — с некоторым смущением проговорил Богдан. — Я бы не стал доверять такому двусмысленному типу, — покачал он головой.

— Ну, тут проглядывает парафраз старинного парадокса «Лжец»: если двусмысленный тип прямо заявляет, что он двусмысленный тип — является ли он двусмысленным типом? — улыбнулся Иван. — Словом, мы Вам доверяем. Почему? Потому что Вы — искренний человек. И человек, извините за патетику, идейный. Сегодня это невероятная редкость.