Волк насторожился - Александр Бушков

Он был почти спокоен, процентов на девяносто. Убивать его спутников пока не собирались, азиаты любят театральщину… До палатки — метров двадцать, тот, что с ружьем, так его и не снимает, остальные копаются в пожитках, удивленно тараторя над гранатами, лошадей уже привязали. Устроить в такой обстановке небольшую Варфоломеевскую ночь, располагая автоматом и «береттой» с полными магазинами, — что обрызгать два пальца… Даже разжигать в себе злость не стоит.

Дядя Миша витиевато выругался. Похоже, поняли его прекрасно — тохарец угрожающе взмахнул автоматом, и Корявый на всякий случай примолк… Лицо у него, впрочем, казалось не особенно испуганным — битый жизнью зек смекнул, что Данила нет, и нет его автомата, если бы тохарцы его пришили в отдалении от лагеря, оружие непременно принесли бы с собой… Данил видел, что Корявый начинает уже спокойно оценивать ситуацию.

Реакции Валентина определить было гораздо труднее — он все еще перхал и кашлял, валяясь лицом вниз. Старый азиатский способ: на дно мешка мелко крошится табак, накидывается часовому на голову, и человек моментально захлебывается едкой пылью… Главное — подкрасться бесшумно.

Ларе приходилось тяжелее всех — Данил рассмотрел ее испуганное личико. Торчавший перед ней тохарец пялился на нее так, что долго думать над его намерениями не было нужды. Тот, что с ружьем, самый, похоже, старший, что-то ему крикнул — но молодой, засмеявшись, отделался короткой фразой, шагнул к девушке вплотную и принялся обстоятельно, неторопливо лапать, разорвал на груди маечку…

Данил поднял автомат, положил ствол на подходящий сук. Конечно, целился он не в сексуально озабоченного, а в того, что стоял с автоматом. В голову — тут не до вежливости…

Положил палец на курок.

Тохарец с автоматом дернулся, в полной тишине разжал руки. Выпустил автомат и стал падать, подламываясь в коленках. Данил видел у него во лбу аккуратную дырочку — но сам-то был тут ни при чем!

Секундой позже пожилой с ружьем за спиной медленно повалился ничком. Данил перебежал за соседнее дерево, уже приблизительно прикинув, откуда лупит из бесшумки неизвестный, но превосходный стрелок. Пожалуй, являть себя публике в автоматном грохоте пока что рановато…

Трое, побросав вещи, оторопело стояли над рюкзаками, все еще не веря. Данил их прекрасно понимал — тут не сразу и опомнишься… Только молодой, прижавший Лару к бедру и самозабвенно расстегивавший на ней джинсы, ничего не видел и не слышал вокруг, словно токующий глухарь…

Стряхнув оцепенение, один из тохарцев завопил. Молодой наконец недовольно оглянулся, до него медленно-медленно стало кое-что доходить… Корявый — молодец, бля! — рухнул наземь, закрывая голову руками, чтобы не угодить невзначай под пулю. И тут же упали те трое, скошенные, как можно угадать, одной очередью — короткой и меткой.

Один-единственный из налетчиков, оставшийся в живых, заметался, словно бы отмахиваясь от невидимок, обступивших его со всех сторон, он почему-то побежал прочь от лошадей, опомнился, кинулся назад, к низкорослым разноцветным конькам, преспокойно стоявшим на привязи…

И упал, нелепо взмахнув руками. Тишина, только Лара пару раз всхлипнула и умолкла, пытаясь привести себя в порядок, но как это сделать со связанными руками? Данил ждал, держа автомат стволом вверх, стоя так, чтобы моментально крутнуться куда надлежит, полоснуть очередью и залечь. Как ни шарил взглядом, не мог обнаружить ни малейшего шевеления.

Потом что-то сдвинулось с места, медленно продвигаясь к рухнувшей палатке, на открытое пространство… Сначала показалось, что это зашагал отдаленный куст.

Но это, конечно, был человек — в «лохматом» камуфляжном костюме, словно бы дробящем очертания фигуры из-за множества нашитых на него лоскутков и полосок самой разнообразной формы, в нашлемнике, больше всего напоминавшем болотную кочку. По цвету все это идеально сливалось с окружающей растительностью. Несмотря на покрывавшие лицо зеленые полосы, можно без труда определить, что человек очень похож на нападавших — столь же раскос и скуласт.

Данил выжидал. Человек спокойно опустил такой же, как у Валентина, АС (только увитый камуфляжными ленточками), положил его, поднял руки ладонями вверх и крикнул:

— Я — Борус!

Облегченно вздохнув, Данил опустил автомат и пошел к нему.

Глава пятнадцатая

Четверо плюс один

Дядя Миша уже встал и, матерясь, пилил ножом Ларины путы — это оказалась не веревка, а колючий волосяной аркан.

— Довольно вовремя… — сказал Данил, пожимая руку тохарцу.

— А разве вас не предупредили, что я могу появиться в самый неожиданный момент?

Под камуфляжем плохо угадывалась его фигура, но уже видно было, что кличка дана не зря.[4] На голову ниже Данила и явственно шире в плечах, он стоял, прочно расставив ноги, и загадочным восточным взглядом изучал сцену. Сцена, надо признать, была не рядовая: зло храпящие лошади у кедра, раскинувшиеся в нелепых позах трупы — мертвецы всегда выглядят чуточку нелепо и крайне похожи на кучи пустой одежды, перхающий и кашляющий Валентин, Лара в обрывках майки и расстегнутых джинсах, на смятом зеленом полотнище лежат россыпью гранаты без запалов. Погода вокруг прекрасная, меж деревьев льются солнечные лучи, мир вокруг сияет чистой зеленью…

— Давно идете за нами? — спросил Данил.

— Неужели засекли? — чуть усмехнулся Борус.

— Нет, конечно. Просто подумал…

— Примерно с восьми вечера, вчера. Хотел ждать вас в точке рандеву, но потом решил пойти наперерез, взглянуть, как идете…

— И как идем?

— Вполне прилично…

— Боже мой! — надрывно вскрикнула Лара. Глаза у нее стали совершенно безумными. — Вы что, охренели все? Тут лежат… столько… а они светскую беседу…

Рухнула на колени, и ее стало выворачивать. Данил кивнул дяде Мише, и тот, совсем невежливо уцапав девчонку за роскошную золотую косу, передвинул правее, чтобы не запачкала рвотой оружие и рюкзаки. Данил терпеливо ждал. Убедившись, что в желудке у нее не осталось ни единой капельки, удовлетворенно покачал головой. Лара попыталась приподняться, упираясь руками в землю, ее затрясло в истерике. Данил с превеликим удовольствием, подняв ей голову, залепил две оглушительных пощечины. Пригляделся, подумал и влепил еще парочку. Подействовало. Едва она попыталась всхлипнуть, поднял на ноги и заорал в лицо:

— Заткнуть пасть! Убью! Кому говорю, заткни пасть! Кладоискательница хренова!

У нее прямо-таки в зобу дыхание сперло. С ней, конечно, в жизни так не обращались. Данил отвесил ей последнюю, пятую оплеуху, на сей раз скорее символическую. И сказал тише, но столь же зло, глядя в оторопевшее от шока и обиды бледное личико с огромными глазищами:

— Ну, довольна? Довольна, спрашиваю? Когда я тебе говорил, что все это всерьез, я это и имел в виду. Если закатишь истерику, если будешь хныкать, брошу к чертовой матери, ногу подстрелю и брошу, влеплю пулю в мякоть и оставлю бинт, чтобы смогла перевязаться и ползти. Если Бог тебя не бросит, выползешь, а подохнешь… Будешь еще когда-нибудь гоняться за кладами?

Лара беззвучно закрыла и открыла рот, ей чертовски хотелось плакать, но она боялась. Он ухмыльнулся про себя — вот так и учат жизни — подтолкнул ее к ручью:

— Иди искупайся, смой всю блевоту. — Порылся в рюкзаке, нашел ее камуфляжный комбинезон, пластиковый пакет с бельем, сунул в руки. — Ну, шагом марш! И потом чтоб ходила по струнке… В воде можешь похныкать, но когда вернешься, чтобы ни слезинки на морде… Пошла!

Она побрела к ручью, пошатываясь и спотыкаясь на ровном месте. Борус поглядывал на него одобрительно.

— Как это вы так спокойно… — тихо сказал Данил.

Борус его прекрасно понял. Выпрямился и отчеканил:

— Это все равно были отбросы… Товарищ Сталин называл нас эллинами Азии, а эти животные вели себя, как последняя погань. Что поделать, наверняка помесь…

«Господи, еще один ницшеанец, — подумал Данил. — Черноволосая бестия… Белокурая у нас уже есть, теперь будет негатив, для комплекта… Две бестии разной масти — это что-то, господа, это что-то! Валентин, правда, вслух ничего не высказывает, но все равно по роже видно, стоит вспомнить, какую харю скорчил, войдя в избу — между прочим, вполне опрятную…»

— Продолжим, однако, воспитательный процесс, — сказал он, подходя к Валентину, которого уже почти освободил дядя Миша. — Что же вы так лопухнулись, сокол мой? Я о подготовочке в вашей конторе был лучшего мнения…

Валентин, выкашливая последние табачные крошки, поднялся на ноги, пожал плечами. На сей раз он не сумел остаться полностью непроницаемым, некое смущение на физиономии все же проявилось.

— Как у вас говорят, и на старуху бывает проруха, — сказал он, на миг отведя глаза. — Кто мог подумать, что какие-то дикари…