Отсюда и в вечность - Джеймс Джонс

— Какого черта ты ко мне пристаешь? Или ты думаешь, что я выращу еще пару рук для тебя? — неожиданно и с возмущением в голосе перебил Айка Прю.

Лицо Айка застыло от удивления. Прю скорее почувствовал, чем увидел, что сидевший за своим столом в канцелярии Холмс с любопытством прислушивался к тому, что ответит на это его любимый сержант. Вполне возможно, что Холмсу хотелось знать, как его солдаты относятся к сержанту Гэловичу и что думают о нем.

— Что? — изумленно воскликнул Айк. — Что ты сказал?

— То, что слышал. Если хочешь, чтобы работу сделали хорошо и быстро, то кто тебе мешает взять щетку и поработать самому? Вместо того чтобы слоняться без дела и отдавать приказания, которые все равно никто не слушает!

Солдаты прекратили работу и с любопытством уставились на Прю. Посмотрев сначала на Айка, потом на солдат, Прю почувствовал, как его всего охватывает неудержимая ярость. Он понимал, что все это совершенно бессмысленно и даже опасно, но чувство взяло верх над разумом.

— Послушай-ка, ты, — сказал Айк, соображая с трудом, — прекрати пререкаться, я не потерплю этого. Перестань болтать и продолжай работу.

— А пошел ты… — гневно огрызнулся Прю, продолжая механически протирать стенку тряпкой. — Я работаю, а не разношу дым мешком, как ты.

— Что? — задыхаясь от изумления, спросил Айк. — Что ты сказал?

— В чем дело? — раздался громкий голос появившегося в дверях Холмса. — Что означает весь этот шум, Прюитт?

— Сэр, — промычал Айк, торопливо принимая положение по стойке «смирно». — Этот разгильдяй вступает в пререкание с сержантом.

— Что это с вамп, Прюитт? — строго спросил Холмс. — Вам ведь известно, чем кончаются пререкания солдата с сержантским составом, да еще в таком оскорбительном тоне.

— Да, мне это известно, сэр, — ответил Прю с вызывающей улыбкой, сознавая, что на него смотрят восемь пар широко открытых глаз. — Но я никогда не потерплю, чтобы меня обливали грязью, сэр. Даже если это позволяет себе сержант.

Позади Холмса в дверях показался Уорден. Прищурив глаза, он обвел всех глубокомысленным взглядом постороннего наблюдателя.

На лице Холмса появилось такое выражение, будто кто-то без всякой причины плеснул ему в лицо стакан холодной воды: брови вопросительно подскочили кверху, в расширившихся глазах — испуг, раскрытый рот замер в непостижимом удивлении. Когда он начал говорить, его голос дрожал:

— Рядовой Прюитт, я полагаю, что вы должны извиниться перед сержантом Гэловичем и передо мной.

Наступила пауза. Прю не отвечал. Он с ужасом, подумал о том, что теряет все шансы на увольнение в день получки, и с удивлением спрашивал себя, за каким дьяволом он все это затеял.

— Ну что же? — властно спросил Холмс. Он был удивлен всей этой историей не меньше других, не меньше самого Прюитта и поэтому сказал первое, что пришло ему в голову, но отступать теперь было нельзя. Он должен был потребовать выполнения своего приказа.

— Просите извинения, Прюитт, — предложил он еще раз.

— Я не думаю, что должен извиняться перед кем-ни-будь, — взволнованно ответил Прю. — Если здесь и нужны извинения, то извиниться должны передо мной, — продолжал он необдуманно, почувствовав внезапно желание посмеяться над тем, что происходит. — Но сержанты к такому вежливому обращению ведь не приучены, не правда ли, сэр?

— Что?! — изумленно воскликнул Холмс.

В его голове никак не укладывалась мысль о том, что рядовой солдат может так откровенно не повиноваться. Он так же растерялся в этот момент, как только что растерялся Гэлович. Глаза Холмса, почти уже принявшие обычное выражение и размер, снова широко раскрылись. Он посмотрел на Гэловича, как бы ища поддержки у него, потом повернулся к стоявшему позади Уордену, затем посмотрел отсутствующим взглядом в конец коридора. На веранде, на одном из стоявших там табуретов, сидел капрал Палузо, запасной нападающий полковой футбольной команды. Палузо не упустил возможности поиздеваться над Прю во время утренних полевых занятий и теперь с большим интересом наблюдал всю эту сцену. Его широко раскрытые глаза выражали такое же искреннее удивление, как и глаза всех других, как и глаза самого Холмса.

— Капрал Палузо! — окликнул его Холмс своим громовым, славившимся на весь полк голосом.

— Есть, сэр, — угодливо отозвался Палузо и вскочил как ужаленный.

— Отведите этого солдата наверх и проследите за тем, чтобы он собрал все свое походное снаряжение, полную выкладку; пусть положит запасные ботинки, шлем и все остальное. Потом возьмите велосипед и сопровождайте его до перевала Коулпкоул, туда и обратно. Проследите, чтобы он шел без отдыха. Когда вернетесь назад, приведите его ко мне.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Палузо. — Пойдем, Прюитт.

Не говоря ни слова, Прю медленно спустился с помоста вниз. Уорден резко повернулся кругом и с явным чувством отвращения направился в канцелярию. Палузо и Прю подошли уже к лестнице на второй этаж, а в коридоре все еще стояла могильная тишина.

Закусив губу, Прю достал из шкафчика свое походное снаряжение и скатку, разложил все на полу и начал увязывать. Палузо стоял рядом. Вокруг них собрались любопытные солдаты, которые молча, с интересом наблюдали за Прю, как будто у них на глазах околевала большая лошадь, а они поспорили друг с другом относительно того, сколько ей осталось еще жить.

— Не забудь взять запасные ботинки, — молвил Палузо тихим, примирительно-виноватым голосом, таким, которым говорят в комнате, где лежит покойник.

Прю достал из шкафчика ботинки, развернул скатку и, запихнув их в середину, закатал скатку снова. Потом в не нарушаемой никем тишине собрал свой вещевой мешок.

— Не забудь взять шлем, — все тем же примирительно-виноватым голосом сказал Палузо.

Прю прицепил шлем к карабинчику под сумкой для мясных консервов, затем, положив вещевой мешок на койку, присел на нее, просунул руки под ремни и с трудом взвалил все снаряжение на спину. Потом он подошел к пирамиде и взял свою винтовку. Ему хотелось как можно скорее уйти из этой гнетущей могильной тишины, скрыться от любопытных взглядов окружавших его солдат.

— Подожди, пока я возьму велосипед, — сказал Палузо все так же примирительно-виновато, когда они спустились вниз.

Прю застыл в ожидающей позе возле входа в барак. Шестидесятипяти-, семидесятифунтовый вес снаряжения уже давал себя знать: натянувшиеся ремни затрудняли кровообращение в руках. До перевала Коуликоул предстояло пройти около пяти миль. В коридоре и комнатах барака все еще стояла могильная тишина.

— Готов? — спросил подошедший Палузо, теперь уже громким повелительным тоном, потому что знал, что его может услышать Холмс. — Давай, трогайся.

Прю взял винтовку на ремень и зашагал но дороге, ведущей к воротам. Могильная тишина осталась позади. На дорогах за воротами казармы шла обычная, повседневная жизнь, как будто не произошло ничего особенного. Он прошел наружный гарнизонный пост, гарнизонную спортивную площадку, полковой учебный полигон и вышел под палящие лучи солнца на шоссе, ведущее к перевалу. С большим трудом, внляя из стороны в сторону из-за малой скорости, рядом с шагавшим Прю на велосипеде ехал Палузо.

— Хочешь закурить? — предложил он примирительно-виноватым тоном.

Прю отрицательно покачал головой.

— Брось артачиться, закуривай, — предложил Палузо еще раз. — Чего ты на меня-то дуешься? Для меня удовольствия во всем этом нисколько не больше, чем для тебя.

— А я на тебя и не дуюсь.

— Тогда бери сигарету и закуривай.

— Ну давай.

Прю взял у него сигарету.

Почувствовав какое-то облегчение, Палузо отъехал, как бы желая развеселить Прю, вперед и начал выделывать на велосипеде разные фокусы. На лице Прю появилась едва заметная улыбка. Палузо прекратил кривляние и снова поехал рядом с Прю, равномерно виляя из стороны в сторону. Потом ему пришла в голову новая мысль. Увеличив скорость, он отъезжал на сотню метров вперед, делал крутой поворот и ехал обратно, притормаживая около Прюитта. Помахав ему рукой, он проезжал сотню метров назад, разворачивался и снова устремлялся вперед, объезжая Прю с другой стороны. Когда ему надоели и эти выкрутасы, он слез с велосипеда и шел некоторое время пешком.

Они прошли поле для игры в гольф, миновали участок с тропинками для верховой езды офицеров, площадку для тренировки вьючных лошадей, полигон химической подготовки — последнее владение армейской резервации на острове. Прю упорно шагал, сосредоточив все свое внимание на старинном правиле о ритме военного пешего марша, которому его научили бывалые солдаты, служившие в форту Майер; шаг за шагом, шаг за шагом двигаться, напрягая при подъеме ноги только бедренные мышцы, не включая в работу икры, лодыжки и ступни, так, чтобы ноги ступали без напряжения, чтобы их двигала вперед кинетическая энергия тела, в то время как бедренные мышцы сокращаются для последующего шага. «Ничего, мы пройдем и десять миль с двойной выкладкой», — думал Прю. По его спине, по ногам, по бокам из-под мышек и по лицу потекли ручейки пота, но он упорно, ритмично шагал и шагал.