Отсюда и в вечность - Джеймс Джонс

Выйдя во двор, солдаты собирались в небольшие группки и оживленно разговаривали, предвкушая получение денег и интересно проведенный остаток дня. У всех было приподнятое настроение. Группы эти возникали, распадались и тут же образовывались новые. Исключение составляли лишь двадцатипроцентники, которые, как хищники, уже поджидали свои жертвы у дверей на кухню, мимо которых никто не проходил. Но вот наконец наступал тот долгожданный момент, когда дежурный горнист поднимался на площадку с мегафоном и, озаряемый сверкающим утренним солнцем (которое всегда светило в этот день гораздо ярче, чем в другие), подавал радостный сигнал: «Получка! Получка! Получка!»

Возбуждение нарастало, гул голосов и движение в группках усиливались. В дверях канцелярии роты появлялся Уорден с солдатским одеялом в руках. Медленным, даже торжественным шагом он направлялся в столовую. За ним следовал Маззиоли с раздаточной ведомостью, воображая себя не иначе как лордом — хранителем печати, а позади него начищенный, прилизанный, сверкающий с головы до ног, улыбающийся отец благодетель Дайнэмайт, в руках у него черная сумка с деньгами.

Проходило еще некоторое время, пока готовились к выдаче денег: сдвигали столы, стелили на них одеяло, подсчитывали серебро, раскладывали по пачкам банкноты, доставали список должников в гарнизонную лавочку, чтобы Уорден мог собрать эти деньги. В это время около двери в столовую вырастала очередь. Первыми становились сержанты, за ними — рядовые первого класса, потом рядовые. Очередь формировалась без шума и толкотни, каждый знал свое место заранее, потому что люди располагались в каждой из этих групп по алфавиту.

Но вот начиналась выплата денег. Стоящие впереди продвигаются очень медленно, но вот наконец и вы у двери, ведущей в довольно темную в это солнечное утро столовую. Пока одни получает деньги, называют фамилию следующего. По этому сигналу вы подходите к столу и называете себя и свой личный номер. После этого вы подходите строевым шагом к Дайнэмайту и, отдав ему честь, замираете в стойке «смирно». Он начинает осматривать вас с головы до ног. Если он удовлетворен вашим внешним видом, то выдает вам деньги, отпуская обычно шуточки, вроде «Не трать всю сразу, оставь на следующее увольнение» или «Но пропивай сразу все в одном месте».

Затем, держа в руках деньги (за вычетом стоимости стирки в прачечной, взноса на социальное страхование, отчислений семье, если она есть, одного доллара в фонд роты), которые вы зарабатывали весь месяц и на расходование которых начальство предоставляет вам весь остаток дня получки, держа эти деньги, вы идете вдоль накрытых одеялом столов и подходите к Уордену, и он удержит с тех, кто задолжал в гарнизонную лавочку за прошедший месяц. (Вы, конечно, не хотели делать этих долгов, вы даже обещали себе в прошлую получку, что ничего не будете брать в долг, но вышло как-то так, что вы не сдержали обещание и снова взяли в долг.) После оплаты чеков из лавочки вы проходите через кухню на веранду, где вас ожидают такие финансовые воротилы — двадцатипроцентники, как Джим О’Хейер и Тарп Торнхилл, а также меньшие по масштабам своей финансовой деятельности фигуры, как Чэмп Уилсон, которые продолжают уменьшать находящуюся в ваших руках сумму.

День получки. Даже извечная вражда между солдатами-спортсменами и неспортсменами в этот день, в день получки, ослабевает. Но вот уже все получили деньги, роздали долги. Солдаты направляются в мрачноватое, из-за низких потолков, помещение роты, шумно переодеваются в гражданское платье, выходят на залитый солнцем двор, а потом разбредаются кто куда. Обедать в столовой в этот день будут очень немногие, практически только те, кто проиграл в карты все до единого цента.

У Прю после уплаты всех долгов из полученных тридцати долларов осталось двенадцать долларов и двадцать центов. Этих денег не хватило бы, чтобы заплатить у миссис Кайпфер за право провести с Лорен всю ночь, поэтому Прю решил пойти в карточный притон О’Хейера.

На другой стороне улицы, как раз напротив ротной комнаты отдыха, на истощенной, почти голой полоске земли, рядом с гарнизонной узкоколейной железной дорогой приютились наспех построенные сарайчики — игорные притоны. Здесь, как в потревоженном муравейнике, уже царит оживление. Перед каждым сарайчиком, словно перед входом в цирк на ярмарке, торчит зазывала (им платят по одному доллару в час), который непрерывно выкрикивает: «Заходите к нам, ребята! Покер, очко, кости, железка, все, что душе угодно. Заходите, попытайте счастья, ребята».

В притоне О’ Хейера пять столиков овальной формы для игры в очко были уже заняты. На фоне общего гула слышались низкие монотонные голоса сдающих карты. Вокруг обоих столов для игры в кости толпились люди. У трех столов для игры в покер свободных мест не было.

Стоя в дверях, Прю думал о том, что к середине месяца все эти деньги попадут в руки нескольких счастливчиков, которые окажутся вон за тем столом, за которым сейчас играет О’Хейер. Выигравшие соберутся сюда отовсюду: и из Хиккема, и из форта Камехамеха, и из Шафтера, и из форта Рагер. Это будет самая крупная игра во всем гарнизоне, если не на всем острове. Мысль о том, что он может, если ему посчастливится, оказаться одним из таких выигравших, бросила его в дрожь. Однажды, еще во время службы в Майере, Прю оказался таким счастливчиком. Желание выиграть хотя бы на поездку в город сменилось твердой решимостью выиграть много, и эту решимость подогревали воспоминания о Лорен.

В течение двух часов Прю методично, осторожно, не поддаваясь азарту, играл по маленькой в очко. В результате вместо двенадцати долларов, с которыми он пришел, у него теперь было двадцать, то есть столько, сколько необходимо, чтобы сесть за стол для игры в покер. Прю направился к одному из них, к тому, за которым играл О’Хейер, и стал терпеливо додать, когда освободится место. В день получки места освобождались быстро, потому что большинство игроков были такой же мелкой сошкой, как и Прю, мечтавший превратить свои двадцать долларов в большой капитал. Эти игроки неизменно проигрывали и выходили из игры. Дожидаясь места, Прю дал себе слово, что, если ему посчастливится выиграть два кона, он сразу же выйдет из-за стола, потому что два выигрыша в такой игре составили бы сумму, вполне достаточную и на сегодняшний день и на ближайшую субботу и, может быть, на все воскресенье, если Лорен согласится провести этот день с ним на пляже. Только два выигрыша, и не больше. Прю все обдумал и рассчитал заранее.

На круглом, покрытом зеленым сукном столе с выемкой для сдающего карты возвышалось множество столбиков долларовых и полудолларовых монет и красных пластмассовых фишек, заменявших двадцатипятицентовые монеты.

Среди сидящих за столом были Уорден и Сгарк. В одном из кресел, развалясь, сидел О’Хейер. У него на лбу торчал дорогой щегольский зеленый козырек, прикрывавший холодный взгляд жестоких, расчетливых глаз. В руках были две полудолларовые монеты, он перекладывал их одну па другую, так что они издавали громкий, играющий на нервах щелчок.

Первым, кто освободил место, оказался Старк. Низко надвинув шляпу на глаза, он резко отодвинулся от стола, встал со стула и сказал:

— Место свободно.

— Ты что, совсем уходишь? — спросил его тихо О’Хейер.

— Нет, ненадолго, — ответил Старк, как бы размышляя. — Мне просто надо занять немного денег.

— Ну хорошо, тогда увидимся, — улыбнулся ему О’Хейер. — Желаю успеха.

— Спасибо, Джим, — поблагодарил его Старк.

Кто-то из стоявших вокруг стола проговорил шепотом, что в течение прошедшего часа Старк спустил все шестьсот долларов, которые он выиграл здесь, сев за стол в десять часов утра. Услышав это, Старк грозно посмотрел на шептавшего, и тот сразу же замолчал, а Старк медленно, все еще размышляя над чем-то, отошел от стола.

Когда Прю занимал освободившееся шестисотдолларовое место, в его голове пронеслась мысль: дурное это предзнаменование для него или хорошее? Стараясь сохранить спокойствие, он двинул свои банкноты к сдающему. Ставки для игры в покер в день получки невысокие, поэтому вы свободно можете вступить в игру. Тем не менее, когда вы ставите свои двадцать долларов, игроки, у которых денег много, смотрят на вас с презрением. Прю получил назад кучку из пятнадцатидолларовых монет, шести полудолларовых и восьми пластмассовых фишек. Подвигая их к себе, он уже не обращал внимания на презрение игроков, потому что его охватило старое знакомое чувство — азарт, самое верное лекарство против любого презрения. Вместе с другими он толкнул от себя красную фишку. Сердце Прю забилось быстрее, громче, настойчивее, так что пульсация отдавалась даже в ушах, лицо покраснело.

Здесь, только здесь, думал Прю, в этих маленьких атласных картах, которые сдающий бросает на стол картинкой вниз и которые распределяются между игроками по каким-то непостоянным, одному богу ведомым законам, только в них заключен секрет жизни и смерти, за которым охотятся ученые; он здесь, этот секрет, под твоей рукой, если только ты сможешь проникнуть в тайну этих законов. Ты можешь очень быстро выиграть тысячу долларов, а еще быстрее проиграть все до цента. Человек, который сумел бы докопаться до причин всего происходящего, мог бы пожать руку самому господу богу. Они играли но правилу «деньги на бочку», поэтому перед выигрывающими на столе лежали высокие пачки банкнот, придавленных тяжелыми серебряными монетами. Вид этих хрустящих зеленых бумажек, игравших столь важную роль в этой жизни, наполнял Прю жадностью, желанием схватить эти приятно пахнущие кусочки бумаги, и даже не потому, что на них можно было что-то купить, а просто так, ради самих бумажек. И все это зависело от медленно, размеренно, неумолимо падающих па стол карт. Прю воспринимал звук их падения так же, как обреченный на смерть человек воспринимает размеренное, но неумолимое тиканье часов.