Смерть героя - Ричард Олдингтон

– Все-таки будем надеяться, что воевать не придется.

– Как сказать. Я бы немцам показал, почем фунт лиха, да и вы, думаю, не прочь.

– О, я человек нейтральный! – засмеялся Джордж. – На меня не рассчитывайте.

– Хм! – буркнул его собеседник, поднялся и, выходя из автобуса, подозрительно оглядел этого непатриотически настроенного субъекта с такой неанглийской внешностью. Ну, ясно, иностранец, треклятый иностранец. Хм! Что он делает у нас в Англии, хотел бы я знать? Хм!

Джордж уже вновь погрузился в газету, не догадываясь, какую бурю чувств поднял он в груди сего весьма немолодого, но рьяного патриота.

– Послушайте! – воскликнул Джордж, едва успев поздороваться с Элизабет и Реджи. – Видели вы сегодня газету?

– Газету? – переспросила Элизабет. – А что там? Что-нибудь про тебя?

– Да нет же, на Балканах того и гляди начнется война, и похоже, что она затянет всех.

Реджи пренебрежительно фыркнул:

– А, пустяки! Чудак вы, Джордж, кто же верит газетным сенсациям! Да мы только вчера говорили об этом в профессорской и сошлись на том, что конфликт будет локализован и что Грей, вероятно, через день-два выступит с соответствующим заявлением. Все обойдется.

Элизабет выхватила у Джорджа газету и пыталась разобраться в непривычной путанице громких фраз.

– Так это, по-вашему, ложная тревога? – спросил Джордж, вешая шляпу и усаживаясь за столик.

– Ну, разумеется! – презрительно отозвался Реджи.

– А ты как думаешь, Элизабет?

– Сама не знаю, – Элизабет с недоумением подняла глаза от газеты. – Каким-то странным языком это написано, ничего не могу понять. Неужели в газетах всегда так пишут?

– Почти всегда, – сказал Джордж. – Но я рад, что это, по-вашему, просто раздуто, Реджи. Скажу по совести, заголовки меня напугали. Вот что получается, когда уходишь в свою скорлупу и не знаешь, что творится вокруг.

Все же он не вполне успокоился и на обратном пути распорядился, чтобы ему доставляли на дом ежедневную газету, пока он не отменит заказ. Он надеялся, что уже назавтра новости будут получше, но ошибся. Ничего хорошего не принес и следующий день. А потом пришло известие, что в России мобилизация и что главные силы британского флота вышли из Спитхедской гавани, будто бы на маневры, но с запечатанным приказом. Джордж вспомнил офицера береговой охраны, который однажды, выпив лишнего, проговорился, что у него в запечатанном пакете хранится приказ на случай войны. Быть может, через несколько дней этому офицеру придется распечатать пакет, быть может, он его уже распечатал. Джордж пытался работать – и не мог; отложил кисть и краски, взялся за книгу – и поймал себя на мысли: Австрия, Россия, Германия, Франция, а там, пожалуй, и Англия, – да нет же, нет, не может быть! Он не находил себе места и наконец пошел к Элизабет. Легкими мазками она набрасывала пестрый букет летних цветов в большой синей вазе. В комнате стояла тишина. Одно из окон было открыто, за ним виднелся сад, сдавленный со всех сторон высокими домами. В просвет между полосатыми черно-оранжевыми занавесями влетела оса и с жужжаньем устремилась к гроздьям винограда на большом испанском блюде.

– Что скажешь, Джордж?

Комната была такая безмятежно спокойная и Элизабет такая же невозмутимая, как всегда… Джордж вдруг и сам удивился своему волнению.

– Неспокойно мне, как бы не было войны.

– Ну, знаешь ли! Охота тебе поднимать панику. Ведь Реджи сказал, что это все пустяки, а у них в Кембридже всегда знают самые последние новости.

– Да, конечно, дорогая, но сейчас речь не о Кембридже, а о Европе. Уж если царь и кайзер пожелают развязать войну, они не станут спрашиваться у кембриджских профессоров.

Элизабет досадливо поморщилась, не отрываясь от мольберта.

– Что ж, – сказала она, прикусив кисть. – Я тут ничем помочь не могу. Впрочем, нас это не коснется.

Нас это не коснется! Джордж чуть помедлил в нерешимости.

– Пожалуй, пойду узнаю, что нового.

– Ну, иди. Я сегодня ужинаю с Реджи.

– Ладно.

В первые дни августа Джордж много бродил по Лондону, ездил в автобусах, без конца покупал газеты. Город казался мирным и безмятежным, как обычно, и, однако, во всем сквозило скрытое беспокойство. Быть может, это было лишь отражение внутренней тревоги Джорджа; быть может, всему виною было невиданное множество экстренных выпусков и непрестанные крики мальчишек-газетчиков; мальчишки останавливались в самых неожиданных местах, окруженные нетерпеливыми покупателями, и едва поспевали раздавать свежеотпечатанные листы. Те дни как-то слились в памяти Джорджа, и он не мог потом вспомнить последовательность событий. Две-три разрозненные сценки отчетливо стояли перед глазами, остальное расплывалось, исчезало, заслоненное видениями более страшными.

Ему запомнился обед в клубе Беркли, в отдельном кабинете: их с Элизабет и кое-кого из их друзей пригласил один богатый американец. Разговор то и дело возвращался к войне – будет ли она и какую позицию в этом случае займут Англия и Америка. Джордж все еще цеплялся за спасительную иллюзию, будто между высокоразвитыми промышленными странами война невозможна. Он изложил свою точку зрения американцу, тот согласился и сказал, что Уолл-стрит и Трэдниддл-стрит257 соединенными усилиями могут остановить даже звезды небесные.

– Если война все-таки разразится, – сказал Джордж, – это будет как стихийное бедствие: чума, землетрясение. Но, по-моему, все правительства в своих же интересах объединятся и предотвратят ее или хотя бы ограничат, чтобы дело не пошло дальше Австрии и Сербии.

– А вам не кажется, что немцы рвутся в драку? – спросил кто-то из англичан.

– Не знаю, просто не знаю. Да и что мы все знаем? Наши правительства не сообщают нам, что они делают и какие строят планы. Мы как слепые. Мы можем только гадать, но ничего не знаем наверняка.

– Похоже, что рано или поздно войны не миновать. Мир слишком тесен, чтобы вместить и Германию, которая требует больше места под солнцем, и Британскую империю, которая не желает сокращаться.

– С одной стороны неодолимая сила, с другой – неподвижная косная масса… Но сейчас речь не об Англии и Германии, а об Австрии и Сербии.

– Ну, убийство эрцгерцога просто предлог – это, наверно, было заранее подстроено.

– Кем же, Австрией или Сербией? По-моему, это совсем не похоже на театральное представление, где на одной стороне злодеи, а на другой – прекраснодушные герои. Если, как вы говорите, убийство эрцгерцога было подстроено, то это гнусность и подлость. Значит, одно из двух: либо правители всех стран – подлые заговорщики, готовые ради достижения своих целей на любое преступление и вероломство, и тогда, если они хотят войны, нам ее не избежать; либо они обыкновенные более или менее порядочные люди, как и мы с вами, – и тогда они сделают все, чтобы ее предотвратить. А мы ничего не можем сделать. Мы бессильны. У них и власть и полная осведомленность. У нас нет ни того, ни другого…

Безупречные лакеи-австрийцы в белых перчатках неслышно подавали и уносили блюдо за блюдом. Джордж приметил одного – молодого, с коротко остриженными рыжими волосами и умным, подвижным лицом. Должно быть, бедный студент из Вены или из Праги, который пошел в лакеи, чтобы заработать на хлеб, пока он изучает английский язык. Они были примерно одного возраста и роста. Джордж вдруг подумал: я и этот лакей – потенциальные враги. Что за нелепость, что за бред!

Пообедали, закурили. Джордж придвинул стул к раскрытому окну и смотрел вниз, на залитую светом оживленную Пикадилли. Сверху грохот улицы казался ровным, приглушенным гулом. Вывешенные возле отеля Ритц огромные плакаты с последними газетными сообщениями были особенно крикливы и воинственны. А сотрапезники Джорджа заговорили о другом: ведь они уже твердо решили, что всеобщей войны не будет и быть не может. Джордж, свято веривший в политическую проницательность мистера Бобба, просмотрел его последнюю статью и успокоился: вот и Бобб говорит, что войны не будет. Это все просто газетная шумиха, спекуляция и шантаж, как на бирже… Тут вошли три или четыре новых гостя, сразу, но не вместе, а явно каждый сам по себе. И Джордж услышал, как один из них, моложавый, в безукоризненном фраке, здороваясь с хозяином, возбужденно сказал:

– Я только что обедал с Томми Паркинсоном из министерства иностранных дел. Ему пришлось рано уйти, он спешил назад, на Даунинг-стрит. По-видимому, кабинет заседает непрерывно. Томми очень мрачно настроен и не ждет ничего хорошего.

– А что он говорит? – нетерпеливо спросили сразу несколько голосов.

– Ну, он ведь не вправе распространяться. Ничего определенного не сказал, просто был очень угрюм и рассеян.

– А вы не спросили, в Германии идет мобилизация?

– Я-то спросил, но он не ответил.

– Может быть, на него просто хандра напала.

Среди гостей был высокий смуглый человек лет сорока, державшийся очень прямо. Он не принимал участия в общем разговоре и молча сидел на диванчике рядом со своей женой – она была моложе его, но такая же молчаливая. Джордж слышал, как он, знакомясь с кем-то, назвал себя: полковник Томас. Немного погодя Джордж подошел к нему: