Том 10. Вверх дном. Пловучий остров. Флаг родины - Жюль Верн

- Миллионы?.. - спрашивает Себастьен Цорн.

- Пф! - фыркает Калистус Мэнбар. - Миллион у нас ходячая монета, здесь счет идет на сотни миллионов! В этом городе живут только сверхбогатейшие набобы. Вот отчего за короткое время купцы из торгового квартала нажили здесь целые состояния - я имею в виду розничных торговцев, ибо в этом единственном в мире микрокосме вы не найдете ни одного оптовика.

- А промышленники?.. - спрашивает Пэншина.

- Промышленников нет!

- А судовладельцы?.. - спрашивает Фрасколен.

- Тоже нет.

- Значит, рантье?.. - говорит Себастьен Цорн.

- Только рантье и купцы, наживающие себе капитал для ренты.

- Ну... а как же рабочие?.. - замечает Ивернес.

- Когда оказывается нужда в рабочих, их привозят из других мест, а когда работа кончается, они возвращаются восвояси... с хорошим... заработком!..

- Послушайте, господин Мэнбар, - говорит Фрасколен, - держите же вы у себя в городе хоть несколько бедняков, хотя бы только для того, чтобы эта порода у вас не совсем перевелась!

- Бедняков, господин второй скрипач?.. Ни одного бедняка вы здесь не найдете!

- Значит, нищенство запрещено?

- Его незачем запрещать, ведь нищие в наш город проникнуть не могут. Это годится для городов Федерации, там имеются всякие дома для бедных, ночлежки, работные дома... и в дополнение к ним - тюрьмы.

- Не станете же вы утверждать, что у вас нет тюрем?..

- Нет, так же как и заключенных.

- Ну, а преступники?

- Их просят оставаться в Старом или Новом Свете, где они могут действовать, согласно своему призванию, в гораздо более подходящих условиях.

- Э, право же, господин Мэнбар, - говорит Себастьен Цорн, - послушать вас, так можно подумать, что мы не в Америке.

- Вчера вы находились там, господин виолончелист, - отвечает этот удивительный чичероне.

- Вчера?.. - удивляется Фрасколен, недоумевая, что может означать это странное замечание.

- Конечно!.. А сегодня вы находитесь в совершенно независимом городе, свободном городе, на который Американская федерация не имеет никаких прав, который не подчинен никакой посторонней власти.

- А как он называется?.. - спрашивает Себастьен Цорн; в нем уже начинает пробуждаться его обычная раздражительность.

- Как он называется?.. - повторяет Калистус Мэнбар. - Позвольте мне пока не сообщать его названия...

- Когда же мы его узнаем?..

- Когда кончите его осматривать, что, кстати сказать, для него большая честь.

Сдержанность американца в этом вопросе - явление по меньшей мере странное. Но в конце концов - это не важно. К полудню музыканты завершат свою интересную прогулку, и даже если они узнают название города в тот момент, когда будут покидать его, - не все ли равно? Единственное соображение по этому поводу, которое приходит в голову, следующее: каким образом такой значительный город может находиться в определенном месте калифорнийского побережья, не принадлежа к Федеральной республике Соединенных Штатов? И, с другой стороны, как объяснить, что их кучер не подумал даже упомянуть о нем? Самое важное для артистов - в течение ближайших суток добраться до Сан-Диего, где они получат ключ к загадке, даже если Калистус Мэнбар не соизволит ее разъяснить.

Между тем эта странная личность опять пускается в словоизвержения, но явно не желает сообщать никаких более точных сведений.

- Господа, - говорит он, - мы подошли к Тридцать седьмой авеню. Обратите внимание на изумительную перспективу! В этом квартале тоже нет лавок, магазинов и уличного движения, свидетельствующего о торговой деятельности. Только особняки и частные квартиры, но у здешних жителей капиталы помельче, чем у обитателей Девятнадцатой авеню. Здешние рантье имеют миллионов десять - двенадцать...

- Совсем нищие, что и говорить! - заявляет Пэншина, и выразительная гримаса кривит его рот.

- Э, господин альт, - возражает на это Калистус Мэнбар, - всегда можно оказаться нищим по отношению к кому-нибудь. Миллионер по сравнению с человеком, у которого только сто тысяч франков, - богач. Но он не богач по сравнению с тем, у кого сто миллионов!

Наши артисты уже неоднократно могли заметить, что из всех слов, которые употребляет их чичероне, «миллион» слетает у него с языка чаще других. Слово и в самом деле завораживающее. Калистус Мэнбар выговаривает его, надувая щеки и с каким-то металлическим звучанием в голосе, будто, произнося его, он уже чеканит монету. И если изо рта его сыплются не драгоценные камни, как у сказочного крестника фей, у которого падали из уст жемчуг и изумруды, так уж по крайней мере - золотые монеты.

И Себастьен Цорн, Пэншина, Фрасколен, Ивернес все бродят и бродят по необыкновенному городу, географическое наименование которого им еще неизвестно. Здесь улицы оживлены. Снуют прохожие, все хорошо одеты, и лохмотья бедняка не оскорбляют ничьих взглядов. Повсюду трамваи, экипажи, грузовые повозки на электрической тяге. Некоторые крупные магистрали снабжены самодвижущимися тротуарами, которые приводятся в действие вращением замкнутой цепи и по которым можно ходить, как ходят в поезде независимо от их движения.

Электрические экипажи катятся по мостовой так же бесшумно, как шар по сукну биллиарда. Что касается экипажей в подлинном смысле слова, то есть запряженных лошадьми, то они попадаются только в очень богатых кварталах.

- А вот и церковь! - говорит Фрасколен.

И он указывает на здание довольно тяжелых пропорций, без всякого архитектурного стиля, расположившееся, словно огромный торт, посредине площади, покрытой зелеными газонами.

- Это протестантский храм, - сообщает Калистус Мэнбар, останавливаясь перед зданием.

- А в вашем городе есть и католические церкви?.. - спрашивает Ивернес.

- Да, сударь. Впрочем, должен обратить ваше внимание на то обстоятельство, что, хотя на земном шаре имеется около двадцати тысяч различных религий, мы здесь довольствуемся католичеством и протестантством. У нас не так, как в Соединенных Штатах, соединенных в политическом смысле, но разъединенных в отношении религии, ибо в них столько же сект, сколько семей, - методисты, англикане, пресвитерианцы, анабаптисты, уэслианцы, и т. д. Здесь же - только протестанты, верные кальвинистской доктрине, либо уж католики-паписты.

- А на каком языке у вас говорят?

- Одинаково распространены и английский и французский...

- С чем вас и поздравляем, - говорит Пэншина.

- Город, - продолжает Калистус Мэнбар, - разделен на две более или менее одинаковые части. Сейчас мы находимся...

- В западной, я полагаю... - замечает Фрасколен, ориентируясь на положение солнца.

- В западной... если угодно...

- Как это... «если угодно»? - изумляется такому ответу вторая скрипка. - Разве положение частей света в вашем городе меняется по прихоти любого обитателя?