Том 10. Вверх дном. Пловучий остров. Флаг родины - Жюль Верн

И вот они уже во власти вдохновения. Быть может, в свое исполнение на театральных эстрадах и подмостках Американской конфедерации они никогда не вкладывали столько мастерства и души. Возвышенная гармония звуков наполняет воздух, и какие человеческие существа, если они не совсем глухи, могут устоять перед нею? Находись они даже на кладбище, как уверял Ивернес, и то от очарования этой музыки разверзлись бы могилы, восстали мертвецы и зааплодировали бы скелеты...

И, однако, дома попрежнему заперты, спящие не пробуждаются. Пьеса заканчивается взрывом мощного финала, а Фраскаль не подает никаких признаков жизни.

- Ах, вот как! - восклицает Себастьен Цорн в полном бешенстве. - Их дикарским ушам, так же как медведям, нужен кошачий концерт?.. Ладно, начнем сначала, но ты, Ивернес, играй в ре, ты, Фрасколен, - в ми, ты, Пэншина, - в соль. А я попрежнему - в си-бемоль, и валяйте изо всех сил!

Что за какофония! Барабанные перепонки лопнут! Вот что поистине напоминает импровизированный оркестр, который играл под управлением герцога де Жуанвиля в деревушке, затерянной в бразильских лесах! Можно подумать, что на простых пиликалках исполняется какая-то ужасающая симфония - Вагнер навыворот!..

В общем, идея Пэншина себя оправдала. Чего не удалось добиться отлично сыгранной пьесой, то сделал кошачий концерт. Фрескаль начинает пробуждаться. Там и сям мелькнули огни. В окнах загорелся свет. Обитатели деревушки не умерли, они подают признаки жизни. Нет, они не оглохли, они слышат и внимают...

- Нас закидают яблоками! - говорит Пэншина в паузе, ибо, пренебрегая тональностью пьесы, музыканты в точности соблюдают ритм.

- Что ж, тем лучше... яблоки мы съедим! - отвечает практичный Фрасколен.

И по команде Себастьена Цорна концерт возобновляется. Наконец, когда он завершается мощным аккордом в четырех разных тонах, артисты останавливаются.

Нет! Не яблоки летят в них из двадцати или тридцати широко распахнутых окон, оттуда доносятся рукоплесканья и крики: «Ура! Гип! Гип! Гип!» Никогда еще слух обитателей Фрескаля не ласкала столь сладостная музыка! И теперь уже, без сомненья, во всех домах окажут гостеприимство таким несравненным виртуозам.

Но пока они предавались своему музыкальному исступлению, к ним незаметно приблизился новый слушатель. Этот человек приехал в коляске на электрическом ходу, остановившейся в глубине площади. Насколько можно разглядеть в ночном сумраке, он был высокого роста и довольно плотного сложения. И вот, пока наши парижане задаются вопросом, не откроются ли для них после окон также и двери, - что остается по меньшей мере неясным, - незнакомец подходит к ним и приветливо произносит на отличном французском языке:

- Я, господа, простой любитель, и мне посчастливилось аплодировать...

- Нашему последнему номеру?.. - иронически спрашивает Пэншина.

- Нет, господа... первому, - редко я слышал, чтобы этот квартет Онслоу исполнялся с таким мастерством!

Без сомненья, этот человек - знаток.

- Сударь, - отвечает Себастьен Цорн от имени своих товарищей, - мы очень тронуты вашей любезностью... Если второй наш номер терзал ваш слух, то дело в том...

- Сударь, - отвечает неизвестный, прерывая объяснение, которое угрожало затянуться, - я никогда не слышал, чтобы фальшивили с таким совершенством. Но я понял, почему вы так поступили. Вам нужно было разбудить добрых обитателей Фрескаля, которые, кстати сказать, уже опять заснули. И потому, господа, разрешите мне предложить вам то, чего вы добивались от них с помощью таких отчаянных средств...

- Гостеприимство?.. - спрашивает Фрасколен.

- Да, гостеприимство, и притом такое, какого даже в Шотландии не встретить. Если не ошибаюсь, передо мною Концертный квартет, чья слава гремит по всей нашей прекрасной Америке, щедрой на изъявления восторга.

- Сударь, - счел своим долгом сказать Фрасколен, - уверяю вас, мы польщены... А... это гостеприимство, - где мы можем найти его... с вашей помощью?..

- В двух милях отсюда.

- В другой деревне?

- Нет... в городе.

- Большом городе?

- Безусловно.

- Позвольте, - вмешивается Пэншина, - нам же сказали, что до Сан-Диего нет ни одного города...

- Это ошибка... мне непонятная.

- Ошибка? - повторяет Фрасколен.

- Да, господа, и если вы отправитесь вместе со мной, я обещаю вам прием, достойный таких артистов, как вы.

- Я думаю, мы примем это предложение... - говорит Ивернес.

- Разделяю твое мнение, - присоединяется Пэншина.

- Постойте, постойте! - восклицает Себастьен Цорн. - Дайте высказаться руководителю ансамбля!

- Что изволите сказать?.. - спрашивает американец.

- Нас ожидают в Сан-Диего, - отвечает Фрасколен.

- В Сан-Диего, - добавляет виолончелист, - куда мы приглашены на несколько музыкальных утренников. Первый из них должен состояться послезавтра в воскресенье...

- А! - отвечает неизвестный тоном, в котором сквозит изрядная досада. - Но это несущественно, господа, - продолжает он, - за один день вы сможете осмотреть город, который того стоит, и я обязуюсь доставить вас на ближайшую станцию так, чтобы в воскресенье вы были в Сан-Диего.

Что и говорить, предложение соблазнительное и сделано как раз кстати. Квартет теперь может рассчитывать на хорошую комнату в хорошем отеле, не говоря уже о внимании, которое гарантирует им любезный незнакомец.

- Вы согласны, господа?..

- Согласны, - отвечает Себастьен Цорн, ибо голод и усталость располагают отнестись к подобному приглашению благосклонно.

- Тогда решено, - говорит американец, - отправимся сейчас же, и за двадцать минут мы доедем. Я уверен, что в конце концов вы меня поблагодарите!

А между тем обитатели поселка, выказав приветственными криками свое одобрение кошачьему концерту, снова позакрывали окна. Свет повсюду погас, и поселок Фрескаль опять погрузился в глубокий сон.

Четверо артистов вслед за американцем подходят к его экипажу, укладывают свои инструменты и размещаются на заднем сидении, а на переднее рядом с механиком усаживается их любезный проводник. Механик нажимает на какой-то рычаг, электрические аккумуляторы начинают работать, экипаж трогается с места, и вот они уже мчатся в западном направлении.

Еще через четверть часа впереди появляется широкое светлое зарево, похожее на сияние ослепительно ярких лунных лучей. Это город, о существовании которого наши парижане даже не подозревали.

Экипаж останавливается, и Фрасколен говорит:

- Наконец-то мы на побережье.

- Нет... это не побережье, - отвечает американец, - тут нам придется переправиться через проток...

- А на чем?.. - спрашивает Пэншина.

- На пароме, где установят наш экипаж.

Действительно, тут же стоит один из механических