Покаяние - Элоиса Диас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну как вам сказать. Меня распределили в отдел краж, но угадайте, кому поручили искать пропавшего человека…
Вукич пожал плечами:
– Что ж. Уж вы-то в этом понимаете.
Альсада округлил глаза и кивнул на племянника.
– Сделаю вид, что ничего не заметил, tío, – сказал Соролья.
До этих пор он сидел тихо как мышка. Помнится, ты жаждал его внимания? Ну вот, получай.
– А ты, птенчик, чем занимаешься? – полюбопытствовал Вукич, дружелюбно склонив голову. Стандартный маневр: расположить к себе собеседника, чтобы его прощупать.
– Я… я… – Соролья запнулся. От былой решимости не осталось и следа.
– Ты не полицейский, – произнес Вукич. Это было утверждение, а не вопрос.
– Нет, я…
Не такая уж и простая задачка, верно?
– Он революционер, – вставил Альсада, чтобы заполнить неловкую паузу. Он знал, что в глазах Вукича любой человек, верящий, что эту страну можно изменить, а тем паче через дилетантское насилие, выглядит по меньшей мере наивным.
– Очень похож на него, – заметил комиссар.
Дьявольщина.
– Вы знали моего отца?
Вукич сглотнул. Надо же! Неужто этот хищный волчара расчувствовался? Комиссар откашлялся и заерзал, но быстро овладел собой. То-то же.
– Значит, революционер. Понятно… – произнес он со смесью веселья и презрения.
– Пожалуй, нам пора. – Альсада залпом допил остатки кофе. – Уже поздно, Фернандо.
Инспектор поднялся и подошел к окну. Хотя жалюзи были опущены, между ними и стеной оставалась узкая вертикальная щель, которая позволяла исподволь видеть все, что происходит на улице. Неспроста. Альсада напряг зрение и рассмотрел свою машину. Губы тронула улыбка. Вукич точно заметил их задолго до того, как они нажали на кнопку звонка. Пускай он и постарел, но хватки не утратил. Интересно, а как он поступил бы с делом Эчегарай? Вот уж кому было бы наплевать на «демократические условности»: должностные инструкции, ордер на обыск, парламентскую неприкосновенность и кучу всяких справок и отчетов. «Волка поймает только волк», как любил выражаться отставной комиссар. Альсада понимал: примени они методы Вукича, дело уже было бы раскрыто.
– Передавайте от меня привет Пауле. – Голос Вукича вывел Альсаду из задумчивости.
Соролья уже стоял у порога.
– Обязательно, – почтительно заверил инспектор. Еще есть время решить, стоит ли вообще рассказывать жене об этой поездке. Она задаст только один вопрос: не попросил ли он наконец хоть что-то взамен.
– Хотел узнать…
– Момент не тот. – Вукич остановил его нетерпеливым жестом, как и всякий раз, стоило инспектору затронуть эту тему. Петакки в свое время принял толстый конверт с двухмесячным жалованьем Альсады и бровью не повел. Почему же Вукич не дает вернуть давний долг? – Почаще заскакивай ко мне, сукин ты сын. Такое чувство, будто мы не виделись с тех самых пор, как… – Вукич осекся. – А о пропавших не переживай. Увольняйся уже. Ты сделал достаточно. Уже хватит.
Инспектор опустил голову.
– Я не шучу, – продолжал комиссар. – То, что ты поступил бы иначе, будь у тебя второй шанс, не означает, что в первый раз ты ошибся. Когда попросишь старика выставить тебе счет, – он указал на потолок, – он со мной в этом согласится, даже не сомневайся. А теперь уезжайте, пока там веселье не кончилось. Оторвитесь по полной.
– Мы так и собирались! – вставил Соролья.
– Хоако, должен признаться, я удивлен, – беззаботным тоном сообщил Вукич. – Никогда бы не подумал, что ты политический активист. Куда проще представить тебя дома с книгой.
– Таков и был изначальный план. Но что тут скажешь? – Альсада ласково прихватил Соролью за шею. – Все вопросы к нему.
Едва выйдя из квартиры, Соролья тут же потянулся к кнопке лифта. Альсаде пришлось шлепнуть его по ладони. Рев лифта выдаст соседям, что у Вукича были гости. Марш-броски по лестницам перед нежданными визитами к жителям верхних этажей – вот уж по чему он точно не будет скучать на пенсии. Соролья должен бы все понять. Но, к изумлению Альсады, в следующий миг громко затопал вниз.
– Ты же знаешь, почему мы идем по лестнице? Чтобы лифт не шумел.
– Знаю, конечно, – ответил Соролья.
Вранье. С этой минуты племянник начал осторожнее ставить подошвы кроссовок на каменные ступени.
Когда Альсада спустился, Соролья уже придерживал ему дверь с выражением раскаяния на лице.
– Tío, спасибо, что поехал со мной. И что привез меня сюда.
– Да не за что. – Альсада так плотно сжал губы, что они почти исчезли. – Только вот… Знаешь. Не стоит об этом рассказывать тете, хорошо?
– Ей не нравится Вукич?
– Как по мне, очень даже нравится.
– Понимаю. – Соролья кивнул.
Нет, не понимаешь. И это нормально.
Пока Соролья открывал дверь, ведущую на улицу, Альсада украдкой перекрестился. А потом прошел мимо.
– Ну что, вперед.
27
2001 год
Среда, 19 декабря, 23:10
Альсада с Сорольей спешили вдоль проспекта. И так много времени потратили, а теперь еще и в обход идем. Впрочем, в обход – это правильно. Зашагай Соролья в сторону Чакариты, Альсада точно вмешался бы и предложил другой маршрут. Объяснять не понадобилось: оба и без слов согласились, что по улице Хорхе Ньюбери, мимо крупнейшего кладбища в стране, лучше не ходить. Не то чтобы Альсада был из суеверных, но может, племянник разделял его почтение к мертвым. К тому же никогда не знаешь, что таится за окружающей территорию кладбища глухой пятиметровой бетонной стеной, нижнюю четверть которой время от времени белили. В этот поздний час улицу Хорхе Ньюбери, как и все прочие в городе, освещали тусклые фонари. И лишь при виде главного входа становилось понятно, что тут вовсе не тюрьма, как можно было бы подумать: два каменных льва бдительно стерегли останки половины Буэнос-Айреса. Останки отцов-основателей. Останки Карлоса Гарделя. И останки Хорхе Родольфо, если бы только Хоакину дали шанс. Но вместо этого – тысячи песо сговорчивому гробовщику, тайная вылазка на дальнее кладбище, безымянная могила. Да. Лучше свернуть на Доррего.
По обе стороны проезжей части множество местных жителей двигалось в сторону парка Сентенарио. Демография протеста за последние пару дней значительно изменилась. Теперь на улицы вышли не голодные толпы из провинций, не уголовники, провоцирующие бесчисленные стычки, которые вынудили де ла Руа объявить осадное положение. Тут сплошь семьи вроде нашей. Мужчины в рубашках с закатанными рукавами, женщины с веерами, повсюду –
