Сеанс - Джон Харвуд

На миг мне подумалось, что я снова подвела доктора Раксфорда, но тут я увидела, что он мне улыбается: его манера вести себя, даже его вид как-то неуловимо переменились.

— Прекрасно получилось, мисс Анвин: вы были в глубоком трансе все прошедшие двадцать минут.

— А… как вы полагаете, я излечилась?

— Боюсь, я не могу этого гарантировать, но — да, я настроен весьма оптимистически; и вы, разумеется, знаете, что можете вызвать меня в любое время.

Странно было видеть, как Магнус Раксфорд изменился: он казался более мягким, не таким пугающим. Он наклонился ко мне — мы сидели лицом друг к другу, нас разделяли всего два фута, и на миг мне почудилось, что он собирается меня поцеловать, но потом я увидела, что он всего лишь забирает золотую монету. Я была сильно удивлена, затем почувствовала просто шок: неужели я в самом деле желала, чтобы он меня поцеловал, — ведь Эдуард всего четыре месяца как умер?!

Магнус — как я теперь начала мысленно его называть — пришел к нам на обед в тот же вечер по приглашению Джорджа и совершенно нас всех очаровал: не было никаких разговоров о привидениях или о спиритических сеансах, только о книгах и о картинах; много и по-доброму вспоминали Эдуарда, и впервые со дня его смерти я чувствовала себя почти спокойной, хотя и с некоторой тревогой из-за того, что могу так себя чувствовать. Казалось, Магнус вовсе не торопится вернуться в Лондон, и я почувствовала облегчение (по причинам, в которые мне не очень хотелось вникать) оттого, что Джордж не пригласил его провести оставшиеся дни пребывания в Чалфорде у нас в доме.

На следующее утро я проснулась и обнаружила, что солнце, которого мы почти не видели в последние несколько недель, светит в мое окно, озаряя лучами всю комнату. Это был один из тех редких, тихих январских дней, когда на несколько коротких часов весь мир словно омыт ослепительным светом и вы почти верите, что никогда больше не будет снова серо и сыро. Привычная боль пробуждения была по-прежнему со мной, однако горе утратило свою мучительную, рвущую сердце остроту, или, скорее, я вдруг осознала, что оно постепенно утихало уже некоторое время.

Я сидела в саду с книгой на коленях, не читая, и даже не думая, просто впитывая солнечное тепло, когда на мое кресло упала чья-то тень. Я подняла голову и увидела Магнуса, остановившегося в нескольких шагах от меня.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я никак не хотел вас напугать.

— Вы меня не напугали, — ответила я, — но я боюсь, что Джорджа и Ады нет дома.

— Горничная сказала мне об этом; я пришел повидать вас.

Солнце слепило мне глаза, так что я не могла разглядеть выражение его лица, но сердце у меня вдруг забилось гораздо чаще.

— Может быть, вы сядете? — сказала я.

— Благодарю вас, — ответил он, подвинув кресло, в котором обычно сидела Ада, так, чтобы быть лицом ко мне. Одет он был так же, как в тот день, когда мы с ним разговаривали на кладбище, широкий галстук и крахмальная манишка сверкали белизной в солнечном свете. — Мисс Анвин… Эленор, если позволите… — произнес он нерешительно, что было для него совсем необычно. — Могу я спросить: вы понимаете, о чем я приехал сказать вам?

Я, ни слова не говоря, отрицательно покачала головой.

— Я знаю, вы скажете, что еще слишком рано… но, Эленор, я не только восхищаюсь вами, я полюбил вас: вы женщина редкого самообладания, ума и красоты и… короче говоря, я пришел, чтобы просить вас стать моей женой.

— Сэр… Доктор Раксфорд… Это большая честь для меня… Вы оказываете мне честь, какой я не очень заслуживаю… и я глубоко благодарна вам за вашу доброту к Эдуарду, и ко мне тоже. Но я не могу принять… Еще слишком рано, как вы сами сказали, но главным образом, я боюсь, что никогда не смогу полюбить вас, или кого-то другого, так, как любила Эдуарда, и было бы несправедливо, неправильно принять ваше предложение, даже если бы… то есть было бы несправедливо, — закончила я, довольно беспомощно.

— Я не прошу так много, — ответил он. — Мне не подобает стремиться или даже надеяться занять место Эдуарда в вашем сердце — только питать надежду, что со временем вы полюбите меня как-то иначе.

Даже пытаясь найти должные слова для отказа, я не могла не думать о тех преимуществах, которые сулил этот брак. Магнус был учен, прекрасно воспитан, хорош собой, возможно, богат, и если он не излечил меня от моих посещений, он всегда будет под рукой, случись им возобновиться.

— Простите меня, — сказала я наконец, — но я не могу. Вам нужно найти женщину, которая полюбила бы вас всем сердцем, как я любила Эдуарда. И — помимо всего прочего — вдруг мой недуг возвратится… вдруг я увижу ваше привидение… — Однако я знала, уже в то время, как произносила эти слова, что он-то и станет защитой от этих посещений.

— Я могу лишь сказать, Эленор, что это будете вы или никто. Я был вполне счастлив своей холостяцкой жизнью, я не планировал жениться; но вы завладели моим воображением так… Я и не подозревал, что им когда-нибудь может до такой степени завладеть женщина. А что касается вашего недуга, как вы его называете, вы правы, мы не можем быть уверены, что вы излечились; в вас живет сила, хотите вы того или нет, которую, по всей вероятности, можно лишь держать в узде. Я ее не страшусь, но многие люди страшатся. — Он склонился ко мне и взял мою руку; его рука была поразительно холодна. Он устремил на меня взгляд своих сверкающих глаз и продолжил: — Я с ужасом думаю, что вы можете попасть в руки тех, кто, узнав о вашем «недуге», просто заключат вас в сумасшедший дом, как, по вашим словам, это уже грозила сделать ваша мать.

— Но не могу же я выйти за вас замуж только из-за того, что… Вы должны дать мне время… — я замолчала, сообразив, что произнесла.

— Ну конечно же, — сказал он, улыбаясь, — сколько угодно времени! А я осмелюсь хотя бы питать надежду.

Ада и Джордж удивились, но вовсе не были поражены, услышав о его предложении, и мы засиделись допоздна, разговаривая об этом.

— Если ты не уверена в своих чувствах, — повторяла Ада, — ты не должна соглашаться; у тебя всегда будет родной дом — ты ведь можешь жить с нами.

Так что я пошла спать, твердо решив отказать Магнусу. Однако я знала, что не могу долго обременять Джорджа и Аду: Ада все еще тосковала о ребенке и все еще надеялась, что он у них появится, а жалованье священника, способное прокормить троих, будет далеко недостаточным для четверых. Я металась и ворочалась с боку на бок в постели, как мне казалось, часами, пока не уплыла в тяжелый сон со сновидениями, из которых мне запомнилось только последнее.

Я проснулась — или мне приснилось, что я проснулась — на заре, думая, что услышала голос матери, окликающей меня по имени. Не было ничего странного в том, что она оказалась в пасторском доме; я полежала некоторое время, прислушиваясь, но зов не повторился. В конце концов я поднялась с постели, прошла к двери прямо в ночной сорочке, и выглянула в коридор. Там никого не было, все выглядело так же, как наяву, но мною вдруг овладело предчувствие чего-то ужасного. Сердце у меня стучало все громче и громче, пока я не осознала, что вижу сон, — и тут обнаружила, что стою в кромешной тьме неизвестно где. Под босыми ногами я ощущала ковер, а под ним будто бы пересекающую его толстую кромку. Сердце мое продолжало бешено стучать, я вытянула вперед руку, и она наткнулась на что-то деревянное — как будто бы столб, потом я осторожно провела ступней вперед по ковру — ступня пересекла кромку, за ней оказалась пустота; от падения вниз головой с верхней ступеньки лестницы меня отделял всего один дюйм.