Паутина любви - Виктория Холт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Забудь этот глупый сон! Это называют «нервозностью беременных».
— Правда? Похоже, ты вызубрила все о родах наизусть!
— Просто я прислушиваюсь к тому, что говорят.
— Это потому, что у нас с тобой все общее. Я скажу тебе, чего я хочу, Ви! Если я… не выживу…
Я сделала нетерпеливый жест.
— Выслушай, — потребовала Дорабелла. — Просто предположим такое! Если меня не станет, я хочу, чтобы ты взяла себе маленького Тристана… или Изольду. Я не хочу, чтобы ребенок доставался кому-то другому! Ты поняла меня?
— А что я понимаю в младенцах?
— Тебя бы наставляла нянюшка Крэбтри, но я хочу, чтобы ребенок был твоим. Конечно, есть еще мама, она тоже поможет, но ребенку нужен один человек, которого он будет выделять из всех… который сможет заменить ему мать, и я постараюсь, чтобы этим человеком была ты, потому что ты — моя частица!
— Конечно, я бы… но все это чепуха!
— Да, возможно, но ты поклянись: «Пусть мне перережут глотку, если я преступлю клятву!»
Я рассмеялась, вспомнив детство: как Дорабелла обещала держать что-то в тайне, облизнув палец: «Вот видишь, мой палец мокрый, — затем, обдув его, чтобы он обсох: — Вот видишь, теперь он сухой. Я перережу себе глотку, — и она выразительным жестом проводила пальцем по горлу, — если когда-нибудь нарушу клятву!»
— Клянусь, — сказала я, — но скоро ты сама посмеешься над своими фантазиями!
Дорабелла удовлетворенно вытянулась в постели.
— Теперь мне гораздо лучше! Что бы ни случилось, все будет в порядке… Я имею в виду — с ребенком. Ты же понимаешь, какие между нами отношения, мы ведь с тобой — одно целое, Ви… и так будет всегда, что бы ни случилось! Если я умру…
— Ой, пожалуйста, прекрати говорить о смерти! Она произнесла:
— Ты поклялась мне! Мы всегда держали свои обещания, правда? Ты понимаешь, что я имею в виду, когда говорю, что ты являешься частицей меня, а я — частицей тебя? Мы ведь с самого начала были с тобой вместе, мы связаны друг с другом. Это ведь так, правда? Другим людям этого не понять! Это даже забавно… Будто какая-то нить. Прочная, хотя и невидимая… Я думаю о ней, как о паутинке, связывающей нас навсегда, даже если кто-то из нас умрет… Я беспокойно вздохнула.
— Хорошо, хорошо, — продолжала она. — Я больше не буду говорить об этом! Ты пообещала… и что бы ни случилось, эта ниточка останется. Слушай, а ты здесь останешься, правда?
— Ну, на некоторое время…
— Я скажу тебе, чего бы мне хотелось: выходи замуж за этого милого мужчину из семьи Джерминов и будем жить здесь вместе!
— Безусловно, мадам, если вам так удобнее!
— Да ты подумай! Мы ведь будем соседями, представляешь! Хотя мама, наверное, возлагает надежды на этого лондонского юриста?
— Да уж! Знаешь, мне бы не хотелось обсуждать эту тему, она меня раздражает, особенно оттого, что все это чепуха! Думаю, ты поступила очень разумно, так быстро выйдя замуж и уклонившись от всех этих разговоров.
— Все матери одинаковы! Они не могут расстаться со своими дочерьми и в то же время не могут успокоиться, пока не выдадут их замуж!
Дорабелла рассмеялась. Похоже, все ее страхи рассеялись.
Я задумалась над тем, действительно ли ее преследовал подобный сон? Она привыкла все драматизировать и непременно желала находиться в центре драмы. Возможно, ей нравилось представлять себе, как все домашние погружаются в траур по ней, по осиротевшему ребенку, родившемуся на свет, по оставшейся в живых сестре-близнеце, связанной с ней «невидимой нитью» и ставшей приемной матерью… Ей это должно было доставлять удовольствие — при условии, что она могла бы наблюдать за развитием действия!
Я проводила Дорабеллу в ее комнату и аккуратно накрыла одеялом. На мгновение она прижалась ко мне.
— Помни, — сказала она, — ты поклялась священной клятвой!
Оказавшись вновь в постели, я обнаружила, что мне трудно уснуть. Несмотря на всю смехотворность страхов Дорабеллы, они некоторым образом совпадали с моими: если только предположить… Нет, нет… нельзя позволять себе увлекаться такими мыслями! Все у нее будет в порядке, так должно быть, все так говорят! Она молодая и здоровая, все должно быть хорошо!
Я лежала, время от времени впадая в дрему… погружаясь в обрывочные неприятные сны.
Море внизу, казалось, немножко сбавило тон, перейдя от равномерного рокота к рассеянному шепоту. Наконец я уснула.
Несколькими днями позже у Дорабеллы начались роды.
Во всем доме поднялась суета, приехал доктор, а вместе с ним акушерка. Мы с матерью пребывали в состоянии напряженного ожидания. Нянюшка Крэбтри была готова принять ребенка под свое покровительство, едва услышав его крик. Однако доктор и акушерка ясно дали ей понять, что до этого момента ее присутствие возле роженицы совершенно излишне.
Я не могла не думать о ночном посещении Дорабеллы, и о ее навязчивом сновидении. Мать нервничала не меньше меня. Мы сидели и разговаривали… о чем угодно, только не о Дорабелле, поджидая новостей… и опасаясь их.
Наконец, на лестнице послышались шаги: к нам шел доктор.
— Мальчик! Вы можете проведать Дорабеллу… только на пару минут: она очень утомилась!
— Она… с ней все в порядке? — пробормотала я.
— Как огурчик! — заявил он. Мы рванулись в ее комнату. Дермот был уже там — гордый отец, переводящий взгляд с младенца на раскрасневшуюся и довольную Дорабеллу. Акушерка держала на руках младенца — краснолицего, с пучочком реденьких волос на голове, сморщенного, пищащего.
— Он красавчик! — сказала акушерка, и дитя раскрыло рот, как будто смущенно опровергая эту ложь.
Дорабелла взяла за руки меня и мать. Мать была близка к тому, чтобы расплакаться — от облегчения и счастья.
Дорабелла взглянула на меня.
— Я все-таки сумела!
— Я знала, что ты сумеешь!
— И что вы думаете… о Тристане?
— Он чудесный! — сказала наша мать, — Только моя дочь могла родить такого чудесного ребенка!
ТРАГЕДИЯ НА БЕРЕГУ
Когда Дорабелла оправилась после родов, Джеймс Трегарленд настоял на том, чтобы мы выпили за здоровье младенца его коллекционного шампанского. Тристан к тому времени уже не выглядел сморщенным старичком, которого он так напоминал сразу после рождения. Его кожа приобрела нормальный розовый оттенок, волосы, хотя и реденькие, начали золотиться, а глаза — когда он решался все-таки приоткрыть их — были поразительно синими.
Нянюшка Крэбтри присматривала за ним, не позволяя слишком приближаться к младенцу. Дорабелла сидела в кресле, похоже, полностью оправившись после родов. Дермот стоял возле нее — гордый отец; Матильда с Гордоном счастливо улыбались всем; я с матерью пристроилась возле Дорабеллы. Старик поднял свой бокал.