Черноглазая блондинка - Бенджамин Блэк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За моей спиной Каннинг что-то крикнул, не знаю что. Я сосредоточился на Бартлетте. Поднявшись с колен, я описал левым кулаком широкую дугу и ударил его прямо в шею, и с еще одним приглушенным ворчанием он покачнулся на краю бассейна, размахивая руками так, как это было бы смешно в кино, а затем опрокинулся головой вперёд в воду. Всплеск, который он произвел, был потрясающим, вода поднялась большой прозрачной воронкой, а потом снова опала со странной медлительностью — мой мозг, должно быть, был всё ещё неповоротливым от наркотика.
Я развернулся. Всё заняло не более пары секунд. Я знал, что у меня, вероятно, будет ещё меньше времени, прежде чем Каннинг и Хэнсон придут в себя настолько, чтобы наброситься на меня. Но в этом не было необходимости. Хэнсон, как я заметил, держал в руке пистолет, большой чёрный пистолет с длинным стволом — «уэбли», подумал я. Откуда он взялся? Возможно, это был пистолет Каннинга; это он предпочёл бы оружие британского производства, вроде тех, какими пользуются благородные английские джентльмены.
— Стой, где стоишь, — сказал Хэнсон, как говорят все те злодеи, которых он видел во второсортных фильмах.
Я внимательно его изучил. У него не было глаз убийцы. Я шагнул вперёд. Ствол пистолета дрогнул.
— Пристрели его! — крикнул Каннинг. — Давай, нажми на этот чёртов курок! — Конечно, он мог бы и завопить, но всё же сдержался.
— Ты не убьёшь меня, Хэнсон, — сказал я. — Мы оба это знаем.
Я увидел, как на его лбу и верхней губе заблестел пот. То, что ты не стреляешь в человека, не делает тебя трусом. Убивать всегда нелегко. Краем глаза я видел, как Бартлетт выбирается из бассейна. Я сделал ещё один шаг. Пистолет был направлен мне в грудь. Я схватил ствол и дернул его в сторону. Может быть, Хэнсон был слишком поражён, чтобы сопротивляться, или, может быть, он просто хотел избавиться от оружия, но он отпустил его и отступил назад подняв руки и выставив их в мою сторону, как будто мог ими отразить пулю. Это безумная пушка весила столько же, сколько наковальня, и мне пришлось держать её обеими руками. Это был не «уэбли», и оно не было британским. На самом деле оно было немецкого производства, «вайраух» 38-го калибра. Уродливое оружие, но чрезвычайно эффективное.
Я повернулся и выстрелил Бартлетту в правое колено. Не знаю, целился ли я в него, но попал именно туда. Он издал странный мяукающий звук, опрокинулся на бок и упал, согнувшись и корчась. По штанине его промокших брюк расползалось большое кровавое пятно. Позади меня раздался какой-то звук. Я быстро отступил в сторону, и Каннинг, спотыкаясь, проскочил мимо, ругаясь и беспомощно выставляя руки перед собой. Он остановился, развернулся и, казалось, собирался снова броситься на меня. Мне тоже захотелось его пристрелить его, но я не стал.
— Я не хочу убивать тебя, Каннинг, — сказал я, — но сделаю это, если придётся. Иди сюда, Флойд — позвал я.
Он подошел и встал рядом со своим боссом.
— Ах ты, паршивый молокосос! — зашипел на него Каннинг.
Я рассмеялся. Не думаю, что когда-либо слышал раньше, как кто-то употреблял слово молокосос в реальной жизни. Потом я продолжал смеяться. Наверное, у меня был какой-то шок. Тем не менее, события последней половины минуты или около того, если взглянуть на них под определенным углом, могли бы выглядеть так же комично и нелепо, как в каком-нибудь фильме Чарли Чаплина.
Бартлетт держался за ногу чуть ниже раздробленного колена, а другой ногой двигал по плитке круг за кругом, как велосипедист на замедленной съёмке. Он всё ещё издавал эти мяукающие звуки. Независимо оттого, насколько вы сильны, разбитая коленная чашечка может доставлять только адскую боль. Я подумал, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем он вернётся к тому, чтобы подавать послеобеденный чай.
Мои руки, которые всё ещё покалывало булавками и иголками, болели от веса этой фрицевской пушки и удержания ствола в более или менее горизонтальной плоскости. Каннинг смотрел на меня с мерзким выражением презрения.
— Ну, Марлоу, — сказал он, — что ты теперь собираешься делать? Думаю, тебе всё-таки придётся меня убить. Не говоря уже о моём верном мажордоме.
Хэнсон бросил на него взгляд полный жгучей ненависти.
— Полезайте в бассейн, — сказал я им обоим. Они оба уставились на меня. — Сейчас же, — сказал я, указывая пистолетом. — Полезайте в воду.
— Я… я не умею плавать, — сказал Хэнсон.
— Вот тебе и шанс научиться, — сказал я и снова рассмеялся. Это было больше похоже на хихиканье. Я был сам не свой. Хэнсон с трудом сглотнул и начал снимать свои блестящие ботинки.
— Нет, — сказал я, — оставь их, оставь всё как есть.
Каннинг всё ещё смотрел на меня. Его маленькие безумные глазки были ледяными от ярости, но в его взгляде было что-то неподвижное и почти мечтательное. Наверное, он представлял себе, что Бартлетт — или, что более вероятно, его преемник — сделает со мной, если ему представится такая возможность.
— Давай, Каннинг, — сказал я, — в воду, если не хочешь, чтобы я сделал с тобой то же, что сделал со стариной Дживсом. И кстати, брось трость.
Каннинг швырнул «чванливую палку» на мрамор, как ребенок бросает чужую игрушку, которую ему велели вернуть, повернулся и зашагал к другому, неглубокому концу бассейна. Раньше я не замечала, какой он кривоногий. Он крепко сжал кулаки. Такие, как он, не совсем знают, как себя вести, как поступать, когда вдруг им говорят, что делать, и они не в их силах этого не делать.
Хэнсон умоляюще посмотрел на меня и начал что-то говорить. Я помахал стволом пистолета перед его лицом, чтобы он заткнулся — я устал слушать его голос, такой пресыщенный и холодный раньше, и такой тонкий, и плаксивый сейчас.
— Заходи, Флойд, — сказал я, — вода чудесная.
Он печально кивнул, повернулся и последовал за Каннингом.
— Молодец, парень, — сказал я ему в спину.
Когда Каннинг добрался до дальнего конца бассейна, он повернулся и посмотрел на меня. Я почти слышал, как он спрашивал
