Употребитель - Алма Катсу

Адер велел слуге помочь гостю подняться по лестнице, а мы собрались около спальни Адера, словно свора шакалов перед ночной охотой. В итоге Адер решил, что мы с ним насладимся обществом молодого гостя. Остальным он велел уйти. Молодой человек был сильно пьян, поэтому без лишних разговоров разделся, чтобы лечь в постель со мной. И вот что любопытно: когда он раздевался, Адер внимательно на него смотрел — однако не с вожделением, как я ожидала, а с каким-то научным интересом. Только в этот момент мы с Адером увидели, что наш гость страдает косолапостью. Одна нога у него была кривая — правда, она не была так уж изуродована, и он носил специальный ботинок, чтобы не слишком сильно хромать. Однако все же это было уродство, и, увидев его, Адер заметно разочаровался.

Он сел на стул и стал наблюдать за тем, как мы с гостем предавались любовным играм. Через плечо гостя я видела разочарованное лицо Адера, его нескрываемое недовольство. Через некоторое время Адер разделся и присоединился к нам. Его ласки немного удивили молодого человека, но все же он их принял, хотя и вскрикивал, когда Адер повел себя более грубо. Мы уснули втроем на одной кровати, сдвинув гостя к изножью.

Наутро, после того как карета увезла нашего гостя, Адер и Тильда о чем-то горячо спорили за закрытыми дверями. Мы с Алехандро сидели в столовой, пили чай и слушали — вернее, старались не слушать их перепалку.

— В чем дело? — спросила я, кивком указав на двери.

— Адер велел нам постоянно искать привлекательных мужчин. Красавцев. Мы должны приводить их к нему. Что тут скажешь… Адер обожает красивые лица. Но его интересует только истинное совершенство, понимаешь? И насколько я понимаю, тот молодой человек, которого нам привела Тильда, оказался далек от совершенства?

— У него косолапая нога, — ответила я.

Правда, я не понимала, что тут такого. Лицо у гостя было очень красивое.

Алехандро пожал плечами:

— Ах, вот оно что.

После этого он стал деловито намазывать маслом горбушку хлеба. А я размешивала ложечкой сахар в чашке чая и размышляла о странных пристрастиях Адера. Мне показалось, что он насиловал этого юношу словно бы в наказание за то, что тот его разочаровал. Мне было неприятно об этом думать.

Я наклонилась к столу и сжала руку Алехандро:

— Помнишь наш разговор несколько недель назад? О моем друге? О моем красавце-возлюбленном? Обещай мне, Алехандро, что ты не расскажешь о нем Адеру.

— Как ты могла подумать, что я способен на такое? Я никогда бы так не поступил с тобой, — оскорбленно проговорил Алехандро.

Теперь я знаю, что он тогда просто искусно притворялся. Он был прекрасным актером, этот Алехандро. Мы все были обязаны находиться рядом с Адером, но у Алехандро была особая роль. Он должен был утешать несчастных и неуверенных, убаюкивать внимание жертвы, чтобы она не заметила, что вот-вот последует удар. В то время я считала Алехандро хорошим, а Донателло и Тильду — злыми и вредными, но теперь-то я знаю: у каждого из них была своя игра, своя задача.

Но тогда я ему верила.

Глава 28

Я стала с большим интересом относиться к тем, с кем жила под одной крышей. Очень скоро я поняла, что они — слаженно работающая стая, и у каждого из них — своя цель. Каждый играл свою роль с легкостью, которая приходит только к тем, кто набил руку на своей работе. Выслеживание жертвы, отвлекающие маневры, безжалостное нападение. Схватить за загривок и прижать к земле. Так было с косолапым студентом, так было со многими неудачниками в карточной игре. Троица приспешников Адера была подобна гончим псам, которых он держал на длинных поводках. Адеру нужно было только отпустить их, и они бросались в бой, твердо зная, что должен сделать каждый из них. Я стала четвертой гончей. В этой стае я была новенькой и свою роль пока не слишком хорошо поняла. Алехандро, Донателло и Тильда втроем представляли собой прекрасно настроенный инструмент, и они не желали давать мне место в своре. Похоже, они думали, что я их разделю, помешаю их холодному изяществу и неотразимой мощи. Мне это было безразлично: я не имела никакого желания присоединяться к ним.

Я ожидала, что из-за особого отношения Адера ко мне остальные псы будут кусать меня сзади, но, к моему изумлению, ничего подобного не происходило. А ведь я почти наверняка заменила кого-то из них на месте фаворита и доверенного лица. И все же никто из них не расстроился. Не чувствовалось ни толики ревности. Никто, кроме Алехандро, со мной, можно сказать, не общался. Теперь все трое отдалились от меня, но опять-таки в этом не было враждебности. Они кружили поодаль от меня и Адера, а соединялись мы только тогда, когда отправлялись на званые вечера и балы, и в это время нас окутывал туман деланой веселости. К примеру, когда мы с Тильдой смотрели друг на друга, я порой замечала, как мрачно сжаты ее губы и сдвинуты брови, и все же это не было похоже на ревность. Донателло, Алехандро и Тильда порхали по дому, словно бессильные привидения.

Как-то раз поздно вечером я решила спросить об этом Адера. В конце концов, он бы скорее сказал мне правду. Я дождалась момента, когда Адер возьмет бутылку бренди и бокалы и поведет меня в спальню, где слуги помогли мне расстегнуть корсет и распустить волосы. Адер налил бренди в бокалы, и я сказала:

— Я хотела кое о чем спросить тебя…

Адер прилично отпил из своего бокала и только потом протянул мне мой:

— Я так и думал. В последнее время ты стала рассеянной.

— Я хотела… поговорить про других, — робко проговорила я, не зная, что еще сказать.

— Не проси меня прогнать их. Я этого не сделаю. Возможно, тебе хочется проводить со мной все время, но я не могу оставлять остальных без дела. К тому же для нас крайне важно быть вместе. Никогда не знаешь, в какой момент мне понадобится помощь одного из них — того, кто знает о своих обязанностях. Настанет день, и ты это поймешь.

— Я вовсе не хочу, чтобы ты их прогонял. Мне просто интересно, Адер, чье сердце разбито из-за того, что ты проводишь столько времени со мной? Кто из них острее страдает от потери твоего внимания? Я смотрю на них, и мне неловко из-за… Почему ты смеешься? Я вовсе не собиралась тебя смешить.

Я думала, что он улыбнется в ответ на мой вопрос. Ну, может быть, мягко отчитает за глупые мысли и заверит, что никто на меня не в обиде, что все остальные некогда были его фаворитами и понимали, что эта милость не вечна и что гармония семейства не пострадала.

Но такой реакции я от Адера не ждала. Его смех был не добрым, а жестоким:

— От потери моего внимания? Так ты, стало быть, полагаешь, что они сидят наверху и горько рыдают из-за того, что теперь ты, а не они — звезда моих очей? Позволь мне немного рассказать тебе о тех людях, с которыми ты живешь под одной крышей. Ты имеешь право знать о них, поскольку связана с ними навечно. И тебе лучше держать с ними ухо востро, моя дорогая. Не стоит ждать, что они всегда будут поступать с тобой так, как было бы лучше для тебя. Ты ведь о них ничего не знаешь, верно?

— Алех мне немного рассказывал, — пробормотала я, опустив глаза.

— Готов об заклад побиться: ничего важного он тебе не рассказал, а уж тем более — ничего такого, из-за чего ты бы стала думать о нем дурно. Что он рассказал о себе?

Я уже начала сожалеть о том, что завела этот разговор:

— Только то, что он из хорошего испанского рода…

— Из очень уважаемого рода. Пинхейрос. Можно даже сказать, что это великое семейство, но сегодня в испанском городе Толедо днем с огнем не сыщешь ни одного Пинхейроса. Знаешь, почему? Ты когда-нибудь слышала об Инквизиции? Алехандро и вся его семья были схвачены агентами Святого суда. Их допрашивал сам великий инквизитор, Томас де Торквемада.[15] Мать Алехандро, его отца и бабушку, его младшую сестренку — всех бросили в темницы. Выбор у них был такой: покаяться в грехах и перейти в католицизм или остаться в застенках, где им грозила скорая смерть.

— Почему же он не принял католицизм? — вскричала я. — Чтобы спасти свою жизнь — неужели это было бы так ужасно?

— А он так и сделал, — кивнул Адер и подлил себе бренди, после чего встал перед камином, и его лицо озарили языки пламени. — Он сделал то, чего от него потребовали. Обстоятельства были таковы, что отказаться было бы глупо. Инквизиция гордилась своей способностью ломать людей: они возвели это в ранг науки. Алехандро держали в такой тесной темнице, что ему приходилось сворачиваться калачиком, чтобы там поместиться. Всю ночь он слышал вопли и молитвы других узников. Скажи, кто бы сохранил рассудок в таких условиях? Кто бы не сделал то, чего от него требовали, лишь бы спастись?

На несколько мгновений стало тихо. Только поленья потрескивали в камине. Я молилась, чтобы Адер не продолжал свой рассказ. Мне хотелось сохранить свое представление об Алехандро — милом, участливом, и не знать, на какие эгоистичные поступки он способен.