(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко

– …и вечно суется не в свое дело, – поморщился Фомин. – И что вы делали с моим подозреваемым… Стригоев, или как вас там?

– Алексей Филиппович, иногда спортсмен принимает допинг, чтобы лучше участвовать в соревнованиях. Ну, или надевает специальную обувь. А мы – мы используем специальные методы, чтобы ускорить работу – нашу и вашу. И повышаем тем самым качество жизни – нашей и вашей.

Стригоев отодвинул стул и присел, жестом пригласив Фомина сесть напротив. Тот помедлил.

– Слушайте, вы, – он повернулся и увидел свое отражение в черных линзах очков Стригоева, – вот это вот, что сейчас происходит, – это произвол самый настоящий. Потому что дело на Романова у меня, а не у вашего… Управления. А значит, и отвечаю за него я. И вообще, это полковник Следственного комитета, с ним нельзя – вот так… Приходите, нарушаете процедуру…

Стригоев наклонил голову и улыбнулся одними уголками губ.

– Простите, Алексей Филиппович, у вас… Вы не замечали? У вас нервный тик – ухо дергается. Вам бы к неврологу сходить. – Он положил перед собой файл с вложенными в него документами и ручку с Микки Маусом. – А что до полковника, он в полном порядке. Ну, подумаешь, провели мероприятие, зато теперь вы легко закроете дело. – Он наклонился к Фомину и прошептал: – Пять миллионов на деле Шамсурова поднял. И еще два – за посредничество. Это в долларах, – с той же улыбкой, которая начала вызывать отвращение у Фомина, сказал Стригоев. – Вот теперь голубчик – ваш, делайте с ним, что хотите. И заметьте, – он оборвал Фомина на полуслове, – никаких пыток, никаких жестких допросов. Не то, что в вашей собственной практике, не так ли, Алексей Филиппович?

Фомин прищурился.

– Не понимаю, на что вы намекаете, но…

Человек в черном снова улыбнулся, крутанул на руках «Apple Watch», которые закатились под рукав пиджака, что-то набрал на экране.

– Это, кстати, тоже характерно. Забвение, Алексей Филиппович, самый лучший инструмент человека – без него мы бы просто не могли существовать и постоянно крутились бы на одной и той же карусели рефлексии и жалости к себе. Вся человеческая цивилизация закончилась бы, если бы у человека отняли возможность забывать. Ведь тогда окажется, что никто по-настоящему не может себя назвать хорошим человеком. Вот вы, – он глянул на дисплей электронных часов, – не припомните некоего Симоновского Ивана Андреевича?

Фомин сложил руки на груди.

– А, по глазам вижу, помните. Ну, «болотное дело» никто не забыл, а вот подробности…

– Что вам надо? – оборвал его Фомин. – Я же понимаю, что вы не лекции по психологии или этике мне пришли читать.

Человек в черном кивнул, потом подвинул к Фомину файл с документами. Это было постановление о передаче дела по подследственности: от Романова дело Альберта Матвеева, директора театра имени Шевченко, передавалось Фомину – и еще какому-то Уланову, Фомин не знал его.

– Я так понимаю, выбора у меня нет.

Стригоев обошел кругом Фомина и положил ему на плечо погон Романова.

– Почему же? – улыбнулся человек в черном. – Просто иногда выбор делать невыгодно. Тут вакантная должность сама вам в руки просится, неужто будете упускать? Ну, или погоны получит ваш товарищ Уланов, – с улыбкой пожал плечами Стригоев. – Нам всё равно, кто сделает эту работу. Но, разумеется, никто не будет преследовать вас, если вы откажетесь. Просто едва ли такое резонансное дело, с такими карьерными перспективами, которое бывает буквально раз во сколько-то лет, может…

– Ладно. Черт с вами. Давайте вашу бумажку, – сказал Фомин больше не из-за убедительности доводов, а для того, чтобы человек в черном наконец-то заткнулся.

Осклабившись, Стригоев взял со стола постановление. Фомин протянул руку, но Стригоев не торопился его отдавать.

– Помните, капитан, с погонами из этого дела уйдет только один из вас.

Целлофан файла был холодный на ощупь. Человек в черном на прощание кивнул – и исчез в коридоре.

Мужика, который видел ангелов, в итоге приговорили к условке. Фомин радовался: ого, оказывается, не всё продается и покупается!

Он не сразу нашел свою менторшу. Лучше бы и не находил… Когда он вышел из здания суда на свежий воздух, то первым, что он увидел, была адвокатесса: в своей шикарной шубе и с сумочкой от «Yves Saint Laurent» на предплечье она избивала зонтиком и черными сапогами от «Pierre Cardin» скомканного на земле бездомного – ненамного отличающегося от их подзащитного, который только что избежал отправки в колонию. Адвокатесса отвлеклась от своего занятия всего один раз: посмотрела на зависшего в паре метров от нее Фомина и сказала (с гримасой отвращения, которая сделала бы честь маскам театра Кабуки):

– Я выхожу, а этот бросается ко мне и хватается за сумку! Говорит, поесть дай, я говорю, нету у меня поесть, сама голодная! А он дай да дай, и сумку так на себя еще тянет! Какой-то пиздец, я думала, ну всё, сейчас спиздит у меня сумку и убежит, тварь ебаная. Ну чего ты вылупился, Леша? Ментов зови! Ну или вон приставов попроси, чтобы ментов вызвали! Леша, ну хули ты…

Фомин последний раз посмотрел на бездомного – с красным, заплывшим лицом, – потом развернулся и пошел прочь, отбрасывая снег мыском ботинок.

Если бы власть можно было измерить, результат получился бы в количестве ударов зонтиком.

Саша

Через динамики в полутемный бар залетал голос мертвого музыканта. Саша сидела за столиком и крутила кубик Рубика. Солнце за окном постепенно тухло, и тухлые люди текли с работы в метро, а мертвый музыкант плакал о потерянной любви.

Олег ворвался в бар вместе с порывом холодного ветра. Колокольчик зазвенел. Мертвый музыкант рвал басы, так что колокольчик почти никто и не услышал. Саша подняла руку и щелкнула пальцами. Олег ее не увидел, стал на лету сбрасывать с себя тренч, словно он побывал в чумном бараке, и прокричал хостес, что его ждут. Хостес попыталась его успокоить. Олег стал описывать ей Сашу. Саша ждала.

Наконец, хостес кивнула и показала в сторону ее стола. Олег расплылся в улыбке, неловко повесил тренч на крючок и направился в ее сторону. Саша крутанула кубик Рубика последний раз и поставила на стол, так и не закончив сборку. Сашу это подбешивало, но трясущиеся ладони она спрятала внутрь распахнутой кожаной куртки.

– Прости, что опоздал. – Олег выдохнул на ходу, бросив шляпу на соседний стул. Саша только сейчас заметила у Олега седые волосы. – Ты уже